Музыка ночи - Рут Уинд

— Хорошо, — сказал он. — Я все понял.

— Да?

На этот раз его улыбка была совсем не веселой.

— Это не так уж сильно отличается от моей ситуации, Элли. Мой отец застрелился, и я жил в этом большом старом доме с теткой, и все были уверены, что я прямой дорогой направляюсь в ад.

Теперь она посмотрела на него глубоким взглядом своих зеленовато-карих глаз. Тонкая, соединяющая ниточка понимания протянулась между ними, притягивая их ближе друг к другу, и Блю был рад этому. Он встал.

— Пошли. У нас обоих сегодня есть работа. Проходя мимо салона Конни Юинг, он увидел, что Конни, Роузмэри и Алиша перекусывают чем-то из бумажных пакетов, и помахал им. Конни прокричала:

— Блю, зайди сюда!

Он остановился на тротуаре и ухмыльнулся.

— А ты обещаешь, что мне не передастся перхоть от твоих клиенток?

— Не знаю, — протяжно проговорила Конни, оглядывая его с ног до головы. — Возможно, мне придется связать тебя и… э-э… ну скажем, подстричь.

— Нахальная какая! — Он схватил Элли и держал ее перед собой, как будто обороняясь. — У меня сегодня есть защита. Вы мне ничего не сделаете.

Элли покачала головой, и он подумал, что она, должно быть, закатила глаза, потому что Алиша улыбнулась. В самое ухо Элли, так, чтобы больше никто не услышал, он пробормотал:

— А у тебя прекрасный тыл, женщина.

— Отстань! — резко ответила она и отпихнула его, спасаясь в кресле Алиши.

Конни хихикнула и похлопала по стулу рядом с собой, игриво поведя плечами. Когда она погладила его по ноге, он поощрительно улыбнулся и она ответила самой хищной своей улыбкой, скосив глаза во всем их голубом великолепии.

— Мы говорили о тебе, сладкий. — Угу.

— Сегодня мы собираемся устроить междусобойчик, чтобы подобрать фотографии для выставки на Четвертое июля, — сказала Роузмэри. — Прежде всего я хочу, чтобы ты принес те снимки, что обещаешь мне уже две недели.

Он поморщился:

— Прости. Я все забываю. — Он посмотрел на Элли: — Ты мне напомнишь, когда мы вернемся домой?

Она кивнула, почему-то мрачно.

— Во-вторых, — продолжала Роузмэри, — я хочу, чтобы ты пожарил курицу и принес, и помог хоть таким образом.

Он снова взглянул на Элли. Ее глаза молчаливо умоляли его — желание девушки участвовать в этом собрании было очевидным.

— Хорошо, — сказал он, наконец отрываясь от ее глаз и поворачиваясь к Роузмэри. — Это я могу. Во сколько?

— Наверное, около семи. Может, уже станет попрохладнее.

— Я приду.

— Ты тоже придешь, правда, Элли?

— Конечно, если я не помешаю.

Блю не мог удержаться, чтобы не поддеть ее слегка: — А я думал, что по вечерам ты работаешь. Она медленно опустила ресницы, снова напомнив ему кошку.

— Иногда я делаю исключения.

— Ой, это мне напомнило, — сказала Роузмэри, кладя салфетку на стол, — что надо прямо сейчас позвонить Флоренс и спросить, не знает ли она, где может быть этот дневник.

— Было бы чудесно, — поддержала идею Элли.

Через несколько минут в автомобиле Блю вставил ключ в замок зажигания и остановился.

— Ты мне очень обязана, Коннор. — Она наклонила голову.

— Ты прав. И мой долг все время растет, верно?

В этот момент он мог сказать, что знает способы, как расплатиться с ним, как-то пошутить. Но утонул в ее больших, глубоких глазах и подумал о маленькой девочке в саду, выдергивающей сорняки.

— Просто правильно напиши мое имя в предисловии.

— Написать "Блю"?

— "Лоуренс", — ответил он и завел машину. Веселый мотив свинга заполнил кабину, и он потянулся, чтобы увеличить громкость.

— Странно, что ты так неравнодушен к свингу, — сказали Элли.

Он положил руку на спинку сиденья, готовясь дать задний ход, и посмотрел через плечо. Поток машин, направленный по этой дороге из-за возведения памятника, мчался мимо. Пропуская их, Блю сказал:

— Моя мама любила танцевать. Это был ее любимый танец, и она кружила меня по всему дому.

Улыбка искреннего удивления появилась на лице Элли, и он подумал, что это одна из тех черт, которые нравятся ему в ней больше всего. Она любит жизнь во всех ее проявлениях.

— Ты умеешь танцевать свинг?

— Немного, — признался он. — Но никому не говори, ладно?

Она хмыкнула.

— Клянусь, что буду молчать.

Его большой палец покоился на спинке рядом с ее шеей, где свисал локон, выбившийся из хвостика. Блю погладил ее кожу легко, задумчиво. Ее реакция поразила его. Она опустила глаза, ее подбородок и уши слегка порозовели, а соски под тонкой футболкой едва заметно напряглись. Это воспламенило его.

— А, Элли, черт побери!

Быстрым жестом он нажал на тормоз, обхватил ее за шею и поцеловал так, что она не успела возразить.

Но все-таки попыталась. Он услышал слабый, тихий вскрик и заглушил его поцелуем. Тридцать шесть часов непрестанных мыслей о том, как прикоснуться к ней, ударили ему в голову, обожгли губы, шею и бедра, когда их языки сплелись. За долю секунды они вернулись в тот волшебный мир, что возник при их первом поцелуе, в их собственный мир, который Блю не узнал, но захотел в нем остаться. И Элли не была застенчива. Она открыла рот и целовала его с той же глубокой страстью, которую испытывал он сам. Тяжело дыша, он поднял голову.

— Если ты действительно думаешь, что мы можем выбраться из этого, не разделив постель, то ты не та женщина, за которую я тебя принимаю.

Она закрыла глаза, но это не помогло.

— Не знаю что и ответить.

— Не говори ничего. Может, тебе просто надо довериться мне.

Она улыбнулась мягко, но печально.

— Если я так сделаю, то стану не той, за кого себя принимаю.

— Сдаюсь.

Он отпустил ее. Снова положил руки на руль. Он чувствовал ее всем телом, на губах, и в животе, и по всему позвоночнику. Боже, он и забыл, что это значит — так сильно хотеть кого-то.

— Элли, — начал он и замолчал, — Я не такой, как они говорят.

— Они меня не волнуют, Блю.

— Тогда что?

Она смотрела прямо перед собой. Покачала головой. Потом пожала плечами. Он не стал настаивать.

Роузмэри случайно видела в окно, как Блю поцеловал Элли в кабине своей машины. Как раз посередине жалюзи сверкал солнечный зайчик, и поэтому она наблюдала как бы отдельные эпизоды картины. Разговор, потом это резкое, неожиданное движение и поцелуй — Господи помилуй! — поцелуй, от которого сводит ноги.