Вихрь - Роберт Уилсон

«Чего только ни случается!» — справедливо записала однажды в своем дневнике настоящая Эллисон. До чего верные слова! Вот пример: в тот самый день, когда Турку вставляли «узел» — может, как раз тогда, когда его вкатили в операционную, — меня навестил Айзек Двали. И ему не составило никакого труда разоблачить мои тайные намерения.

* * *

Я знала из выпусков новостей, что Айзек поправляется поразительными темпами. Теперь за его успехами следил, затаив дыхание, весь Вокс-Кор. Он оставил далеко позади Турка, сделавшись именно тем, кем по замыслу основателей города должен был стать кто-то из Посвященных, — живым мостиком к гипотетикам. Это позволяло сохранить веру в осуществимость завещанного городу торжества над всеми врагами. Без Айзека Вокс остался бы сборищем фанатиков, оказавшихся из-за своей чудаковатой веры на мертвой и смертельно опасной планете. С Айзеком можно было продолжать мнить себя пионерами, авангардом всего человечества.

Уже через считанные дни после трагедии на Земле Уилкса к Айзеку вернулась способность бегло изъясняться по-английски. Его двигательные навыки настолько улучшились, что он уже мог ходить без посторонней помощи, его хилое больное тело невероятно окрепло, а восстановленные участки черепа приобрели почти нормальный вид. Того истеричного, что-то каркающего существа, к которому недавно подводили Турка, больше не было. Был обновленный, ладный и непоседливый Айзек, который уже не нуждался в медицинском уходе, хоть и продолжал пока что жить в той палате, где его вернули к жизни. Ученые и менеджеры наперебой брали у него интервью в прямом эфире, заискивая перед ним и выслушивая его туманные словеса. Он восхвалял решительность и упорство Вокса, восхищался мудростью пророчеств, легших в основу его идеологии. Вот уже несколько дней он разгуливал по городу как турист, осаждаемый любопытными детьми, чьи не менее любопытные родители были сдержаннее и не донимали его расспросами.

Я следила за всем этим по новостям. Вокс все более погружался в безумие, и постыдное поклонение Айзеку Двали было новым симптомом этого. Я готовилась к новым проявлениям коллективного сумасшествия. «Жди неожиданностей», — писала в своем дневнике Эллисон. Не оригинально, зато всегда к месту.

Но при всей своей готовности к сюрпризам я буквально лишилась дара речи, когда в моих дверях появился Айзек — бледный, как поганка, ясноокий, как дитя, улыбающийся до ушей, с восхитительным обращением «Эллисон» — вместо «Трэя» — на устах.

* * *

Я его, конечно, побаивалась.

Я не знала, чего ему надо, и меня напугало, что своим приходом ко мне он привлечет ко мне ненужное внимание — и уже наверняка привлек. Где-то поблизости притаились те, кто не упускал его из виду, скрытые глаза Вокса сфокусировались на нем, скрытые уши напрягли слух.

Но он сказал только: «Можно войти?» — и когда я молча кивнула, он плотно затворил за собой дверь.

Мне хватило храбрости предложить ему сесть, но он остался стоять.

— Я ненадолго.

Он заговорил по-английски — на моем родном языке, напомнила я себе. Под всем налетом новизны в нем еще теплился тот Айзек Двали, которым он был когда-то, — мальчик, воспитанный в экваторианской пустыне людьми, стремившимися к контакту с гипотетиками почти так же страстно, как и обитатели Вокса. Он походил на меня и на Турка своим смятением, неполнотой души. И при этом был — пускай потенциально — очень опасен.

Помимо его бледности, поражали его глаза, взгляд, прожигавший насквозь. Когда он посмотрел на меня, моей первой реакцией было заморгать. Он сказал, что его не надо бояться, я в ответ пролепетала:

— Легко сказать!

— Ты навещала меня, когда я был болен, — сказал он.

— Вы меня помните?

Он с улыбкой кивнул.

— С тех я пор я многое о тебе узнал.

— Обо мне?

— По Сети. Я знаю, кто ты. Думаю, нам полезно побеседовать. Я не причиню тебе вреда. И никому не расскажу про ваш план бегства.

Много месяцев я тренировала в себе мастерство оставаться непроницаемой, чтобы сохранить один-единственный нехитрый секрет. Теперь, когда все мои усилия пошли прахом, я была так потрясена, что не могла шелохнуться.

— Нас никто не слышит, — подбодрил он меня.

— Ошибаетесь… — выдавила я.

От его улыбочки можно было свихнуться.

— Датчики Сети в этой комнате отключены. Пока я не уйду, они не включатся.

— Вы такой всесильный?

— Благодаря тому, что в меня вшили хирурги, я могу воздействовать на Сеть, даже на «Корифея».

Неужели это правда?

«Корифей» был совокупностью вокского коллектива, его властелином, обобщением всех процессоров Вокс- Кора. Даже ядерный удар смог заглушить его только на короткое время. Мне до сих пор не приходило в голову, что на «Корифея» можно воздействовать. Но и Айзек Двали тоже был уникумом. Он был с рождения пронизан биотехнологией гипотетиков, нейронный имплантат не был просто довеском к его мозгу — мозг заново нарастили вокруг имплантата.

— Правда, правда, — подтвердил он мою невысказанную мысль. — Сейчас ты можешь говорить настолько свободно, насколько захочешь.

У меня отчаянно колотилось сердце. Раз Айзеку известен наш план, раз он заявил об этом вслух, мне оставалось одно: надеяться на правдивость его слов.

— Вы умеете отключать датчики?

— Либо отключать, либо делать так, чтобы принятая ими информация осталась нерасшифрованной.

— Но раз вам уже известно о…

— О вашем побеге, — закончил он за меня, и я снова вздрогнула. — Вы поступили очень умно, позаботившись о секретности. Пульс, дыхание, следы кортизола в вашем поте и моче — все эти показатели уже несколько недель на повышенном уровне; но это неотличимо от эмоционального стресса. Стохастические и эвристические индикаторы — что вы говорили и делали и чего не делали и не говорили — обрабатываются «Корифеем» гораздо дольше. Но рано или поздно вас все равно вывели бы на чистую воду. — Снова его улыбка Будды. — Если бы не мое вмешательство.

Я сделала глубокий вдох и спросила:

— Как вы узнали?..

— «Корифей» уже начал делать выводы, а я их экстраполировал. Детали мне еще не ясны, но я догадываюсь, что вы намерены угнать летательный аппарат и попасть через Арку в Экваторию.

— Почти угадали… — прошептала я.

— Надеюсь, это удастся.

— Выходит, вы хотите улететь с нами?

Его улыбка погасла.

— Это невозможно. При моем восстановлении некоторые важные функции моей высшей нервной деятельности были переданы удаленным процессорам Сети. В этом теле находится только моя часть. Понимаешь, что это значит? Кому, как не тебе, понимать, что такое раздвоение личности?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});