Рабы Парижа - Эмиль Габорио

— Однако, папа…

— Молчи! Катен — мой друг, и он не станет мне врать. Он только что был здесь. Жаль только, что я слишком поздно все это узнал!

Затем он повернулся к Андре и продолжил свою мучительную исповедь.

— На прошлой неделе я довольно серьезно заболел. Насколько серьезно, что решил составить завещание. Послал за адвокатом. Этой мой старый друг — Катен. А этот бандит ни на минуту, как и подобает хорошему сыну, не отходил от меня. Я про себя радовался… Значит, он меня любит! Если я умру, будет кому меня оплакать! Хорошо иметь сына!

Увы! Я жестоко ошибался. Я только сегодня узнал, что ему нужна моя смерть, а не жизнь! Смерть, которая передаст в его руки мое состояние. Он ведь обещал своим кредиторам огромные проценты, если я проживу дольше! Если я выздоровею, он обещал уплатить не сто, а двести тысяч франков!

Подрядчик остановился. Он задыхался от тяжести собственных слов…

— Он подыскал даже врача, который засвидетельствовал его кредиторам мое тяжелое состояние, иначе ему не хотели верить.

Бедный старик тяжело опустился в кресло.

Андре подошел к нему.

"Боже, — подумал он, — человек действительно может вынести все…"

В то же время он подумал, что когда этот гордый старик придет в себя, вряд ли он простит себе, а заодно и ему, то, что он сейчас рассказал.

Андре ошибался. Старик Ганделю считал, что перед человеком, которого он уважает, можно открыться.

— И что же, — продолжал тот. — На зло всем: доктору, кредиторам, даже родному сыну, Бог поднял меня! Сделка не удалась! Мой сынок не получил обещанных ста тысяч франков!

Закончив, оскорбленный, убитый горем, отец зарыдал.

— И что тебе стоило, — обратился он к сыну, — накапать мне вместо двух, трех капель, десять. Это ведь яд. Тогда я бы мог не узнать то, что я теперь знаю. А при помощи мошенника-врача ты бы ускользнул от правосудия!

Андре слушал старика, не сводя глаз с Ганделю-младшего. Но совершенно напрасно он надеялся обнаружить хотя бы следы раскаяния! Нет, Гастон казался раздосадованным, но отнюдь не печальным и раскаявшимся.

— И, главное, ради чего все это делалось, — не унимался старик, — ради кого разваливается состояние, которое я наживал всю жизнь? Ради развратной девки, его любовницы, которой он присвоил титул "маркизы де Шантемиль". Маркиз Гастон, маркиза де Шантемиль! До стойная пара!

На этот раз "маркиз" подскочил, как ужаленный.

— Ну, этого я не потерплю, чтобы моя Зора…

Отец нервно рассмеялся.

— Скажи, пожалуйста! Ну, так обожди, пока тебе исполнится двадцать один год! А до тех пор я прикажу всех твоих маркиз и виконтесс посадить в тюрьму, чтобы они не связывались с несовершеннолетним!

— Что? Нет, вы не сделаете этого! Папа, вы не сделаете…

— Непременно сделаю. Спасибо, Катен объяснил мне все мои права. Вы — несовершеннолетний идиот, а ваша Зора — ловкая интриганка. Суд снизойдет к просьбе отца. А закон для таких особ ясен и неумолим. Я сам его только что читал.

— Но, папа! Ради Бога!…

— И не проси! Я долго терпел, но теперь вижу, надо положить конец этому безумству. Это уже не шалости, а преступление. Жалоба прокурору написана и сегодня же Катен подаст ее. Так что еще до наступления ночи ваша маркиза или виконтесса получит по заслугам!

Последний удар оказался не по силам самозванному маркизу. Он побелел и разревелся, как ребенок.

— Но, Зора — в тюрьме! Зора — под арестом! — всхлипывал он, захлебываясь слезами.

— Вот именно. Сначала в полиции вместе с карманниками и пьяными воришками, а потом в Сен-Лазаре!

Это оказалось слишком для жалкого потомка. Он закричал, забился на полу, выкрикивая:

— Вы злоупотребляете своими родительскими правами! Так знайте, мы явимся в полицию, я с друзьями, назло вам и вашему Катену, и освищем вас обоих. Я сяду рядом с ней на скамью подсудимых. Накуплю ей бриллиантов, а когда дождусь совершеннолетия, все равно женюсь на ней. Что, взяли? Все журналы будут писать об этом! Мне это будет очень приятно!

Отец медленно поднимался со своего места.

В эту минуту Андре схватил юного негодяя за шиворот и вытолкал за дверь.

— Зачем вы это сделали? — строго спросил старик. — Теперь он побежит к этой… предупредит ее, и она ускользнет от рук правосудия. Этого не должно случиться.

— Не надо, успокойтесь, — говорил Андре, пытаясь его удержать.

Но старик оттолкнул его и, шатаясь, вышел из кабинета.

— Быть беде, — подумал Андре, ожидая развязки.

Минут через десять старый Ганделю вернулся. Он стал спокойнее, но лицо его оставалось грустным.

— Я запер его, а ключ отдал надежному слуге. К ней он теперь не попадет. Но мне от этого не легче. Ох, совсем не легче…

— Надо проследить, чтобы он что-нибудь не сделал с собой, — обеспокоился Андре.

Старик пожал плечами, губы его скривила жалкая улыбка.

— Это он-то? — презрительно спросил он, — скорее от его пальто можно ждать решительного поступка, чем от него! Разве он мужчина? Посмотрите на него. Валяется на постели и льет слезы, Пора давно мне одуматься и, вместо того, чтобы потакать ему, взять его в жесткие руки. Завтра же соберу семейный совет и объявлю, чтобы никто не давал ему ни сантима! Пусть подумает над тем, что деньги в его возрасте пора зарабатывать. А его девку непременно посажу. Пусть хоть все журналы разом поднимают скандал!

— Может быть, вы все-таки найдете другое средство… — заметил Андре.

— Нет, другого средства быть не может. Надо научиться переносить скандалы и мнимые бесчестия, чтобы не прийти к настоящим. Не известно, с кем он связался, сам бы он до махинации с кредиторами не додумался бы.

Любящий отец пытался найти оправдания своему непутевому сыну.

— Пора, однако, заняться делом. Прошу вас, забудьте те неприятные минуты, которые я невольно заставил вас пережить. Идемте на стройку…

Выходя, он оглянулся вокруг.

— М-да, печальная картина. Все разбито вдребезги. А какая хорошая была мебель… Сколько труда в нее вложено. Видите, как нехорошо поддаваться своим эмоциям.

Он обернулся и крепко пожал Андре руку.

— Бог наградит вас. Сегодня вы спасли жизнь моему сыну, а следовательно и мне. Таких услуг я не забываю. Теперь займемся делом, которое нас ожидает. Но по дороге зайдем куда-нибудь перекусить…

Андре с удовольствием принял предложение. Он гордился уважением этого простого, но глубоко честного человека.

Прийдя на стройку, они застали там более дюжины молодых художников и скульпторов, но, против обыкновения, подрядчик не уделил им внимания. Все его мысли были на улице Шоссе-д' Антен, возле сына.

Минут через пятнадцать он подошел к Андре.

— Я, пожалуй, вернусь к себе, — проговорил он устало, — о деле поговорим завтра…

И быстро ушел…

Художники и рабочие переглянулись.

24

Андре переоделся в рабочую одежду.

Только он принялся за работу, как к нему подбежал один из учеников и сказал, что какой-то хорошо одетый господин непременно хочет его видеть.

Андре с досадой оторвался от работы и сбежал вниз. Но вся его досада исчезла, как только он увидел барона Брюле-Фаверлея.

— О, вас я всегда рад видеть, — воскликнул он, — извините, не могу подать руки, весь в алебастре.

Вдруг он заметил, что барон чем-то расстроен.

— Что случилось? — спросил он, бледнея. — Сабине плохо?

Гонтран опустил голову.

— Если у вас есть время, то поехали ко мне. Здоровье мадемуазель Мюсидан поправилось, но… но, час от часу не легче…

— Господи! Что там опять произошло? — произнес потрясенный художник, — обождите, я сейчас переоденусь…

— Да бросьте…

— Но я же в блузе и весь испачкан!

— Да какое это имеет значение?

— Для вас имеет. Встретится кто-то из вашего круга, пойдут ненужные разговоры…

— Да пусть болтают, что хотят, поехали скорее, — сказал тот и, схватив художника за рукав, потянул его за собой.

— Что же, все-таки, случилось? — нетерпеливо спросил Андре.

— Да потерпите же, сказать об этом я могу только дома, у себя в кабинете!

Добравшись до дома, они тут же заперлись в кабинете, и барон заговорил:

— Сегодня утром я случайно оказался в районе улицы Матиньон. Вдруг вижу — Модеста. Вся в слезах, она кинулась ко мне и сказала, что с двенадцати часов дожидается вас, а вы все не идете.

— Я действительно опоздал, но это произошло помимо моей воли. Так что же случилось?

— Вот вам письмо от Сабины.

Андре судорожно сорвал печать и стал читать вслух:

"Бесценный друг мой!

Я никогда не перестану вас любить. Но обстоятельства таковы, что мы никогда больше не увидимся с Вами. Это письмо будет последним.

То, что побуждает меня к этому, настолько важно, что я не могу противиться, не потеряв уважения к своему имени.