Дельфания. Сокровенные истории - Владимир Лермонтов

Я чувствовал, что мое тело начинает пробирать трепет от ужаса, который происходил там, в море, несколько дней назад.

– Я была все время рядом с мальчиком и вела с ним диалог, поддерживала его, а когда он попросил меня показаться, то я вынырнула и забралась в лодку. Он прижался ко мне, как котенок к своей матери, и дрожал. Я пела ему песни и убеждала, что скоро его найдут пограничники, обнаружат с вертолета. В лодке было два трупа, и я рассказала ему, что его папа сейчас на небе, а тело здесь. Он спросил меня, а как там, на небе, и я показала ему его папу. Мальчик закрыл глаза, и я своей волей направила его внутренний взор туда, где живут души умерших. Его папа был очень рад, что увидел сына, сказал, что с ним все в порядке, что ему на небе очень хорошо, а самое главное, сказал, что очень гордится своим сыном, его волей и мужеством, что он уже стал настоящим мужчиной. А напоследок попросил, чтобы тот берег свою маму, – Дельфания замолчала. – Вскоре нас обнаружили пограничники, как я и говорила.

Я сел рядом с Дельфанией и обнял ее одной рукой за плечи, а она сидела все так же, только наклонила голову ниже. Потом она развернулась ко мне и уткнулась лицом в мое плечо. Ее тело вздрагивало, и я прижал ее к себе двумя руками. Я чувствовал запах ее волос, от которых исходил аромат моря и свежего ветра, несущего тонкое благоухание каких-то неведомых, экзотических цветов. Я ничего не думал и ничего не чувствовал, кроме боли, которая передавалась от Дельфании ко мне.

– Оставайся сегодня у меня, – предложил я.

Дельфания, ничего не ответив, залезла в палатку и легла рядом со мной. Я лег не раздеваясь, только накрыл и себя, и Дельфанию одеялом. Ее голова лежала на моей руке. Она поджала ноги, сложила руки, как в молитве, и прикасалась ко мне только лицом, уткнувшись мне в грудь. Я слышал ее дыхание, чувствовал ее тепло, вибрациями исходившее от ее тела, вдыхал пьянящий аромат ее волос. Момент был драматический, но мои чувства были сильнее любой драмы и обстоятельств, и я не мог сказать себе: стой, не думай, не чувствуй, не люби – потому что все это было уже больше меня и сильнее меня.

Потом она сказала:

– Я сделала все, что могла. Ты веришь мне, Вова?

– Я верю тебе, Дельфи, и знаю, что ты сделала все, чтобы спасти этих людей.

– Взрослые закрыты. Их сердца заволокла житейская мудрость, рассудок, и потому я была бессильна. Я не могу насильно пробить те стены, какие воздвигли люди в своей душе между собой и миром, между своим сердцем и природой, между душой и тонкими энергиями мироздания. Я могла бы очень многим помочь, но люди не слышат меня. Только дети способны откликнуться на голос из моря.

Опершись на локоть, я приблизился к Дельфании, прикоснулся губами к ее лбу и ничего не говорил, так как слова были ни к чему – ей нужно было высказаться. Я долго не отнимал губ ото лба Дельфании, пока не почувствовал, что ее тело сбросило напряжение взведенной пружины и расслабилось. Я слышал, как ее дыхание стало более ровным и глубоким. И тогда я спросил:

– Дельфи, а со своей мамой ты можешь общаться?

Дельфания долго молчала, и мне показалось, что она не услышала меня, погруженная в свои печальные размышления, но она вдруг неожиданно нарушила тишину и произнесла:

– К сожалению, нет, Владимир. Этого мне не дано.

– Почему, ведь ты способна другим устроить встречу с умершими?

– Другим могу, а свою маму мне не дано видеть. Не знаю. Здесь скрыта какая-то тайна.

Это было весьма странно, но я не стал ее расспрашивать об этом. И, немного помолчав, задал вопрос, который в данный момент более всего волновал меня:

– Дельфи, а мне ты можешь помочь увидеть мою маму? Как она там, что с ней?

Дельфания приподнялась, закрыла мне ладонью глаза и… когда я их открыл, было уже утро. Солнышко просвечивало через палатку. Дельфании не было. Я чувствовал, что здесь под одеялом еще хранится ее тепло, и мне не хотелось вставать, потому что тогда все рассеется. Я долго лежал, обдумывая все, что происходило со мною, вернее, с нами в последние дни, и вдруг вспомнил сон ушедшей ночи.

Я находился в комнате квартиры, в которой мы раньше жили еще при жизни мамы. Все в помещении было разбросано. Страшный беспорядок, валялись подушки, различные вещи, и я всеми силами с поспешностью и раздражением старался разложить все по своим местам. И вот пришла мама, она села посреди комнаты и улыбалась блаженной улыбкой, вся светилась и благоухала. Я воспринял ее приход нормально, будто она не умирала, а просто куда-то отлучилась и вот теперь вернулась – видимо, из гостей, подумалось мне. Я продолжал уборку, а она сидела и светилась таким счастьем, что я даже не выдержал и вспылил: «Что ж ты мне не поможешь, видишь, какой у нас беспорядок?!» А она мне говорит, не обращая внимания на мое негодование: «Ты знаешь, сынок, я была в таком прекрасном месте, что невозможно даже описать… Ох! Ты бы знал, как там хорошо, как там сладостно!» После этих слов я оторвался от дела, внимательно посмотрел на маму и тут только увидел со всею ясностью, что она была удивительно молода, свежа, красива и вся сияла каким-то неземным счастьем и любовью. И я подумал: уж не влюбилась ли она? И сказал ей, исполненный уже радостью за нее: «Мама, ты так выглядишь, будто помолодела, и похожа теперь на влюбленную девушку! Зачем же ты пришла? Я бы сам справился. Оставалась бы, раз тебе там так хорошо». Она ответила, что ей нужно было прийти. Я ей тут же предложил: «Тогда давай я тебя отвезу обратно на машине», – выглянул в окно и обомлел. Весь наш двор был полон отъявленных бандитов, вооруженных и возбужденных, и я воскликнул: «Боже мой! Мы ведь не то что уехать, мы даже не сможем выйти из подъезда – на нас нападут!» Но мама продолжала светиться и улыбаться, совершенно не реагируя на мои переживания, и я вновь посетовал, что, дескать, надо же было так влюбиться, чтобы потерять даже страх за свою жизнь… На этом сон закончился.

Сон был странен тем, что в нем присутствовали две совершенно противоположные составляющие: мир, в котором я жил, и мир, из которого пришла она. Я лежал, размышляя над тем, что бы все это значило, и постепенно приходило осознание того, что хлам в доме, который я пытался убрать, есть сегодняшняя моя жизнь, когда разум помрачен более мирскими заботами, нежели спасением души. Бандиты на улице, которые не позволяют выйти из дома, – так это и объяснять не надо, наша жизнь – сплошной бандитизм и убийства. Ну, а самое главное, мама пришла ко мне во сне, чтобы сказать, что там ей действительно так хорошо и благодатно, как невозможно выразить.

– Спасибо, Дельфания! – произнес я вслух.

Теперь я действительно спокоен за маму. И вот ведь странно, люди боятся смерти, хотя жизнь наша порой подобна аду, а там, в небесном жилище, – покой, радость и благодать. Древние изрекали: «Откуда мне знать, не будет ли моя нынешняя смерть лучше, чем прошедшая жизнь?» А преподобный Серафим Саровский как-то сказал иноку: «Ах, если бы ты знал, какая радость ожидает душу праведного на небеси, то ты решился бы во временной жизни переносить всякие скорби, гонения и клевету с благодарением. Если бы сама эта келия наша (при этом он показал на свою келию) была полна червей и если бы эти черви ели плоть нашу во всю временную жизнь, то со всяким желанием надобно бы на это согласиться, чтобы только не лишиться той небесной радости, какую уготовал Бог любящим Его».

Но моя келия-палатка в то утро была полна не червями, а пьянящими запахами и вибрациями Дельфании – и на душе было так сладостно и спокойно, как никогда я себя не чувствовал.

Глава 12. Загадки неба и земли

– Дельфи, это ты тогда прислала дельфина ко мне? – спросил я, вспомнив того странного дельфина, кружившего у берега, когда Дельфания спасала мальчика в лодке.

Мы сидели у костра, и я жарил кефаль, которую принесла мне Дельфания, нанизав ее на прутья. Жир капал в огонь, и раздавались маленькие взрывы с шипением и дымом.

– Его зовут Дейф, он мой верный друг. Разве он тебе ничего не сказал? – спросила она не без лукавства, прищурив глаза.

– Знаешь, я еще не научился понимать язык дельфинов – кстати, может быть, научишь?

– Все дело в том, что у человека, как известно, два полушария. Левое отвечает за работу правой стороны человека, и оно является основой логики и рационалистического мышления. Именно этим путем и пошла ваша цивилизация. Правое полушарие – это область мозга, которая связана с интуицией, озарением, то есть связывает человека с духовным, тонким миром. У дельфинов развиты оба полушария, кроме того, у них работает то, что вы называете третьим глазом. Поэтому, чтобы услышать, что говорят дельфины, не нужно знать их языка, а необходимо войти в состояние покоя, внутреннего безмолвия, остановки мысли.

– А ведь знаешь, я попытался войти с тобою в контакт именно таким образом, и вдруг приплыл дельфин, – произнес я. – И мне показалось, что я понял, что Дейф хотел мне сказать. По крайней мере, я почувствовал, что с тобою все в порядке.