Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ) - Ваксберг Аркадий Иосифович

— Сорока на хвосте принесла, — хохотнул Михась.

— Теперь я понимаю, почему мы вышли раньше, чем хотели. — Боярчук насупился. — А вдруг на хуторе советы? Вляпаемся, как мухи в повидло!

— Там все свои, — успокоил его Илья. — Побачимся з браткой, выпьем горилки, закусим. А вранци он нас подвезет на бричке до города.

— Ставить под удар операцию? — Борис не знал, как повести себя в создавшейся ситуации.

— Чи дурной ты, Боярчук, чи що? — Панас сладострастно поскрябал себя ногтями по грязной шее. — Сказано тебе: выпьем и дальше пойдем.

Борис посмотрел на его вымученное испитое лицо, на равнодушные усталые глаза и понял, что должен согласиться с бандитами. Их отрешенность была дурным предзнаменованием.

— Если боишься, можешь подождать нас в лесу, — недовольно проговорил Кудлатый.

— Да нет уж. Вместе, так до конца. — Борис поднялся на ноги и машинально скомандовал: — Подъем!

Сказал и испугался. Но, к его удивлению, бандеровцы дружно поднялись и споро зашагали дальше, пропустив его впереди себя, вслед за Ильей.

На хутор пришли уже к вечеру. Солнце давно село, но на небосклоне еще оставались подсвеченные им розоватые облака, и в долине, где стояли постройки, было светло. Видимо, когда-то Хощеватый слыл крепким большим поселеньем. Десятка полтора печных труб и разрушенных подворий виднелись впереди на косогоре по берегу неширокой быстрой речушки. Там же чернели неясные очертания разрушенной плотины и сгоревшей мельницы. Еще с десяток пепелищ можно было насчитать на другом берегу рядом с запрудой.

Теперь же в хуторе осталось не более восьми дворов, и те частью разрушенные и обгоревшие. Истерзанные, покалеченные сады вокруг хат яснее слов говорили Борису, что Хощеватый подвергся жестокой бомбардировке.

— Немцы? — только и спросил он Илью.

— Наши, — в сердцах брякнул охотник.

Кудлатый с Михасем покосились на него, но ничего не сказали. Панас же вдруг, кривляясь, словоохотливо начал объяснять:

— Господа германцы сюда штаб танкового корпуса сховали, уже когда драпать собирались. А партизаны вынюхали. Прилетели от советов «пешки» и сделали штабу капут. А заодно и хуторочку.

— Бомба не разбирает, где свой, где чужой, — неосторожно проговорил Борис.

— Это так! — Побледнел от злости Панас. — Да и кого жалеть? У Сталина много украинских хуторов. Усих хохлов пид корень!

Кровь ударила в голову Бориса. Не сознавая, что делает, он рванул бандеровца за отворот грязного френча и, не скрывая презрения, прокричал ему в лицо:

— Не замай! Пока ты под бабьей юбкой прятался, я за тебя, сопляка, кровь на фронте проливал! Я тебя из-под немца вытащил!

— Зря старался! — схватился с ним Панас. — Что немцы, что твои Советы! Все против вильной Украины!

Михась и Илья кинулись их разнимать, но Кудлатый, щерясь волосатым ртом, остановил их:

— Нехай подерутся! В голове легче делается, когда пар носом выйдет!

Однако драки не получилось. Боярчук легко скрутил парня и усадил его на землю. Тот брыкался и лягался, матерясь и позабыв, что у него за спиной висит автомат.

— Не надо, хлопчики, не надо! — ходил вокруг них Илья. — Пошли до хаты. Выпьем по чарочке первачка, и усе як рукой снимет.

— Краснюка поганая! — ругался Панас. — Офицер! Видали мы таких!

— Защитнички Украины! — не мог успокоиться и Борис. — С такими навоюешь! Слюни до пупа, а в проповедники лезет!

— Зато ты все хорошо нам объяснил, — усмехнулся Кудлатый, и глаза его недобро сощурились. — По мордам всяк бить умеет.

— Действительно глупо, — повинился Борис. — Только нельзя же всех под одну гребенку!

— А их можно было? — кивнул в сторону парубков Кудлатый.

— Не было бы несправедливости на земле, — нашелся что ответить Боярчук, — не скитались бы мы по лесам вместе. Только на фронте я воевал честно. И товарищей моих, что в земле остались, поганить не дозволю.

— Чудно ты гутаришь, Борячук, — вмешался Михась. — Прыща на тебя нет здесь. А то бы он за такие мовы… И нас заодно, чтоб уши не распускали.

— На каждый роток не накинешь платок, — отмахнулся Борис. — Я привык жить своим умом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Будя! — вдруг сердито оборвал разговор Кудлатый. — Пошли до хаты. И цыц у меня!

Родительский дом Ильи сгорел, и брат остановился пока у соседей. В их дворе к шаткому крыльцу была привязана нерасседланная лошадь.

— Надо бы проверить сперва, — засомневался Михась.

— Клим это к сродственникам приехал, — успокоил Илья. — Он участковым милиционером тут.

— Не сдурел ли ты, Илья, часом? Вертаем, мужики, назад! — остановился у калитки Борис.

— Да говорю ж вам — свой! — настаивал охотник.

— Заходь, — мрачно пробурчал Кудлатый и первым взошел на крыльцо.

За ним гурьбой в дом ввалились остальные. Посреди чистой комнаты за длинным столом сидели человек пять мужчин разного возраста и три женщины. Хозяйка и маленькая дочь ее хлопотали у открытой печи, из которой вкусно пахло топленым молоком и печеной картошкой. На какое-то мгновение в комнате воцарилась тишина. Потом навстречу вошедшим из-за стола поднялись крепкий, плечистый солдат с тремя медалями на отутюженной гимнастерке и высокий худой парень в милицейской фуражке и с наганом на брезентовом ремне, застегнутым поверх синего кителя.

— Вот и мы, — пробормотал Илья, протискиваясь сквозь стоявших у порога. Прислонил свое ружьишко к лавке перед печкой и, не скрывая слез, обнял солдата.

— Проходьте, люди добрые, — чуть слышно пригласила хозяйка и оглянулась на сына.

— Мир дому сему, — поклонился Кудлатый и положил на лавку рядом с ружьем Ильи свой «шмайссер».

Разоружились и Михась с Панасом. Борис похлопал ладонью по желтой своей кобуре и, показывая на наган милиционера, попросил:

— Оставим для вящей важности с каждой стороны по одной пушке и забудем о них.

— Годится, — неожиданно хриплым басом проговорил милиционер и, обойдя обнимающихся братьев, собрал с лавки оружие, отнес за печку.

Не дожидаясь приглашения, Боярчук прошел в конец стола и присел рядом с молодой, но по-старушечьи насупившейся женщиной, которая, не моргая, смотрела то на него, то на его пистолет. Борис небрежным движением руки передвинул кобуру с живота за спину и подморгнул тетке:

— Наливай, кума, со знакомством!

— Кривая кочерга тебе кума, леший ты болотный, — выпалила женщина и зажмурилась, испугавшись своей смелости.

Сидевшие напротив пожилые крестьяне засмеялись. Но и в их веселье не было искренности.

«А если опять решили разыграть спектакль? — размышлял Борис, вспоминая свою первую проверку в банде. — За тридцать километров от постоя? Вряд ли! Одно смущает: милиционер. Он ведь обязан арестовать бандитов. Но Илья ему родственник. Или сосед? Впрочем, для многих с годами это становится равнозначным… Может, они решили сдаться властям? Не вяжется с поведением Михася. Он испугался присутствия в доме милиционера. И меня не разоружили. Или не ожидали, что я не последую их примеру?»

— Наливай, тетка Евдоха, раз гость просит, — загудел хриплый бас за спиной Боярчука, и длинные руки поставили через голову Бориса на стол четверть белесой жидкости. Назад руки поплыли как бы между прочим вдоль туловища гостя. Борис легко перехватил их в запястьях.

— Я боюсь щекотки, — шепнул он склонившемуся поневоле к нему милиционеру.

— Понял, — тоже шепотом ответил тот и сел по правую руку от Бориса.

Вблизи он был не так молод, как показалось с первого взгляда. На левой руке его не было двух пальцев.

— На фронте? — спросил Борис.

Милиционер безучастно кивнул и начал разливать по стаканам самогон. Хозяйка брякнула на стол чугунок парящей картошки, лапшевник, яичницу на сале и круг зажаренной домашней колбасы. Извинилась, что в доме больше ничего нет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Не прибедняйся, мать, — сказал Клим, — худо-бедно, а свое едим. У других за Христа ради не побираемся, а того хуже…

— За столом куском не попрекают, — напомнила ему женщина. — Ешьте, пейте, гости дорогие. Сегодня радость у нас: Ахрим домой вернулся, брата живым встретил.