Кристина - Памела Джонсон

Однако танцевать мы почему-то не пошли, а очутились в машине, и меня немного беспокоило, что я не помнила, как все это произошло. Нэд, я заметила, был довольно молчалив и отвечал без особой охоты, когда я пыталась обратить его внимание на то, как романтически загадочны освещенные квадраты окон, как прелестны фонари дорожных рабочих, похожие на гроздья красной смородины на решетке сада; как красивы ярко освещенные надписи на поворотах: «Объезд только слева», а тротуары стремительно проносятся мимо, будто вертятся вокруг своей оси. Я болтала без умолку, а затем так же неожиданно умолкла. Но я не заметила, как это случилось. Теперь я думала о том, что Нэду наскучит, если я буду все время молчать. Но слов не было. А затем, когда я снова заговорила, это был отчаянный вопль:

— Останови машину! Мне плохо.

Таких остановок пришлось сделать не одну и не две. Я чувствовала себя адски плохо в кромешной и зыбкой темноте, и мне хотелось умереть. Нэд был где-то рядом и утешал меня, но голос его звучал раздраженно. Мой собственный лепет:

— Как стыдно, ах, как стыдно! — был печален, как панихида.

— Не будь дурой, Крис. Это со всеми случается. Сущая ерунда.

— Мы так никогда не доедем домой, никогда, — стонала я, а мой внутренний маленький критик был абсолютно трезв и с присущим ему хладнокровием наблюдал за всем со стороны.

— Мы не попадем домой, — твердила я, а Нэд совал мне в руки свой носовой платок, и я вытирала им мокрый от испарины лоб.

Наконец мы подъехали к моему дому. Нэд взял у меня ключ и отпер дверь черного хода.

— Ради бога, возьми себя в руки.

Я увидела Эмили, такую крохотную в своем розовом халатике. Она спешила мне навстречу по длинному и узкому, как воронка, коридору. Она упрекнула меня за позднее возвращение и сказала, что приготовила мне какао.

— Боюсь, Кристина съела что-то несвежее. Возможно, легкое отравление, — небрежным голосом сказал Нэд.

Встревоженная Эмили засыпала меня вопросами. Что это могло быть? Омары или крабы? Они так часто бывают несвежими.

— Должно быть, крабы, — храбро соврала я и, оттолкнув Эмили, направилась к лестнице, далекой и желанной, ведущей в небытие. Я поднялась по ступеням и уже достигла площадки верхнего этажа, как вдруг услышала голос Нэда:

— Я, пожалуй, пойду. Это пройдет, я уверен. Я позвоню завтра утром.

Хлопнула дверь.

Этот звук отозвался в моем сердце щемящей тоской, словно что-то разрушил, чему-то возвестил конец. У меня не было сил идти дальше, я села на холодные ступени и прислонилась головой к стене. Эмили окликнула меня. Сейчас она поднимется сюда и станет расспрашивать, что я съела. Надо держаться спокойно (ведь пройдет же наконец это ужасное головокружение), надо уверять ее, что во всем виноваты крабы. Вспыхнул свет. Румяное лицо склонившейся надо мной Эмили казалось необъятных размеров.

— Я пьяна, — пролепетала я, — Тетя Эмили, это ужасно, я пьяна.

Глава XIV

Она никогда не простила этого Нэду. Оглядываясь на прошлое и не испытывая при этом, как я, ни страха, ни головокружения, ибо ей казалось, что она смотрит вниз с совсем маленького пригорка, она, бывало, говорила мне:

— Ты была еще совсем ребенком. Он обязан был присмотреть за тобой. Он не имел права позволять тебе пить.

Мне кажется, она была несправедлива к Нэду. Мы выпили с ним всего лишь полбутылки шампанского, но после двух коктейлей этого оказалось слишком много для меня. Я не умела пить, и Нэд мог не знать этого. Эмили скорее следовало бы винить его за то, что он так трусливо убежал в тот вечер из нашего дома, но ей, конечно, это в голову не пришло. Я же считала, что он обязан был полностью взять на себя вину, хотя и не был ни в чем виноват.

Это происшествие, однако, привело к самым неожиданным последствиям. Разгневанная Эмили твердо решила, что Нэд должен понести наказание, и с этого дня стала открыто говорить, что намерена жить вместе с нами. Она говорила об этом сухим, враждебным тоном, устремив взгляд противнику в переносицу, словно бросала вызов. Вначале, когда Нэд предложил ей это, она сама не отнеслась серьезно к его предложению. Теперь же эта мысль не покидала ее. Она уже не пыталась помешать моему браку; она просто включала себя во все наши планы.

Было решено, что мы поженимся в конце года. Миссис Скелтон все время пыталась уговорить нас приблизить срок. Но Нэд был против, хотя и не выдвигал каких-либо веских причин; я же инстинктивно цеплялась за свободу, которой еще располагала в пределах первоначально назначенного срока. Кроме того, мне была неприятна эта настойчивость миссис Скелтон. Мне казалось, что настоящая мать очень неохотно отпускает от себя сына, и столь странное поведение матери Нэда беспокоило меня. Я не знала, как идут дела у Нэда, а он мне ничего не говорил. Но он казался вполне довольным. Месяц назад ему удалось продать под склады большой участок в Сэттоне. Я предполагала, что были и другие сделки, ведь для этого и существуют конторы, как у Нэда. Поскольку значительную часть времени он по-прежнему уделял спорту и поездкам за город, я считала, что всю неинтересную работу он перекладывает на своих подчиненных.

А пока я с удовольствием подыскивала квартиру, обдумывала цвет и фасон подвенечного платья и составляла список тех, кого приглашу на свадьбу. Мы собирались венчаться в церкви, однако было решено, что я не буду венчаться в белом.

— Это выглядит чертовски глупо в наше время, — говорил Нэд. — И я буду чувствовать себя призовым ослом, если возле меня будут вертеться подружки невесты. Теперь гораздо более изысканной считается свадьба без всех этих фокусов.

Мне казалось, что я полностью с ним согласна. И когда Эмили запротестовала:

— Невеста в белом, ведь это так красиво! Это бывает только раз в жизни! — я неожиданно набросилась на нее:

— Я не язычница, мне не нужны варварские обряды!

Она не поняла меня и только огорчилась.

Я не выносила, когда Эмили огорчалась, хотя знала, что ее печаль часто бывает своеобразным приемом оказывать на меня давление. Однажды вечером она нарочно оставила дверь своей комнаты открытой, чтобы я, проходя в ванную, увидела, как она молится, и услышала ее громкий шепот: «…Господи, сделай Кристину примерной христианкой, следующей заветам церкви». Все это бесило меня. И все же ее маленькое, упрямое, умоляющее лицо неизменно трогало мое сердце, и я клялась себе, что, даже если придется возиться с ней всю жизнь, я не только не буду сетовать, но с радостью взвалю на себя эту обузу. Я думаю, что смогла бы уговорить Нэда позволить мне венчаться в белом, лишь бы доставить удовольствие Эмили, если бы она не донимала меня так откровенно. Жаль, что она заходила слишком далеко и что я была слишком молода и не понимала, что виной этому было предельное отчаяние.