Огненное лето 41-го - Александр Авраменко

«ИЛы» валятся на крыло и, будто с горы, скользят вниз. А командир колонны-то — дурак! Или подготовка у немцев стала совсем аховая. Ну кто же при команде «воздух» на дороге залегает Нет, спасибо, конечно, мы не гордые…

К залегшим тянутся хищные огненные пунктиры трасс. Пошла потеха. Пускаю самолет на предельно малой, до земли — всего метров восемь-десять. Прямо передо мной возникают бегущие люди в серо-зеленом обмундировании. Один из них оборачивается, и я на мгновение вижу его распяленный в немом крике рот и безумные, выскакивающие из орбит глаза. Ну, привет вам на русской земле, гости дорогие!..

Мы прорабатываем залегших пруссаков, потом я разворачиваю эскадрилью и идем на второй круг. С десяток темных фигурок все еще бестолково мечется в разные стороны, но большая часть уже лежит вдоль дороги. Спокойно так лежат, ничего уже не боятся…

Ах ты наглец! Ты еще в меня из своего дробовика целить будешь? Ну, лови… Черная точка укладывается в прицел. Н-на!

Так, вроде все.

— Березы, Березы, кончаем работу. Уходим. Домой, ребята.

Моя эскадрилья в хорошем темпе собирается, и мы идем почти ровным строем. Хорошо проработали, теперь бы еще до дома спокойно добраться…

Ага, сейчас!

— Внимание всем! На одиннадцать часов — противник, всем приготовиться…

Все-таки немцы — наглый народ! Вчетвером на десятерых — нахалы! А чего это мы будем в оборону вставать? А ну-ка…

Всё второе звено вместе со мной резко лезет вверх, а остальные, под командой нашего комиссара эскадрильи политрука Петровского, крадутся понизу. Что, Гансы, страшно?

Немцы попались какие-то непуганые. Прут в наглую, даже не понимая, чем для них чревато влезть в такие вот «ножницы». Ай, молодцы! Ну еще чуть-чуть, ну еще капельку… Есть!

— Всем! Атака!

Мы валимся сверху, разгоняясь на снижении, а Петровский резко поднимает своих. Ага, похоже, теперь они задергались — двое кидаются к нам, двое остаются разбираться с нижними. Хорошая это идея, господа фашисты, только пришла она к вам в головы не вовремя. Я легко проскакиваю немцев, идущих мне наперерез, и устремляюсь к той паре, что осталась внизу — они-то меня не видят! Один из них сразу же попадает в прицел…

«Мессершмитт» исчезает в облаке взрыва. Куда я там ему попал — не знаю, но получилось здорово. Второй немец, ошалев от увиденного, пытается увернутся от меня и вываливается прямо на «ИЛ» Петровского. Политрук не промахивается, и «мессер», оставляя за собой дымный след, битой влёт уткой валится вниз.

Второй пары можно не опасаться оценив бесславный и скорый конец своих напарников, они разворачиваются и удирают со всей возможной скоростью. Скатертью дорожка, все равно преследовать не будем! А теперь — домой…

До аэродрома добираемся быстро и спокойно. Молодежь радуется и, заходя на посадку, каждый из них считает своим долгом покачать крыльями и выполнить небольшую горку в знак удачного вылета. Вот же дети…

Я сажусь последним. Штурмовик легко бежит по полю. Фонарь отъезжает назад, и я тяжело вываливаюсь из самолета. Мой технарь протягивает мне зажженную папиросу:

— Как леталось, товарищ старший лейтенант?

Как леталось? Минус два самолета, плюс сотни две гитлеровцев и гаубичная батарея в придачу. А летчики-то наши, тю-тю — выпрыгнули.

— Хорошо леталось, товарищ младший сержант.

Паренек расцветает от услышанного. Он подхватывает стоящее ведро с водой, и сливает мне, пока я умываюсь и отфыркиваюсь.

— Что новенького слышно?

Паренек сразу же серьезнеет. Улыбка сбегает с его широкого лица, и он, понизив голос до шепота, сообщает:

— Товарищ комэск, говорят, немцы Киев взяли…

Как, Киев взяли?! Да нет, не может быть, это ошибка! Провокация!

Я хватаю техника за грудки:

— Ах ты, шкура, провокатор! Ты что, сукин сын, панику разводишь! Да тебя за это под трибунал! Кто тебе сказал?! Я спрашиваю кто тебе сказал, что Киев, мать городов русских, сдали?!

Сержант мотается у меня в руках, точно тряпичная кукла. Его глаза стекленеют, губы трясутся, из уголка рта тянется тоненькая струйка слюны…

— Ты что, не понимаешь: это ж сами немцы, через агентуру, панику распространяют! Говори, сволочь, кто нашептал?!

— Товарищ старший лейтенант! — окрик, резкий, как выстрел. — Что здесь происходит?

Прямо передо мной стоит Чебатурин с двумя бойцами. Он подходит ко мне, разжимает мои пальцы, и техник мешком оседает на землю. Затем майор протягивает руку:

— Отдайте.

Что «отдайте»? А-а… Совершенно не помню, откуда у меня в руках оказался пистолет. Но надо ж объяснить.

— Товарищ майор. Ему какая-то сволочь сказала, что наши Киев сдали. А он не говорит, кто.

— Понятно… — Чебатурин буровит меня тяжелым взглядом.

— Товарищи бойцы, свободны, — особист снова поворачивается ко мне. Он ничего не говорит, просто смотрит на меня каким-то особенным взглядом. И я понимаю, что это — не провокация, что немцы и в самом деле в Киеве. Ему, наверное, очень горько, так горько, что он ничего не может сказать.

— Товарищ майор, как же это?

Он вдруг крепко берет меня за плечо и тихо произносит:

— А вот так! Так! Мы не доработали. Я не доработал, не доглядел. Видел сам, как наши бегут? А почему? Потому, что командиров таких, которые вместо того, чтобы бойцов готовить, водку жрали в три горла да по бабам шлялись, стрелять надо было, сук продажных! А с ними миндальничали, отпускали, оправдывали… Вон наш Лобов, к примеру. До сих пор меня врагом считает, что его в свое время посадили. И что? Сам-то он летчик — будь-будь, а чего ж он полк-то не натаскал? Что ж вас в первом же бою порвали как кутят? Эх, вы…

Круто развернувшись, он тяжело идет прочь. Его плечи опустились, спина ссутулилась. Я смотрю ему вслед. Теперь я, кажется, знаю, как выглядит человек, убитый горем…

Глава 32

…Немецкий самолёт всегда можно отличить от нашего даже вовсе не разбираясь в силуэтах. Как? Да по звуку. Когда наш идёт — мотор ровно работает, словно жук огромный гудит: «у-у-у-у». А немец — прерывисто как-то, со стоном, будто жалуется мотор, не хочет свое чёрное дело делать.

С авиации Новое Бородинское сражение и началось. Вначале «юнкерсы» пожаловали — рубеж-то толком не успели замаскировать. Хоть все в землю-матушку глубоко зарылись, да сверху-то всё видно. Ну и начали нас железным дождиком поливать…

Правда, дали им по зубам неплохо! У нас там двадцать четыре зенитки стояло, по 85 мэмэ каждая, так что устроили им ласковую встречу! Гансы, правда, не отступили, а вызвали подмогу — «мессеры» на подавление. Ну и этих тоже встретили — и бойцы из винтовок палили, и счетверенные «максимы» трассерами тучи в клочья рвали, и прочие не отставали. Наши ребята, например, «ДТ» с танков поснимали и тоже давай гвоздить! Так что немцам не особо развернуться удалось…

А когда стервятники убрались, мощный взрыв раздался — это сапёры под самым носом у фрицев мост рванули. Молодцы ребята! Мотоциклисты, человек пятьдесят, правда, успели проскочить, но танки — нет. Три штуки сразу на мины напоролись, еще около десяти — обойти решили, и стали разворачиваться по обе стороны дороги. А мы только этого и ждали — как только они борта на развороте подставили, так в них и ударили! Ещё четыре «тридцать пятых» черным дымом на небеса изошли. Хороший такой затор получился… Правда, сам-то я этого не видел, в резерве стоял, но мне один лейтенант сапёрный рассказывал…

А четырнадцатого с утра всё по-новой началось. В этот день я впервые и увидел, как «катюши» работают…

Мы проснулись от жуткого грохота — немцы начали артподготовку. Столбы огня и дыма взлетали выше деревьев, под которыми наши танки стояли. Казалось, что секундная стрелка стоит на месте, и время замерло на одном месте. Но вскоре огонь начал смещаться в сторону. И как только стрельба перешла на другой квадрат, я выбрался наружу и осмотрелся. Повезло. Ни один танк не пострадал, разве что осколками попятнало. Можно сказать, отделались лёгким испугом.

Правда, потом авиация пошла, но это уже как-то спокойней было, поскольку вчера им от души наваляли, и сегодня фашисты остерегались, вывалив бомбы, как на душу положило… и подальше от зениток.

В итоге, почти всё на нейтральную полосу и улетело…

* * *

— Танки!!! — крик донёсся до меня с расположенной неподалёку гаубичной батареи. Артиллеристы засуетились, забегали расчёты, зашевелили хоботами гаубицы. А буквально через минуту уже рявкнул первый залп, больно ударивший по ушам.

— Майор! Давай вперёд! К пехоте! Немец жмёт — жуть!..

Рядом со мной стоял связной, неслышно подобравшийся за грохотом пушек. Приказ был по всей форме, за размашистой подписью командарма. Ясно… Выбежав перед линией своих танков — рации по-прежнему были не у всех — я подал сигнал и, когда мой командирский «КВ» двинулся, заскочил на броню.