Петербургское действо - Евгений Салиас

— Этого я сказать не могу, графиня.

— Почему? изумилась она.

— Не могу. Я обѣщалъ, далъ слово…

— Но вѣдь мнѣ… мнѣ же сами вы скажете, даже должны сказать, отъ кого вы являетесь.

— Не могу. Именно вамъ-то я и обѣщалъ не называть имени того, кто мнѣ васъ указалъ, какъ всевластную при дворѣ женщину.

— При дворѣ?! При дворѣ, говорите вы?

— Ну, да. При Воронцовой или при Гудовичѣ. При этихъ фаворитахъ… Я говорю прямо, безъ всякой опаски, мнѣ не до того!

— Вамъ сказали, что я могу просить ихъ, или даже государя… И все будетъ по моему желанію исполнено. Все!.. Когда никто ничего еще не могъ сдѣлать?!.

— Да… т. е. почти такъ… Если вы захотите, то мы будемъ прощены. Вотъ, что я знаю! A какъ и чрезъ кого — я не знаю.

— Такъ вы не знаете! странно вымолвила Маргарита. — Чрезъ кого я всевластна! расхохоталась красавица нѣсколько досадливо. — Говорите все… все! Иначе я для васъ ничего не сдѣлаю.

Орловъ искренно и подробно передалъ все, что оставалось недосказаннымъ и, наконецъ, признался, что обращается къ ней по совѣту самого наиболѣе пострадавшаго лица.

— Самого глупаго Котцау? радостно воскликнула графиня, приближаясь къ Орлову въ этомъ порывѣ и какъ бы приглашая и его подвинуться.

— Я его не назову… Я обѣщалъ не произносить его имени, сказалъ онъ, приблизясь немного. — Дайте мнѣ съ моей совѣстью хоть немного, графиня, немного… въ ладу остаться. Я и безъ того, вы видите, съ ней мошенничаю и плутую.

— Котцау? Если правда, то молчите.

— Молчу…

— Вы, напротивъ, говорите. Говорите: молчу… невольно разсмѣялась кокетка. — Если Котцау, то молчите, какъ мертвый…

Орловъ сжалъ губы и шутя закрылъ ихъ рукой, только красивые глаза его будто смѣялись, глядя въ лицо графини. Она тоже, молча нѣсколько мгновеній и не шевелясь, смотрѣла уже фамильярно въ эти глаза, потомъ подвинулась къ нему и заразъ оба, и молодой человѣкъ, и женщина, звонко разсмѣялись.

— La glace est rompue! говорятъ французы, — произнесъ Орловъ слегка иронически, мстя за недавній холодный и гордый пріемъ.

— О! Для васъ, жителей сѣвера, ледъ не диковинка и вы должны умѣть съ нимъ обращаться! сказала Маргарита и подала ему кокетливо свою руку.

Орловъ наклонился очень низко, въ поясъ, и коснулся кончиками губъ этой красивой и душистой ручки.

— Стало быть, я могу надѣяться? вымолвилъ онъ.

— Надѣяться всегда надо, но это ни къ чему не обязываетъ фортуну.

— Вы обѣщаете, однако…

— Сдѣлать все, что я могу, не подвергая себя опасности стать притчей въ городѣ. Поняли? Маргарита произнесла эти слова медленно и вразумительно… Орловъ смотрѣлъ, недоумѣвая.

— Собой для васъ я не пожертвую, т. е. своимъ добрымъ именемъ… Но если можно безъ этой жертвы… Ну, да увидимъ. Я ничего не обѣщаю, но одно скажу… Хуже вамъ не будетъ… Если и поѣдете въ ссылку, то я васъ не забуду и вы скорѣе вернетесь…

— Но высылка, хотя на время… для насъ погибель! горячо воскликнулъ Орловъ.

Графиня развела немного руками и наклонилась. Жестъ говорилъ:

«Что могу! Извините».

Чрезъ минуту Орловъ выходилъ изъ дома Скабронскихъ съ нѣсколько облегченной душой. Дорогой на ротный дворъ онъ размышлялъ отчасти весело.

— Авось сдѣлаетъ! Кажется, добросердая. A вѣдь красива, проклятая! И бой-баба! Нашимъ до нея далече! И подобраться къ ней, поди, мудренѣе, чѣмъ въ нашимъ. Своихъ-то молодухъ смѣшить только умѣй и всякую смѣшками этими скружишь и возьмешь. Не хитрое дѣло! A тутъ не то треба! A что? Да много кой-чего! Сразу и не соображу, только чую… Ледъ прошибъ ужь. Да вѣдь баба не ледъ, а такъ… полынья…

Между тѣмъ, Лотхенъ вернулась и тотчасъ съ любопытствомъ разспросила все и подробно, конечно, все узнала отъ барыни.

— Ну такъ когда же и какъ же вы все это сдѣлаете?

— Да никогда и никакъ, милая Лотхенъ. Очень просто.

— Вы просить не хотите Фленсбурга?

— Не буду, Лотхенъ, просить.

— Отчего?

— Не хочу, чтобы изъ-за Фленсбурга, изъ-за пересудовъ другое что, болѣе дорогое, погибло… Хотя бы дѣдушкино состояніе!..

— Кто же ему все разскажетъ, что вы?!.

— Молва, городскіе языки. Нѣтъ, Лотхенъ, это опасно. Да и что мнѣ господинъ Орловъ? Даже не любовникъ…

XXXIII

На другой же день послѣ свиданія съ Орловымъ, когда Маргарита, сдѣлавшая нѣсколько визитовъ въ городѣ, вернулась домой, Лотхенъ встрѣтила свою барыню чуть не на подъѣздѣ. Лицо горничной было многозначительно, почти торжественно и краснорѣчиво говорило о событіи въ домѣ. Графиня вошла въ прихожую и невольно спросила на всегдашнемъ своемъ языкѣ съ горничной, т. е. по-нѣмецки:

— Что съ тобою?

Лотхенъ отворила дверь въ гостинную. Графиня прошла. Субретка стала передъ ней и выговорила:

— Ну-съ, отгадайте.

— Умеръ?!. воскликнула тихо Маргарита, ожидавшая этого событія всякій день. И лицо ея немного зарумянилось отъ этой мысли.

— Живехонекъ. Даже нѣсколько лучше себя чувствуетъ. Совсѣмъ не то… Ну-съ? Еще что? Что могло бы случиться у насъ невѣроятнаго въ ваше отсутствіе?

— Не знаю. Говори скорѣе.

— Ни за что!! вскрикнула Лотхенъ. — Отгадайте.

— Орловъ былъ опять?

— Да, былъ… Былъ. Сейчасъ тутъ со мной сидѣлъ. Даже больше нѣмъ сидѣлъ… Но не Орловъ, а другой! Поинтереснѣе Орлова. Ну-съ? Кто?!

— Фленсбургь? Но это не….

— Неинтересно! Надѣюсь! вотъ нашли? Да ужь вижу, во сто лѣтъ не догадаетесь. Былъ здѣсь и ждалъ цѣлый часъ, потомъ меня поцѣловалъ, конечно насильно, — прибавила Лотхенъ, — и далъ мнѣ червонецъ, но маленькій голландскій. Ну-съ?

— Ну, это скучно… Говори.

— Графъ дѣдушка!

— Старый графъ? Былъ здѣсь?..

Маргарита остолбенѣла и стояла, какъ пораженная. Іоаннъ Іоанновичъ уже давнымъ давно не заглядывалъ, а только изрѣдка присылалъ узнать о положеніи внука. Тѣмъ труднѣе было для Маргариты завязать снова отношенія, какія бы то ни было, со старымъ брюзгой. И вдругъ старикъ самъ пріѣхалъ и ласково обошелся съ ея любимицей.

— Зачѣмъ? Что онъ говорилъ тебѣ?..

— Говорилъ, что ему хочется васъ повидать. Говорилъ, что я красавица. Затѣмъ онъ мнѣ пребольно ущипнулъ плечо, потомъ поцѣловалъ, конечно, насильно… Прижалъ вотъ въ этотъ уголъ. Потомъ вотъ далъ…

И Лотхенъ, вынувъ изъ кармана, показала на ладони маленькій червонецъ.

— Что же ему надо? выговорила Маргарита нетерпѣливо.

— Ничего. Повидаться хочетъ!

— Вздоръ. Пустое… Не такой человѣкъ. Вздоръ! Что нибудь особенное есть, восклицала Маргарита, ходя въ волненіи по комнатѣ.

— Можетъ быть есть что нибудь. Собирается умирать и въ вашу пользу завѣщаніе дѣлать. Хотя по виду и ухваткамъ мало похожъ на умирающаго. Такъ прижалъ къ углу, что… что даже глупо! Впрочемъ, поѣзжайте, узнаете…

— Какъ же я поѣду… вдругъ…

— Онъ приказалъ именно вамъ это передать, умышленно медленно произнесла Лотхенъ, играя нетерпѣніемъ барыни.

— Онъ меня звалъ, велѣлъ сказать… зачѣмъ же ты молчишь, Лотхенъ? Я тебя побью!!.

И Маргарита, весело смѣясь, пунцовая отъ радости, бросилась къ любимицѣ. Ухвативъ малосильную нѣмку за рукавъ и за кисейную косынку, она сильно потянула ее, стараясь повалить на диванъ.

— Изорвете — другую купите. Вамъ же хуже!

Маргарита бросила любимицу и воскликнула:

— Сейчасъ поѣду… Начинается! Начинается! Понимаешь ты, неразумный ребенокъ, что это начинается для меня война, борьба на жизнь и на смерть. И кончится все побѣдой! Состояніе будетъ мое. Все будетъ мое. Давай мнѣ лиловое платье! Оно мнѣ счастье приноситъ…

Маргарита была внѣ себя отъ радости и довольства. Планъ, полный, подробный, какъ покорить брюзгу-дѣда, былъ уже давно обдуманъ и казался ей замѣчательно тонко и умно придуманнымъ. Но ѣхать къ дѣду первой, когда онъ, очевидно, не желаетъ подозрѣвать даже объ ея существованіи, было невозможно: никакой предлогъ не скрылъ бы настоящей цѣли, т. е. желанія снова сойтись ближе.

Маргарита начала быстро одѣваться, но, однако, не смотря на поспѣшность свою, все-таки зорко оглядывала себя въ зеркало и старалась принарядиться такъ, чтобы быть красивѣе чѣмъ когда либо.

— Ну, ужъ рѣдко я такъ въ жизни старалась! воскликнула она наконецъ, оглядывая себя съ головы до ногъ. — Да и врядъ ли когда нибудь для такого старика, какъ онъ, такая женщина, какъ я, столько старалась. Подумаешь, на первое свиданіе ѣду къ страстно любимому герою… Ну, говори, хороша ли я?! По совѣсти, Лотхенъ. Дѣло важное…

Лотхенъ отошла, оглядѣла барыню тоже съ головы до пятъ и молча усмѣхнулась…

— Ну, не прибавить ли чего?

— Нѣтъ, liebe Gräfin, убавить бы надо… Убавить то, что наиболѣе въ глаза бросается и, пожалуй, дурно на поганаго старика подѣйствуетъ.

— Что? съ искреннимъ безпокойствомъ спросила Маргарита, тоже снова себя оглядывая.