Виктория - Ромен Звягельский

Гости собрались к трем. У Ауфенштаргов был милый дом, хотя и напоминал снаружи хлев. Это был большой белый дом, на выпуклом холме, окруженный низкими деревьями и кустарником. К дому вела буковая аллея, вокруг раскинулись поля, уже выпустившие маленькие всходы. Словно зеленая роса на черной сочной земле, прозрачная зеленая пленочка — устилали землю эти ростки.

Франц Поппер был приглашен молодым Ауфенштаргом в числе других начальников второго уровня на крестины младшего, третьего ребенка. Впрочем, слегка изогнутая спина его невзрачной женушки выдавали их причастность к кроличьему роду. Плодовитая оказалась парочка.

Крестины состоялись утром. Младенца давно унесли, да и в нем ли, собственно, дело. Поппер пытался напрячь извилины и выудить, ну в крайнем случае выдавить из них ответ: что это взбрело в голову вице-президенту второго по величине концерна в Германии. Он всегда казался Попперу чудаковатым, теперь вот это приглашение, в этот несуразный дом.

Хозяева встречали на пороге дома. Внутри дом оказался модернизированным по последнему слову, здесь был даже автоматический лифт в гараж и столовую, находящуюся в подвале. Поппер поставлял на ферму Ауфенштарга рабочую силу. Но хозяйством здесь заведовала фрау Марта.

Стол в большой зале был накрыт, за стеклянными дверьми он посверкивал множеством бутылей и бокалами.

В салоне уже было несколько гостей, девушка в прямом, обтянутом лиловой лентой на бедре, платье и с такой же лиловой повязкой на лбу развлекала пожилого господина. Это был первый вице-президент Вильгельм фон Ларке, ставленник самого фюрера.

Франц Поппер подвел жену и дочь, юную особу с пластиной на зубах к Розе. Она была тем лакомым кусочком, на которое позарился фон Ларке. Старик был превосходен. Белая — волосок к волоску — ровным кустом обрамляющая нижнюю челюсть и щеки, бородка, смуглая кожа, покрытая старческими пятнами, а выправка.

— Здравствуйте, штандартенфюрер, — бросил старик, покосившись на Поппера, — фрау!

— Приятный повод, молодец Ауфенштарг! Не правда ли?

— Почему вы его хвалите? Крестить ребенка в наше время — опасно? Верить в иудея тоже?

— Господин фон Ларке, ваши шутки! — Роза прикрылась перчаткой и засмеялась, отклоняя назад голову, — Но сегодня такой день! Вы знаете гер Поппер, Герберт назвал сына Адольфом в честь вы сами понимаете кого… Сегодня двойной праздник — день рождения фюрера и крестины его маленького тезки!

— Мило, мило. Мы еще увидим нашего вождя на вершине славы! — Поппер отсалютовал, держа в левой руке аперитив, вспомнил о жене и дочери, стоявших за его спиной, — Магда, наверное, ваша ровесница, фроляйн Роза, это мило, что у нее будет компания.

— А я познакомилась с вашим подчиненным. Он привозит на завод рабочих. Кажется, неплохой человек, — заметила Роза, когда к ним подходил Герберт.

Поппер расплылся и склонил голову.

— О, он так добр к этим простачкам с востока. Он строг, но справедлив. Он похож на пастыря, ведущего агнцев своих.

— Я много раз предлагал своей свояченице работу в канцелярии, впрочем, если она вообще желает работать, но теперь я понимаю почему она так держится за свое место, — улыбнулся Герберт.

Сегодня он выглядел элегантным, словно только что из модного салона. Он выглядел человеком, у которого новая любовница. До Розы доходили слухи, что это не далеко от истины. Но откуда на заводе взяться достойным Герберта женщинам?

— О ком вы говорите, милая Роза, — все еще несколько склонив голову, спрашивал Поппер, — Из офицеров на заводе бывают лишь несколько. Наше «птичье гнездышко» не такое уж и большое: как у ласточки!

— Прелестное сравнение, штандартенфюрер, — вмешался старый Ларке, только похоже, что ваше гнездо сплетено из колючей проволоки. Ну, пошли пить за Адольфов!

Его побаивались, этого Ларке, он был великим провокатором-любителем, который провоцировал людей ради их же удовольствия.

На следующий день Вика порезала руку. Она уминала бумагу в корзине для мусора и не заметила осколков лаборантской пробирки. Держа палец у губ, она подбежала к светловолосой приемщице и произнесла по-немецки:

— Фроляйн, не имеете ли вы лекарства?

Роза быстро поняла, что имела в виду русская девушка, внешность которой ей так импонировала с самого начала, она открыла ящик стола и достала бинт. Протянула Вике.

— Вы научились немецкому в «Птичьем гнезде?»

— Нет, дома, в школе.

— Вы закончили школу?

— Почти, — Вика была смущена тем, что впервые разговаривала с человеком немецкой национальности, не чувствуя ненависти и не желая ничего дурного, Спасибо вам, фроляйн. Извините.

Этот маленький случай запомнился Розе, поменял ее отношение к этим русским зверькам, так не похожим на ухоженных, чистых немок, работавших в лаборатории. Она тогда еще окликнула девушку, зачем — сама не поняла, поддалась импульсу:

— Эй. Могу я чем-нибудь еще помочь? Иди, я забинтую.

Вика, велевшая девчонкам не высовываться из-за дальних рядов что бы ни случилось, с удовольствием позволила дамочке, как она про себя называла Розу, забинтовать себе палец.

— Красивый город, — показала она на открытку, прикрепленную у стене над столом, — это Берлин?

— Торгау, — Роза кивнула головой, показывая, что этот тот самый город, от которого шли девушки по прибытии на немецкую землю в свой лагерь.

— Там? А Берлин?

— Я из… из Москвы, — соврала она для ясности и показала рукой, — это там.

— Нет, нет, — засмеялась Роза белыми широкими зубами, — глупая, это там. Как же вас там учат в школе?

— Зато я умею рисовать, — похвасталась Вика, — могу нарисовать вас, фроляйн.

— О! Я знала, русским неплохо дается рисование, но разве может заниматься интеллектуальным трудом тот, кто создан для труда физического? Нет, нет, — она совсем зашлась мелким, как горох, хихиканьем, — не надо тебе меня рисовать. Хочешь, я дам тебе бумагу, грифель, рисуй… рисуй ласточек!

Несвобода бесконечности

Валя пришла вечером с площадки и бухнулась на свободную койку под Викой. Фаина ночевала у своего Хофке, тот вызвал ее сразу после прихода. Наверное, снова уехал начальник. Вика позвала:

— Ты что там? Ляля! Обидели тебя?

Валя перевернулась на спину, лицо ее сияло, как начищенная сковорода в день восьмого марта!

— Какая я счастливая, Викочка! Ты не поймешь, у тебя одна писанина на уме, одни книжки. Собрала со всех девчонок, у кого что было и вот сидишь, света белого не видишь. А он вона какой, свет-то!

Она показала руку, перед глазами Вики мелькнули буквы чуть повыше Лялиного запястья: Луи Франсуа Корден — Сен-Фаржо, рю Медичи, 7.

В эту секунду Вике захотелось зареветь. Она не завидовала Вале, она не страшилась предстоящего завтра побега, она только очень хотела, чтобы и ее кто нибудь, — ну, хоть кто нибудь на этом свете — еще полюбил.

Она решила сегодня сделать самодовольной Розе добро. Как бы та не была нашпигована глупой нацистской пропагандой — Вика даже не обращала внимания на ее снисходительный тон — она все таки дала ей тогда бинт.

Вика правильно рассчитала с порезом, они сошлись, Роза принесла Вике старые открытки, несколько листов бумаги и карандаш. Вика видела, как Роза упрашивает своего Тоггарда разрешить передать это девушкам.

Сначала Вика радовалась столь обильному вниманию Тоггарда к Розе. Но теперь-то что оставлять эту пустую, но напористую дамочку в неведении. Пусть напирает на кого-нибудь другого, зачем ей этот грязный тип, еще дети родятся. Нет, разновидность таких ублюдков нельзя продолжать. Думая об этом по дороге на завод, Вика вдруг наконец-то поняла, что ее так отвращало во внешности Тоггарда. Он был похож на хорошенького, но психованного мальчика, который мог задушить кошку. Однажды, в станице Вика видела, как мальчишки волокли по земле полудохлую кошку, а потом еще долго стоял ее дикий вопль по степи. Там тоже был такой симпатяга — самый настоящий маленький садист. Тоггард напоминал его. В нем было что-то от психически ненормального.

Они подошли к привалу. Поле уже заросло высокой светло-зеленой травой, им повезло, что и в этом году поле оставили под парами.

Они уходили из-за горки последними. Валя вынула из-под юбки последние вещи, а Лена вырыла ямку. Зарыли повыше, чтобы никто не забрался и не удобрил их пожитки на обратном пути. Вика обернулась на поле, сидя на корточках. Да, если ползти по полю, вряд ли кто нибудь заметит. Проползти метров десять, дальше поле немного спускается — нырнув в эту ложбинку, можно будет дернуть в лес. А там лесами — вдоль реки к морю, и по берегу в сторону Польши. В Голландию, конечно, тоже можно, там Бельгия, Франция. Но лучше прямо в Польшу. Это они еще не решили. В Польше по крайней мере можно будет проситься на ночлег к полякам, они у Вики вызывали доверие, само звучание Польша! Вроде «пушок», «пышка», «пшено»! Но Валя была за Францию.