Штамм. Закат - Гильермо дель Торо

Эф присел на корточки перед сыном. Мальчик отвернулся, словно отказываясь принимать то, что сейчас произойдет; ему очень не хотелось произносить слова прощания.

– Ты поможешь Норе с госпожой Мартинес, договорились? – произнес Эф.

Зак кивнул.

– Почему обязательно девчачий лагерь? – спросил он.

– Потому что Нора когда-то была девочкой и она туда ездила. Вы там будете втроем, больше никого.

– А ты? – быстро спросил Зак. – Ты когда приедешь?

– Надеюсь, очень скоро.

Эф положил свои большие ладони на плечи Зака. Мальчик тут же вскинул руки и вцепился в локти отца:

– Обещаешь?

– Скоро. Как только смогу.

– Это не обещание.

Гудвезер сжал плечи мальчика, пытаясь продать ложь подороже:

– Обещаю.

По виду Зака Эф сразу понял: покупка не состоялась. Он чувствовал, что Нора внимательно смотрит на них.

– Обними меня, – сказал Эф.

– Зачем это? – Зак даже немного отпрянул. – Я обниму тебя, когда приедешь в Пенсильванию.

По лицу Эфа скользнула улыбка.

– Ну, тогда просто чтобы поддержать меня.

– Не понимаю, зачем нужны эти…

Гудвезер притянул сына поближе и крепко обхватил руками. Мимо них вихрем неслись люди. Мальчик попытался высвободиться, но как-то не всерьез; отец еще раз стиснул его, поцеловал в щеку и отпустил.

Эф поднялся в полный рост. Теперь перед ним возникла Нора, она мягко толкнула его в грудь и оттеснила на несколько шагов. Карие глаза девушки сверкали, она буквально сверлила Эфа взглядом.

– Скажи наконец, что ты задумал? Что конкретно собираешься сделать?

– Я собираюсь сказать тебе «до свидания».

Нора стояла очень близко к Эфу – ни дать ни взять возлюбленная, расстающаяся со своим ненаглядным, – вот только костяшки пальцев она сильно вдавила ему под самую грудину и еще поворачивала руку в ту и другую стороны, словно ввинчивая кулачок в живот.

– Ну? После нашего отъезда – что ты собираешься делать? Мне надо это знать.

Эф посмотрел мимо нее на Зака – тот стоял возле Нориной мамы и с сознанием долга держал ее за руку.

– Хочу попробовать остановить этот ужас, – сказал Эф. – А ты что думала?

– Я думала и думаю, что уже слишком поздно, и ты это знаешь. Поехали с нами. Если это ради старика – имей в виду, я испытываю к нему те же чувства, что и ты… Однако все кончено, мы оба понимаем это. Поехали с нами. Попробуем перегруппироваться. Продумаем следующие шаги. Сетракян поймет.

Гудвезер просто физически ощущал, с какой силой Нора тянет его за собой, – он чувствовал эту тягу куда острее, чем боль от костяшек, впившихся ему в грудную кость.

– Здесь у нас все еще есть шанс, – сказал он. – Я верю в это.

– У нас, – с нажимом произнесла Нора, давая понять, что имеет в виду их двоих. – У нас тоже все еще есть шанс. Если мы сейчас оба выберемся отсюда.

Эф стянул с плеча последнюю сумку и повесил ее на плечо Норы.

– Здесь оружие, – сказал он. – На случай, если возникнут какие-либо неприятности.

На глаза Норы навернулись слезы ярости.

– Знай, если ты тут скончаешься, наделав глупостей, я – клянусь! – возненавижу тебя навеки.

Он коротко кивнул.

Нора поцеловала Эфа в губы и крепко обхватила его в прощальном объятии. Внезапно ее рука наткнулась на рукоятку пистолета, заткнутого за пояс. Глаза Норы потемнели. Она откинула голову, чтобы взглянуть Гудвезеру в глаза. На какую-то долю секунды он подумал, что сейчас Нора выдернет пистолет и заберет его себе, но вместо этого она снова прильнула к Эфу и уткнулась ему в лицо так, что губы оказались возле самого уха. Щека Норы была мокрая от слез.

– Я уже ненавижу тебя, – прошептала Нора.

Она отстранилась от Эфа, повернулась, подхватила маму с Заком и, более не оборачиваясь, повела их к табло отправления поездов.

Эф подождал несколько секунд, во все глаза глядя вслед своему сыну. Дойдя до угла, мальчик обернулся, он высматривал отца. Эф помахал, высоко подняв руку, но Зак не увидел его. Эф вдруг почувствовал, что «глок», заткнутый за пояс, отяжелел.

* * *

Доктор Эверетт Барнс, директор Центра по контролю и профилактике заболеваний, сидел в бывшей штаб-квартире проекта «Канарейка» на углу Одиннадцатой авеню и Двадцать седьмой улицы. Он подремывал, откинувшись на спинку офисного кресла, которое еще недавно, как и весь этот кабинет, принадлежало Эфраиму Гудвезеру. Телефонный звонок потревожил его сон, но не настолько, чтобы Барнс пробудился. Для этого потребовалось физическое вмешательство – на плечо директора легла рука специального агента ФБР.

Встряхнувшись ото сна, Барнс сел прямо. После короткой передышки он будто бы посвежел.

– Вашингтон? – попробовал угадать директор.

Агент покачал головой:

– Гудвезер.

Барнс нажал на мигающую кнопку настольного телефонного аппарата и снял трубку.

– Эфраим? Где ты?

– На Пенне. В телефонной будке.

– Ты в порядке?

– Я только что посадил сына на поезд, уходящий из города.

– Вот как?

– Я готов приехать.

Барнс посмотрел на агента и кивнул:

– Рад слышать. Для меня это большое облегчение.

– Я бы хотел видеть тебя лично.

– Оставайся на месте. Я уже в пути.

Барнс положил трубку. Агент подал ему пальто. Барнс был в полной военно-морской форме, со всеми регалиями. Они вышли из главного здания и спустились по ступенькам на тротуар, возле которого был припаркован черный внедорожник доктора Барнса. Директор уселся на пассажирское сиденье, агент включил зажигание.

Удар нанесли совершенно неожиданно. Барнс даже не понял, что происходит – не с ним, а с агентом ФБР. Тот повалился вперед и уткнулся подбородком в кнопку сигнала – раздался непрерывный гудок. Агент попытался поднять руки и тут же получил второй удар с заднего сиденья. Мелькнул пистолет, зажатый в чьей-то руке. Потребовался еще один удар, чтобы агент вырубился окончательно и обмяк, привалившись к дверце.

Нападавший соскочил с заднего сиденья, открыл водительскую дверь, вытащил потерявшего сознание агента и свалил его на тротуар, словно большой мешок с грязным бельем.

Затем Эфраим Гудвезер прыгнул на водительское сиденье и захлопнул дверь. Барнс открыл дверцу со своей стороны и попытался выйти, но Эф втянул его обратно и прижал ствол пистолета – нет, не к голове, а к внутренней стороне бедра. Только доктора и, возможно, профессиональные военные знают, что человек может выжить после ранения в голову или шею, но выстрел в бедренную артерию влечет за собой неминуемую смерть.

– Закрой, – велел Гудвезер.

Барнс повиновался. Эф уже набрал скорость и вел внедорожник по Двадцать седьмой улице.

Барнс заелозил, пытаясь отодвинуться от пистолета, упиравшегося ему в пах.

– Пожалуйста, Эфраим… Ну пожалуйста… Давай поговорим…

– Отлично! Начинай.

– Могу я, по крайней мере, накинуть ремень?

Эф резко свернул на перекрестке.

– Нет! – рявкнул он.

Барнс увидел, что Эфраим успел сунуть какой-то предмет в держатель для чашки, располагавшийся между ними. Это был фэбээровский значок в форме щита. Ствол пистолета по-прежнему жестко упирался в ногу Барнса. Левая рука Эфа уверенно лежала на рулевом колесе.

– Пожалуйста, Эфраим, будь очень, очень осторожен…

– Говори, Эверетт. – Эф посильнее нажал пистолетом на ногу Барнса. – Какого черта ты все еще здесь? Все еще в городе? Хочешь занять место в первом ряду партера?

– Я не знаю, на что ты намекаешь, Эфраим. Я там, где больные люди.

– Ну да, больные, – пренебрежительно фыркнул Эф.

– Зараженные.

– Эверетт… если будешь продолжать в том же духе, пистолет возьмет да и выстрелит.

– Ты пил.

– А ты лгал. Я хочу знать, почему до сих пор не объявлен чертов карантин!

Ярость Эфа, казалось, заполнила весь салон машины. Автомобиль резко вильнул вправо, чтобы избежать столкновения с искореженным и разграбленным автофургоном, брошенным посреди улицы.

– Ни одной мало-мальски компетентной попытки локализовать очаг, – наседал Гудвезер. – Почему не пытаетесь тушить пожар? Отвечай!

Барнс прижался к дверце и заскулил, как маленький мальчик.

– Все совершенно вышло из-под моего контроля, – прохныкал он.

– Дай-ка угадаю. Ты просто подчиняешься приказам?

– Я… я согласился на эту роль, Эфраим. Пришло время сделать выбор, и я его сделал. Этот мир, Эфраим… тот мир, который, как нам казалось, мы знали… он на грани.

– Вот те на! Быть не может!

В голосе Барнса вдруг появились ледяные нотки:

– Самое умное – это поставить на них. Никогда не бросай на кон свою жизнь, Эфраим. Все крупнейшие общественные институты уже подорваны, прямо или косвенно. Говоря это, я имею в виду, что они либо развращены, либо извращены. Причем разложение идет в высших эшелонах власти.