Ведьма из прошлого (СИ) - Эл Софья

— Что происходит? — едва слышно прошептала Сибилла, а Гилберт тяжело вздохнул, откидывая бесполезную сталь в сторону.

— Он не умрет, — выдохнул Гилберт, а Норман вскрикнул, сотрясаясь в агонии, — я уже видел такое однажды, но не понял тогда всего.

— Отец, — прошептала Сибилла, подойдя ближе, а Гилберт кивнул, убирая нож, — мама.

— Убей, — простонал вновь Норман, а Гилберт сжал голову руками, оглядываясь вокруг, в попытке найти что-нибудь подходящее, чтобы залезть наверх.

Испуганные увиденным жители деревни толпились в дверях церкви, не решаясь сделать шаг вперед. Лишь пара человек присоединилось к Гилберту, неловко водружая из скамеек нечто похожее на лестницу, но и те старались не смотреть в сторону креста. Один за другим, люди постепенно вспоминали, что жила в их деревне давно девушка с именем Анна со своей сестрой Идонеей. Замужем была за инквизитором Вигмаром, на сносях не была, а в одну ночь исчезла. А после уже девочка маленькая бегала, точно ее копия, дочка Вигмара, Анна. Они вспоминали и крестились, забывшись поворачиваясь к кресту, но тут же охали, отводя взгляд.

— Потому в тот год урожая и не собрали, — пробурчал старик своей жене, а та стукнула его по спине, перехватывая удобнее палку.

— Урожай не собрали, потому что ты всю весну пьяный провалялся! Все у тебя ведьмы виноваты! — прокряхтела старуха, оглядываясь на двери, — А этого, окаянного, за дело девка.

— Окстись, старая! — рявкнул кузнец, водружая скамейку себе на спину, — Или ты тоже ведьма?

— Конечно, ведьма, как есть! — крепкая девушка подбоченилась, утирая со лба пот, — Вечно, как зыркнет, так несварение у меня.

— Жрать меньше потому что надо! — возмутилась старуха.

— Убейте! — истошно заорал Норман, а все резко замолчали, дернувшись от охватившей их дрожи, — Убейте!

Гилберт, взобравшись по импровизированной лестнице, выдрал гвозди, а мужики подхватили мягкое тело Нормана, опуская на пол и невольно заставляя того взвыть от невыносимой боли.

— Гилберт, может, его того, — нахмурился кузнец, а инквизитор спрыгнул вниз, устало вздыхая, — не помочь ему уже.

— Да я знаю, — кивнул Гилберт, — нельзя его убить. Он уже не жив, иллюзия одна. Тьма его держит.

Норман застонал, пытаясь двинуться, но лишь закашлялся, пачкая вокруг пол.

— Маху дала девка, — пробормотала старуха, — какая ж тварь такого заслужить могла.

— Ты уж определись, — пробубнил старик, — маху дала или за дело.

— Никто такого не заслуживает, — прошептала Сибилла, присев рядом с Норманом, — никто.

— Так это, может, понравилось тебе вообще, а? А сестрица твоя мужика вон, ни за что, — парень захрипел, когда крепкая рука Гилберта пригвоздила его к стене, — все, все, понял я, пошутил неудачно.

— Слово — не воробей, — раздалось от дверей, а испуганные люди тут же шарахнулись внутрь, мигом позабыв про несчастного Нормана, — вылетело так вылетело. А где слово, там и дело, правда же?

Гилберт отшвырнул парня в сторону, выступая вперед, а Сибилла подскочила на ноги, тут же загораживая его.

Анна не проходила внутрь. Она стояла снаружи, медленно осматривая каждого из присутствующих, а все они внутренне сжались. Стоило Анне глянуть на старуху, как та мигом припомнила, как девчонке за выведенный ячмень протухшие яйца подсунула. Припомнила и кинулась на колени перед иконой, судорожно крестясь. Не хотела она Анну обидеть, совсем не хотела. Еды не было совсем в доме, год голодный вышел, а тут, как назло, жара ударила. На выброс она их приготовила, да и забылась. Ну а вдруг сейчас как вспомнит ведьма?

Била лбом оземь старуха, а рядом с ней на колени кузнец повалился. Нравилась ему когда-то Анна. Тонкая, как тростиночка, глаза огромные, зеленющие, коса белая, как снег. Только не обучал никто в деревне, как девушке внимание оказать, а та еще и не как другие была — неразговорчивая, нелюдимая. Ну и сорвался парень, кровь молодая, горячая. Да ничего страшного и не сделал, только щеку облобызать успел да и остолбенел. Только раз ведьма она, значит, могла и злой умысел углядеть. Да он же не хотел. молился кузнец, а люди один за одним опускались на колени, поворачиваясь к Анне спиной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

“И ты вставай”, - раздалось в голове Сибилла, а та дернулась, недоуменно глядя на Анну, — “никто не должен понять, что ты меня слышишь и не боишься. К тебе и так ходить будут, но заговоришь со мной — все разрушишь”.

“Отпусти Нормана”, - опускаясь на колени, подумала Сибилла, — “это жестоко. Не стоит он того, Анна, пожалуйста”.

“Я его и не держу”, - раздалось в голове Сибилл, — “он дьяволу душу продал в обмен на жизнь. Я здесь ничего сделать не смогу, только боль заберу. Проживет человеческих пятьдесят лет и умрет тихо, к кровати прикованный, с умом замутненным. Ты все помнишь, о чем я тебя просила?”

Сибилла только хотела ответить, как вдруг Анна сама опустилась на колени, склонив голову. Только сейчас Сибилла заметила, что в надвигающемся вихре, словно всадники апокалипсиса, по дороге сказали люди. Шесть человек. Красные плащи развевались на ветру, а топот копыт перебивал грохот грома. Анна посмотрела на Гилберта, что сделал шаг вперед, недоуменно разглядывая приезжих.

— Я признаюсь в ведовстве! — Сибилла вздрогнула, а Анна, склонив голову, кричала громко, чтобы каждый сошедший с лошади хорошо мог ее слышать, — Ереси, убийстве тридцати человек, преступлениях против церкви и Господа нашего!

Франция, Нёшательский феод, деревня Домреми

12 мая 1441 года

Крупная крыса, ухватившись лапами за черствый кусок хлеба, жадно жевала найденную еду, то и дело дергая острым носом. Человек в углу ее совсем не пугал. Он сидел тихо, прислонившись лбом к острым коленям, даже не глядя на ночное пиршество грызуна. Что удивительно — и сам человек не боялся крысы. Он словно был не здесь, а где-то очень далеко. Крыса не понимала многого, но точно знала — прямо сейчас здесь и нет человека, лишь его тело.

Изменилось все за секунду. Фигура встрепенулась, а тяжелая цепь звонко проползла по камню. Подхватив свой ужин, крыс рванула из камеры ведьмы больше по привычке, чем из-за страха.

Анна осторожно опустила затылок на каменную ледяную стену, стараясь, чтобы как можно больше израненной поверхности кожи соприкасалось со спасительной прохладой. Десять дней бесконечных допросов и пыток казались Анне вечностью. Тьма помогала восстановиться, прятаться от боли, но не более, чем для сохранения рассудка.

Соблазн раствориться прямо перед распахнувшими рты инквизиторами был очень велик. Никакие цепи, святая вода и кресты не могли удержать ту мощь, что сейчас горячими волнами полыхала в Анне. Но на то он и соблазн, чтобы ему не поддаваться.

В эти дни Анна все чаще думала о Жанне. Была ли та ведьмой на самом деле? Светлой или темной? Или же она была нечто большее и поэтому собеседник Анны все силы привлек на то, чтобы от нее избавиться? Эти мысли, как не странно, успокаивали Анну, даруя покой в самые сложные дни. Конечно, Анна могла очень легко узнать все это сама за пару минут. Ткань мироздания стала для нее легче льна и прозрачнее рыболовных сетей. Границы времени, восприятия и чувств стерлись в единой какофонии рвущейся наружу тьмы. Но Анна не смотрела назад. В этом и был интерес — размышлять, задаваться вопросом, фантазировать. Быть обычным человеком тогда, когда для всех ты стал хуже зверя.

— Упрямая, — брезгливо отодвинув перевернутую миску с остатками жидкости носком, собеседник опустился на корточки, заглядывая в лицо Анны, — ну и чего ты добилась? Света нет, все, растворился. И теперь, как не крути — сбежишь, поддашься соблазну — Мир погрузится во тьму. Останешься — светлые придадут тебя огню и вся сила, как ей и положено, обратится светом. Только вот не может быть вечного дня и солнца без дождя. Что тот, что другой исход — победа зла над добром, хаоса над порядком, дорогая.