Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I - Борис Штерн

— Baba na korable — bite bide,[47] — говорили они.

Любимым занятием воров было мочиться длинными струями прямо в море, они избегали душный гальюн па баке. А при бабе па корабле отлить толком нельзя, нельзя отвести душу. Моряки были правы, беда не замедлила явиться — возле острова Змеиного, описанного Alexandr'oм Pouchkin'ым под именем острова Буяна, «Лиульта Люси» угодила в настоящую бурю. Графиня Кустодиева пребывала в состоянии продырявленного воздушного шара, ее подбрасывало в этой буре то вверх к потолку каюты, то вниз под привинченную кровать, и под утро, перекатываясь то с негра, то под негра, то на негра, она пробормотала, не соображая, что говорит:

— Назад я поеду поездом.

А вот Сашко не унывал, пел под аккордеон «Варяга» и «Раскинулось море широко» и, вообще, держался молодцом — до тех пор, пока мимо «Лиульты Люси» не прошел французский крейсер «Маршал Даву», па его борту духовой оркестр для укрепления французского духа наяривал «Марсельезу», которая живо напомнила Гайдамаке мелодию «Интернационала», и он побежал блевать.

Черное море вздымалось и опускалось, будто возомнило себя Атлантическим океаном. По дну его шел табун сумасшедших верблюдов и раскачивал воду кривыми горбами. Матросы могли бы вспомнить библейского Иону во чреве кита, но народ был воровской, маргинальный, Библию не читавший. На корабле назревал разинский бунт — «нас на бабу променял». Хотели было выбросить графиню за борт в жертву морским богам, а Гамилькара высадить без провианта на острове Буяне, по маргиналы побаивались сэра Черчилля, — хотя тот висел на одной ноге на ребре трюма, на палубе не появлялся и даже не чистил свои иголки; как вдруг Сашко посреди этого библейского шторма в преддверии близкой смерти заиграл и запел:

Эх, яблочкоМалосольное.Прощай, родинаМалахольная!

От этой веселой музычки и дрожащего голосочка на палубе стало совсем страшно, а морской бог — или кто там был его наместником в Черном море — еще страшнее взревел от такой наглости, выпустил со дна вонючие сероводородные газы, и огненные ядовитые факелы, взрываясь черно-желтой копотью, вырвались из воды в небеса. Потом наместник Посейдона, похожий на сэра Черчилля, размахнулся и швырнул в «Лиульту Люси» трезубом, горящая трехглавая волна поднялась от самого дна до самой Луны, и с гребня этой цунами Гамилькар увидел совсем рядом серебристое Море Бурь и кратер Циолковского, усыпанный электрумом, на юго-западе — свой фиолетовый Офир и рогатые головы жирафов над пальмами, а глубоко внизу, в морской прорве, — обнаженное морское дно с присосавшимися к нему черными пиявками немецких подводных лодок среди стертых и облепленных ракушками строений какой-то подводной Атлантиды.

Потом волна рухнула вниз. Море горело. Команда выла от ужаса. Матросы крестились, бились лбами о палубу и давали обеты всем международным морским богам вместе взятым; Янаки и Ставраки схватили Сашка за руки, а папа Сатырос вырвал у него плачущий аккордеон и выбросил инструмент за борт. Аккордеон, извиваясь мехами, полетел в посейдонову бездну, допел со дна морского свое последнее «Эх, яблочко, не воротишься» — и захлебнулся. Тот, кто там жил, принял эту искупительную жертву, перестал буянить, шторм постепенно стих, а шкипер с графиней опять закрылись в капитанской каюте и принялись за старое.

Но море после шторма не успокоилось; всех на «Лиульте» преследовали слуховые галлюцинации — казалось, на дне кто-то наигрывал и напевал:

Эх, яблочкоНесоленое,В море ЧерноеУроненное.

«Яблочко» преследовало их до острова Змеиного, а потом всю ночь до самого Босфора кто-то кричал со дна:

— Эй, на шлюпке, который час?

Когда же, швартуясь в Стамбуле и омыв ноги, чтобы не испачкать священный берег, воры увидели плавающий вверх брюхом у борта «Лиульты Люси» вернувшийся со дна морского, полузатопленный и вздыхающий аккордеон, вся вшивая команда, сверкая чистыми пятками, в ужасе удрала с корабля, не взяв с Гамилькара расчета.

ГЛАВА 4. Вещий сон в лунную ночь

А по-вашему, Луна существует, только когда на нее смотришь?

А. Эйнштейн

С вопросом, была ли Луна в Гефсиманском саду, я обращался к молодому богослову, изучающему древнееврейскую литературу. Если вопрос для него неясен, то, значит, он неясен для всех богословов. Что касается астрономов, то и они едва ли скажут что-нибудь определенное. Надо думать, была Луна. Пишет же почему-то Ге с Луной. Очевидно, изучение предмета склонило его в пользу Луны.

Л. Чехов — И. Репину

Гайдамака думал-думал, но так никаких особых грехов за собой и не вспомнил. Детство в оккупации, папа римский, «Архипелаг ГУЛАГ», длинный язык. То-се.

Читать «Архипелаг» расхотелось, Гайдамака этот ГУЛАГ уже наизусть знал. Сильно хотелось пить после водки и супа с салом, а холодненькой водички не было. Жара не спадала, особенно после водки. К Элке идти не хотелось. Открыл пошире окно в Европу, поглядел на Луну, допил бутылку, улегся голым загорать под Луной. Полистал при лунном свете журнал «За рулем», почитал статью про то, как наши «луноходы» в пику американским астронавтам по лунному грунту ездили, брали реголит на анализы. Посмотрел лунные фотографии. В голове что-то шуршало. Гайдамаке бы к этой статье повнимательней отнестись, перечитать;

«РЕГОЛИТ»*

(*РЕГОЛИТ (от греч. regos — покрывало) — поверхностный грунт Луны)

Перечитал: «р е г о л и т».

Еще раз перечитать: «р е г о л и т».

Ну, еще раз перечитал: «р е г о л и т».

Задумался. Слово знакомое. Реголит, реголит… Дай Бог памяти… Вспомнил логический ряд: уголь, Скворцов, реголит, «Королевский Тигр», встать, суд идет, пять тысяч рублей несет для прокурорского «Москвича»…

Вспомнил: реголит — стеклоподобпые прозрачно-мутные камешки, белесые, шаровидно-овальные, как стекла в очках у Скворца. Неплохой строительный матерьял, лучше щебенки. А как же! Реголит — он и в Африке реголит, даже на Луне есть, а у нас не достанешь.

Надо было сноску к статье прочитать, с шестиконечной сионистской звездочкой:

Прочитал бы сноску и вспомнил, что ни в Африке, ни в России реголита нет и не может быть. Реголит, по определению, — лунный грунт. Реголит на Земле не водится — то есть, химически он па Земле присутствует, но не в луноподобном состоянии. Не заметил самую малость — шестиконечную звездочку!

Журнал выпал из рук, и Гайдамака уснул, не потушив свет Луны. Всю ночь ему снилась ослепительная Луна, усыпанная стеклянным реголитом. Дивный сон. Едет он будто бы по Луне на своем «Кольнаго» в разодранном скафандре и с водкой во фляге; из-под дисковых колес взлетают какие-то жирные летучие мыши и норовят укусить. Вверху висит голубая Земля, восходит мохнатое Солнце, жара сорок градусов, очень пить хочется. Вдруг видит в кратере Циолковского, куда рухнул подбитый во второй мировой войне американский бомбардировщик «Б-29», — стоит на лунном валуне козел — обычный белый козел с рогами, трясет бородой, бьет копытом. А пить хочется — сил пет. Водка на Луне есть, а воды нет.

«Послушай, козел, хочешь выпить? У меня водка есть, — говорит Гайдамака, останавливая велосипед в сюрплясе. — А мне воды хочется, сил пет. Не знаешь ли, где тут па Лупе вода?»

Козел нахмурился, ничего не ответил и умчался за лунный горизонт, разбрызгивая копытами реголит.

Невежливые на Луне козлы. Ему водку предлагают, а он нос воротит. Пожал Гайдамака плечами, взял лопату (у него при себе лопата была) и принялся за археологические раскопки «летающей крепости» — сгребает лопатой реголит в полиэтиленовые мешки, грузит на самосвалы-луноходы советского производства, потом бегает с зажженной спичкой, поджигает бикфордовы шпуры, луноходы один за другим взлетают, распугивают летучих мышей, выходят на промежуточную орбиту, сбиваются в журавлиный клин и берут курс па Землю но адресу:

«Земля, СССР, Одесская область, Гуляй-град, Райисполком, Дорожный отдел, О. О. Гайдамаке».

Вот и фюзеляж появился, и четыре мотора, а в кабине «Б-29» видны скелеты первых людей, залетевших па Луну. Громадная, быдла, крепость — умела летать, аж до Луны добралась.

Как вдруг раздается грохот, трясется Лупа — возвращается козел, а за ним несется целое стадо козлов.

«Что, козел, воду принес?» — с надеждой спрашивает Гайдамака.

А козел наставляет рога и отвечает:

«Не знаю как тут насчет воды, а за „козла“, командир, ты сейчас ответишь!»

И все козлы, наставив рога, бросаются па Гайдамаку.

Тут Гайдамака поспешно проснулся, посмотрел на пустую бутылку и протер мешки под глазами. Что-то ему снилось, а что — не помнит. Какие-то опасные козлы и летучие мыши. Светало. За окном висела бледная прозрачная Луна. Сон позабылся, а зря. Стеклянная Лупа — это и был вещий сон, высшее знамение, пророчество какой-то сивиллы, — но не понял Гайдамака, не тот логический ряд выстроил. Надо было в обратном порядке: Луна — реголит — Скворцов — триста рублей в кофейно-молочпой гамме с отцом-основателем в овале.