Турмс бессмертный - Мика Валтари

Мы шли на веслах, держась поближе к берегу; я ощущал под ногами качающуюся палубу и все нарастающий панический страх. Я ровным счетом ничего не знал о морских течениях и силе приливов и отливов, я не умел определять погоду по облакам, как Дионисий, и ветер уже не повиновался мне. Я вновь стал лишь прахом земным и бренной плотью. И мне не верилось, что когда-то я был благословлен молнией. Все, что происходило теперь вокруг, было лишь игрой слепого случая. Меня вовсе не радовала мысль об Арсиное, которая находилась в безопасности в каюте под палубой — я думал о том, сколько треволнений сулит совместная жизнь с ней.

Я подошел к ограждению, перегнулся через него, и меня немедленно вырвало. Вероятно, от страха. Я сразу почувствовал облегчение.

Думается, что недолгое плавание наших кораблей под командованием Дионисия той весенней ночью было более убедительным доказательством его знания морского дела, чем все, что он проделал осенью, спасая наши три корабля от бурь, хотя тогда я этого не понимал. На рассвете все три наши судна вошли в залив, и тут же взвыли финикийские рога, зазвенели бронзовые гонги. Карфагенские часовые всю ночь не смыкали глаз, и как же они были поражены, когда мы внезапно появились перед ними. Опытные моряки, карфагеняне успели-таки спустить свои суда на воду и поднять по тревоге людей, прежде чем мы приблизились к ним. При виде нашей триремы с двумя пятидесятивесельниками по бокам они охотно обратились бы в бегство, ибо их суда были куда меньше и легче наших, но растерявшиеся командиры велели принимать бой.

Дионисий криками и пинками подбадривал фокейцев. Его обычное везение на сей раз проявилось в том, что наш корабль, тенью следовавший за одним из финикийских судов, заставил его налететь на прибрежные скалы. Вражеский корабль треснул, как ореховая скорлупа, а мы успели вовремя остановиться и даже не сели на мель. Со всех сторон мы слышали предсмертные вопли. Карфагенские гоплиты свалились в воду, а гребцы по собственной воле бросились вслед за ними, надеясь найти спасение на суше. На разбитом судне остались лишь двое лучников. Они было решили защищаться, но одного пригвоздил своим копьем к палубе Дориэй, второго же выкинули за борт веслами наши гребцы.

Поняв, что они обречены, карфагеняне со второго корабля вернулись на берег и укрылись в прибрежных зарослях. К ним присоединились оставшиеся в живых финикийцы, и вскоре из леса засвистели стрелы. Мы с трудом защищались от них, прикрываясь щитами. Стрелы, которые попали в отверстия для весел, ранили двух гребцов, так что у Микона появились подопечные. Дождь стрел был такой сильный, что Дионисий приказал выйти в открытое море:

— У финикийцев так издревле повелось, что на судне больше луков, чем мечей. Впрочем, они далеко не трусы, вы же знаете… Смотрите в оба, как бы нам не разбиться о прибрежные скалы.

Тем временем карфагеняне принялись извлекать из воды раненых, подбадривая себя криками, грозя в нашу сторону кулаками и ругаясь на разных языках — даже и на греческом. Большинство из них были рыжими, но некоторые были черноволосыми и безбородыми. Рассерженный Дориэй загремел мечом о щит и предложил:

— Давайте сойдем на берег и перебьем всех, кто остался в живых. Мне надоело терпеть оскорбления; в конце концов, кто тут победитель?!

Дионисий задумчиво посмотрел на него и изрек:

— Как только мы покинем корабль, финикийцы заманят нас в лес и перестреляют, а бегают они куда быстрее нашего. То судно, которое мы потопили, уже ни на что не пригодно, а вот второе надо бы поджечь, хотя дым и может привлечь врагов. Я совершенно не желаю, чтобы за нами неотступно следовал их корабль.

Дориэй заметил:

— Поджигать корабли — не менее почетная работа для воина, чем убивать врагов. Разреши мне высадиться на берег и приумножить свою славу. Я отвлеку карфагенян, а наши люди тем временем подпалят корабль.

Дионисий очень удивился, однако спорить с Дориэем не стал:

— Ты сказал то, о чем я лишь успел подумать. Я и сам хотел попросить тебя об этой услуге, но опасался, что она слишком мелка для великого воина по имени Дориэй. Ведь у тебя самый широкий щит, самые крепкие доспехи и самое смелое сердце.

Дориэй громко объявил, что ему нужны добровольцы, желающие покрыть себя неувядаемой славой. Но фокейцы молча потупились. И только когда Дионисий крикнул, что на карфагенском корабле могут быть ценные трофеи, к нам подошло одно из пятидесятивесельных судов, которое и взяло Дориэя на борт.

Когда судно приблизилось к берегу, спартанец первым соскочил на сушу. Два наших воина с огнивом, трутом и кувшинами с оливковым масло незаметно пробрались на карфагенское судно, и пятидесятивесельник тут же отчалил — подальше от огня.

При виде Дориэя, в одиночестве стоявшего на берегу с угрожающе поднятым щитом и пучком тяжелых копий под мышкой, карфагеняне от изумления потеряли дар речи. Дориэй же начал громко кричать и, топая ногами, вызывать их на бой. Тут финикийцы наконец заметили столб дыма над своим черно-красным кораблем, и гоплиты с воем выскочили из леса, чтобы спасти его. Всего их было человек пятнадцать. Ослепленные яростью, они, путаясь друг у друга под ногами, бежали к Дориэю, который не терял времени даром и с помощью своих смертоносных копий уже уложил четверых врагов. Затем, обнажив меч, он помчался навстречу карфагенянам, зычным голосом призывая своего предка Геракла следовать за ним и наблюдать за боем. Финикийцы от подобной наглости растерялись, двое из них обратились в бегство, а остальные погибли от меча Дориэя — в том числе и какой-то военачальник, который был так ослеплен яростью, что попросту не заметил острого лезвия спартанского меча и с размаху напоролся на него.

Глядя на Дориэя, Дионисий ругался, вырывал волосы из бороды и кричал:

— Вот это воин! И почему именно его должны были ударить у Лады веслом по голове?

Желая слегка передохнуть, Дориэй нагнулся и вырвал из ушей убитого золотые серьги, а заодно снял изображение львиной головы, которое тот на красивой цепочке носил на шее. Дориэю приходилось постоянно уклоняться от стрел и копий, которыми оставшиеся пока в живых финикийцы старались его отогнать. И даже мы слышали, с каким звоном отскакивали стрелы от его панциря и наколенников.

Тем временем фокейцы, проникшие на карфагенское судно и поджегшие его, основательно обыскали корабль от носа до кормы и разбили кувшины с оливковым маслом, после чего пламя взметнулось высоко в небо.

Дориэй вытащил из щита несколько вражеских копий, швырнул их на землю и потоптал своими украшенными бронзовыми пряжками сандалиями. Затем он извлек из бедра стрелу, и еще одну стрелу, которая пронзила его щеку, пока он орал, широко разинув рот. Финикийцы, увидев кровь у него на лице, завизжали от радости, и вновь на спартанца обрушилась лавина вражеских стрел и копий. Дориэй, припадая на одну ногу, двинулся навстречу врагам. В гневе он был так страшен, что карфагеняне повернули назад и скрылись среди деревьев. Некоторые из воинов в ужасе призывали на помощь бога Меликерта. [30]

Тут Дионисий, неотрывно следивший за ходом боя, горько заплакал и воскликнул:

— Никогда не прошу себе, если такой храбрый воин погибнет в столь незначительной стычке, пускай даже спасая этим всех нас!

В ту же минуту я осознал, что в глубине души желаю гибели Дориэю. Вот почему я смотрел на его подвиги, испытывая огромное чувство вины, но отнюдь не собираясь ринуться ему на помощь. Теперь же я мог больше не корить себя, потому что Дионисий приказал одному из пятидесятивесельных судов подойти к берегу и забрать Дориэя. Карфагенское судно по-прежнему пылало вовсю, а поджигатели плыли к своим кораблям; у каждого из них на шее болтался узелок с награбленным добром. Только сейчас я понял, что Дионисий намеревался оставить Дориэя на берегу, где тот должен был геройски погибнуть. Однако вскоре хитрец сообразил, что моряки не одобрят его, если он предаст такого смельчака.

Судно подошло к берегу, обогнув объятый пламенем корабль, и фокейцы забрали Дориэя на борт. Ему удалось даже не потерять свой пробитый копьями щит, хотя кровь, хлеставшая из раны в бедре, окрасила воду, по которой он ковылял к кораблю, в красный цвет.

Бой Дориэя с карфагенянами так захватил нас, что я заметил Арсиною, которая стояла за мной и с восторгом следила за спартанцем, лишь после того, как опасность миновала. На ней была только коротенькая туника, перехваченная в талии широким серебряным поясом, который подчеркивал соблазнительные изгибы ее фигуры.

Арсиноя заставила Дионисия и рулевого позабыть о Дориэе, а человек, приставленный к гребцам, немедленно перестал ударять в гонг, так что те сбились с ритма. Впрочем, Дионисий быстро пришел в себя и начал кричать и ругаться, раздавая направо и налево удары каната. Вода забурлила под веслами, и вскоре пылающий корабль финикийцев остался далеко позади.