Малайсийский гобелен - Брайан Олдисс

Я смотрел, как он удалялся в рощу. У меня не было уверенности, что это он. Одно лишь воспоминание об этом типе заставило меня содрогнуться.

- Она теперь одна. Посмотри на ее прелестные руки,- проговорил Кайлус.

Они в самом деле были прекрасны; настолько гибки, что пальцы составляли одно целое с мелодией, которую они извлекали из мандолины с помощью плектра из черепашьего панциря.

- Периан, я иду к ней, пока не появился очередной соперник! - сказал Кайлус. Он смотрел на меня, ухмыляясь и поглаживая свою бороденку.- Я уже без ума от нее! И он похлопал себя по гульфику, показывая, куда ушли все его мысли.

- Кайлус ...я хотел сказать, что чувствую некую опасность в этой девушке. Но чего ради он должен верить моей интуиции? И что я имею против девицы? Только то, что она позволила себе находиться на солнце с накрашенным лицом и использовала те же духи, что и Армида? Мое колебание он понял неправильно.

- Не говори ничего! Позволь мне оставить тебя одного с твоими картинами. И, кроме того, ты ведь собирался навестить своего отца... Все так же ухмыляясь, он повернулся и начал спускаться, засунув руки в карманы. На прощанье он бросил через плечо: - Я буду у себя после полудня. Если хочешь, приходи, сыграем партию в карты, если мне не улыбнется фортуна в другой игре!

Некоторое время я стоял на верхней ступеньке, покусывая нижнюю губу.

Выглянув через окно, я заметил, как женщина с мандолиной повернулась и, видимо, наблюдает за приближением Кайлуса, который был вне моего поля зрения. Я опять отметил ее бесстыдный взгляд и пальцы на плектре. Затем я тоже спустился вниз и вышел через противоположную дверь на улицу, даже не оглянувшись.

Были в этой жизни и худшие дела, чем визит к отцу.

За дворцовым парком Ренардо лежал лабиринт обсаженных акациями аллей, по которым я и двинулся в путь. В этот утренний час здесь было немного народа, хотя можно было видеть женщин, работающих в домишках, разбросанных по обе стороны дороги. С берега канала слышались звуки шарманки. Играли знакомую с детства мелодию "Светлое будущее".

Я вышел на широкую дорогу. За ней находилась улица с ювелирными мастерскими. В дальнем конце улицы за высокими черепичными стенами стоял дом моего отца.

Наш старый слуга Беполо впустил меня и закрыл скрипящие ворота. Голуби, взмахнув крыльями, вылетели на улицу. Я погрузился в атмосферу знакомых запахов. Я прошел через боковой дворик, тенистый и прохладный, и увидел, что он совсем зарос, лавровые кусты давно не подстригались. А когда-то они были очень аккуратно ухожены. Конюшня опустела. Не слышно лая гончих псов, как в былые времена. Карету тоже давно продали. Те несколько окон, которые не были забраны ставнями, выглядели угрюмо.

На другой стороне двора была открыта зеленая дверь. Я вошел через нее в дом и очутился в полной тишине. Я заглянул в так называемую Садовую комнату. Пробивающийся через жалюзи свет падал на остатки мебельных гарнитуров, небрежно сдвинутых в одну груду.

Отец должен был быть в этот час в своем кабинете. Я немного помедлил у двери, вслушиваясь в происходящее внутри. Затем дотронулся пальцем до амулета, постучал с неким волнением и вошел в комнату.

Попав из залитого солнцем внешнего мира в темное помещение, я не сразу заметил склоненную над рукописью фигуру в дальнем углу кабинета. Фигура медленно повернулась, явно занятая своими мыслями. Постепенно мои глаза адаптировались, и я узнал отца. Я пересек захламленную старой мебелью комнату и поздоровался с ним за руку.

- Очень долго ты не приходил ко мне, мой мальчик. Здесь так мрачно и тоскливо! Ты знаешь, что меня замучили колики?

- Я получил твое письмо, отец, и как только появилась возможность, я пришел. Катарина навещала тебя? Тебе сейчас лучше?

- Если не колики, то камни. Если не камни, то тогда селезенка или приступы малярии. Мне никогда не становится лучше. Твоя сестра лишь изредка появляется здесь. У меня нечего есть. Я неподвластен только чуме, которая, как я слышал, набирает уже силу. Почему не убираются турки? Малайсии и так хватает горя.

- Зачем эти жалобы? Чума всегда рядом - это часть нашей Жизни, равно как мрак является частью твоей жизни. Кайлус говорил мне, что уже есть сообщения об отходе турок. Позволь мне открыть ставни. Как ты можешь читать при таком сумеречном свете?

Он прошел вперед, стал передо мной и вытянул руки, преграждая мне путь к окну.

- Распространяет ли лошадиное мясо чуму - вопрос, которым должны заняться ученые люди. Как я смогу думать, когда свет будет резать мне глаза? Что может смыслить этот пустельга Кайлус в военных делах? И что там с этими турками? Почему ты не работаешь? Праздность всегда влечет беду.

- Я работал все утро, отец. А у Кайлуса хорошие связи.

- И что ты хочешь сказать этим? Ты пришел, как только смог?.. Кати как-то раз приходила, конечно, без своего бродячего муженька. Знаешь, что я обнаружил сегодня утром? - Он сделал величественно-неуверенный жест на полки и фолианты Пифагора, Соломона и Гермеса, которые лежали раскрытыми вместе с другими древними сочинениями в древней общей куче.- Я наконец узнал, из чего состоит маати, любимое блюдо Филипа Македонского.

- Отец, оставь свои книги в покое! Пойдем пообедаем вместе, как мы это когда-то делали. Ты очень голоден. Я закажу тебе носилки.

Он облокотился на стол у окна, и я с сожалением заметил, как исхудал мой отец. Ему нужно было поесть мяса.

- Ты меня слушаешь? Маати - не просто деликатес, а что-то особенное, впервые привезенное в Афины во времена Македонской империи. Кроме того, непозволительная роскошь заказывать носилки. Ты должен знать, что Филип был убит во время свадебного торжества. Я откопал данные в одном трактате, где говорится, что маати было любимым блюдом фессалийцев. Хочу тебе сказать, что фессалийцы имеют репутацию народа с самыми изысканными манерами среди всех народов, населяющих Грецию.

- Я полагаю, ты пошел бы в кафе Труна, если бы там подавали маати.

- Ты понимаешь, о чем я говорю? У тебя одна еда на уме! Я посвятил весь день исследованиям, а ты зовешь меня к Труну. Кайлус тоже не отличается умом. Ты не всегда будешь молодым! И не всегда сможешь обедать в кафе Труна.

Он выглядел злым. Руки его тряслись. Он вытер бровь кромкой своей мантии. На какое-то мгновение он закрыл глаза, как будто его пронзила неожиданная боль.

- Я не могу позволить себе часто посещать Труна. Бледность его кожи поражала меня. Она блестела. Я убрал сторону книги, дотронулся рукой до его плеча и сказал:

- Отец, тебе нужно выпить бокал вина. Садись. Я вызову служанку. Позже я доставлю сюда Кати.

- Нет, нет. Я не буду беспокоить ее - она, возможно, занята. И не отвлекай по пустякам Кати. Ты работал все утро, так ты сказал. И чего ты добился? - Он откинул волосы со лба, мотнув головой.- Я уверен, что Кати тоже будет вся в делах.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});