Однополчане - Александр Чуксин

— Ты чего убежал? — сказал Пылаев. — Говори, что хотел.

Кочубей ответил не сразу.

— Смотри, даже в одной фиалке и то разные лепестки, — протянул он Пылаеву цветок, сорванный только что в поле. — И в виноградной кисти не все одинаковые ягоды, не в одно время и вишни на дереве спеют. Так и в одном коллективе разные люди. Не сразу человек освобождается от старых привычек. А ты: наказать, разогнать!..

— Ты меня не понял, — воскликнул Пылаев. — Я же из хороших побуждений, пора ведь порядок наводить.

— Почему ты только плохое подметил в нашей эскадрилье? Разве мы не были примером для других? Почему не вспомнил то время, когда командиром эскадрильи был гвардии майор Дружинин? Разве не из нашей эскадрильи механик старшина Шеганцуков, портрет которого шесть лет не снимался с доски отличников? Штурман первого звена стал лучшим штурманом в дивизии. Этих ты не упомянул, только о нарушителях дисциплины говорил. Не с этого надо было начинать. Разве нельзя было посадить офицеров, да поговорить с ними по душам, а ты нас продержал в строю сорок минут…

— Мы солдаты, а не кисейные барышни. Усади, поговори…

— Ты подумай, Василий, а то оттолкнешь коллектив от себя. Пойми, не наказывать — воспитывать надо.

Офицеры замолчали, задумались. Впереди их за кустами орешника показалось железнодорожное полотно. Через несколько минут из-за поворота выскочила рапида, прошумела и скрылась между домами городской улицы.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Гвардии полковник Зорин просматривал письма, полученные в его отсутствие. Одно из них было написано крупным ровным почерком.

«Товарищ командир! К вам обращается ваш бывший подчиненный гвардии старшина Шеганцуков. Я, когда уходил в запас, дал вам слово, что буду работать по-гвардейски. Слово свое стараюсь держать. Работаю комбайнером в МТС. Меня здесь все так и зовут «гвардии комбайнер». Еще сообщаю вам, что Петро Репин за весь год прислал только одно письмо. Обещал приехать в отпуск и обманул. Здесь его ждали. Я-то уже заранее рассказал о его приезде. И что же получается? Форменный обман. На днях был в соседней МТС. Мы с ними соревнуемся. Встретил Константинова, помните? У нас был в полку младший лейтенант, которого в сорок первом году отправили в штрафной батальон. Сейчас он работает на радиозаводе в отделе кадров, однополчан своих не забывает. Передавайте мой наилучший привет гвардии подполковнику Пряхину и всем, кто еще не забыл Шеганцукова. Высылаю вам нашу газету, где пишут обо мне.

Ваш однополчанин старшина Шеганцуков X.».

«Сегодня же отвечу», — думал Зорин, пробегая газетную заметку, потом взял другое письмо. Оно было от сына. Несколько раз прочитал скупые строки. От волнения дрожали руки. Сын коротко сообщал о том, что сейчас он находится в лазарете, что опасность ему не угрожает и вскоре он опять будет летать. Отец положил письмо, с трудом поднялся.

Что же произошло? Авария самолета? Может, сын искалечен, а его, отца, успокаивает, не хочет написать правду? Надо сейчас же написать ему, пусть сообщит подробности. Запросить начальника училища. Он должен все знать.

Кто-то подошел к двери и постучал.

— Войдите!

Дверь медленно открылась. Вошла жена инженера Исаева, невысокого роста женщина, просто, но со вкусом одетая.

— Я к вам, Александр Николаевич, — проговорила она.

— Прошу, Евгения Сергеевна, садитесь.

Исаева нерешительно подошла к дивану, постояла в раздумье и несмело села, положив руки на колени.

— Товарищ полковник, к вам с просьбой. Дайте приказание выписать мне литер, я с эшелоном не поеду. Собираюсь к своим родным.

— А как же муж? Вы поссорились? — негромко спросил Зорин.

— Я никому не рассказывала… Считала это семейной тайной. Думала, с годами все уладится.

Исаева в замешательстве умолкла.

— Вы не волнуйтесь, Евгения Сергеевна. Я все сделаю, чтобы помочь вам.

— Трудно мне говорить об этом, но мой муж… страшно скуп. Особенно здесь, в Румынии, он со своей скупостью дошел до того, что стыдно говорить… — Исаева горько усмехнулась. — Он утром дает мне определенную сумму, а вечером я должна отчитаться… Сам на базар ходит…

— О вашем муже я был всегда хорошего мнения, — сказал Зорин. — Правда, еще на фронте замечалось, что он любил меняться вещами с подчиненными, скупать часы. Мы предупредили его, и он как будто исправился.

— Не все у него плохо, — продолжала Исаева. — Он не пьет, любит дочь. И все же тяжело мне с ним.

— Куда же он деньги девает? — спросил Зорин.

— Откладывает… На черный день… Я решила уехать к своим родным. Одумается, приедет за мной.

— Знаете, Евгения Сергеевна, не торопитесь, подумайте, у вас ребенок. Я обещаю помочь вам.

— Простите за беспокойство.

Вскоре после ухода Исаевой Зорин вызвал Колоскова.

— Яков Степанович, какого вы мнения об Исаеве?

Колоскова удивил такой вопрос. Чего это вдруг начальство интересуется инженером? Он ответил:

— Отлично выполняет свои служебные обязанности. Правда, за последнее время стал пассивно относиться к общественной работе, но мы его поправим. Другого инженера мне не надо.

Зорин усмехнулся, сбил карандашом с кончика папиросы пепел и проговорил:

— Не волнуйтесь, от вас его никто не думает забирать. А вот как у него в семье?

— Семья как семья. Живут как будто неплохо.

— К сожалению, это не так… — и командир части передал Колоскову содержание разговора с Исаевой.

— Не может быть, даже не верится! — воскликнул Колосков.

— Людей мы знаем плохо. Очень плохо… Завтра к десяти часам пришлите ко мне Исаева.

Когда Колосков пошел к выходу, Зорин остановил его.

— Яков Степанович, я давно хотел спросить вас, что нового слышно о судьбе жены старшего лейтенанта Банникова.

— Я дважды запрашивал Смоленск. Ответ один и тот же: в 1942 году их забрала немецкая комендатура, пропали без вести.

— Жаль… — тихо сказал полковник и опустил голову. «Вспомнил жену», — решил Колосков и тихо закрыл за собой дверь. Зорин долго не мог уснуть. Мысли его вновь и вновь возвращались к сыну…

* * *

Курсант учебного подразделения Виктор Зорин стоял возле самолета и внимательно слушал указания инструктора. Шлемофон у Виктора чуть сдвинут назад, лицо очень сосредоточенное. Еще бы, сегодня он впервые полетит самостоятельно в строю, ведомым в паре.

— В строю главное — внимание, — говорил старший лейтенант Кудрявцев. — Ведомому необходимо сохранять заданный интервал и дистанцию.

На старте взвилась ракета. Она описала огненную дугу и на несколько секунд осветила зеленое поле аэродрома, радиостанцию и развевающийся авиационный флаг. В ту же минуту на стоянке заработали моторы.

На высоте тысячи метров самолеты стали разворачиваться над долиной. Внизу виднелись дома и улицы города, широкой полоской блестела река. Внимательно следя за ведущим, Виктор прислушивался к командам инструктора. Вдруг он почувствовал резкий толчок, будто самолет уперся в стену, и сразу же увидел, как от самолета отделился винт и вместе с редуктором полетел вниз. Стремясь, насколько возможно, сохранить скорость, Виктор отдал ручку от себя и выключил зажигание. На землю понеслись тревожные сигналы: «Я 101, иду на вынужденную… Оторвался винт. Иду на вынужденную».

Внизу горы, до аэродрома далеко. Куда посадить самолет, как спасти себя и машину? Да, попал в переплет. И вдруг внизу возле самой реки Виктор увидел узкую, но длинную площадку.

— Правильно! Так держите, — услышал он ободряющие слова ведущего и повел самолет на посадку. У самой земли Виктор вырвал самолет из крутого планирования, левой рукой машинально отстегнул плечевые и поясные ремни и, не выпуская шасси, добрал ручку управления на себя. Истребитель коснулся земли фюзеляжем, пополз по траве и, развернувшись на девяносто градусов, остановился. Виктор всем корпусом подался вперед и ударился головой о приборную доску. Через несколько минут он оправился от удара и вылез из кабины. «Не надо было ремни расстегивать. Ведь говорили же, — подумал он, — легко отделался». Что ж, можно радоваться: самолет цел, сам он жив и здоров. Он помахал инструктору, который все время кружился над местом приземления самолета.

После полетов возле методического городка выстроился личный состав части. На щите был вывешен только что выпущенный боевой листок. Он призывал всех курсантов брать пример с Виктора Зорина, который не растерялся в минуту опасности, спас себя и машину.

Начальник штаба громко читал: «На высоте тысяча метров у самолета ЯК-П произошел обрыв винта с редуктором… За проявленное мужество наградить ценным подарком — именными часами и сфотографировать у развернутого знамени курсанта Зорина В. Летчику-инструктору… старшему лейтенанту Кудрявцеву А. И. за хорошее воспитание… объявить благодарность. Приказ объявить всему личному составу…»