Однополчане - Александр Чуксин

— Садитесь, домну сержант. — Из машины вылез черноволосый, с бритым круглым лицом и короткой шеей человек. Было что-то неприятное, заискивающее в том, как он низко поклонился, пухлой рукой приподняв шляпу. Репин узнал Татулеску — «короля керосина».

— Как это вы попали сюда? — спросил Петр, не решаясь сесть в машину.

— У брата в Констанце Гостил, а сейчас вот к другу едем в Кармен-Сильву. Вы к капитану, а потом в Россию? — спросил Татулеску, шире раскрывая дверцу и пристально разглядывая старшего сержанта маленькими черными глазами.

«Откуда он знает?» — подумал Репин и тут же вспомнил. В воскресенье по приказанию старшины он ходил в город за сапожным кремом и там встретил знакомого румына, который работал у Татулеску, ему и рассказал о своем отъезде. «Эх, язык мой — враг мой», — подумал Репин и решил отказаться от приглашения.

— Чего мы стоим? Садитесь, товарищ. Подвезем, — на чистом русском языке проговорил шофер. — Я из военного дома отдыха. Ездил в штаб, отдыхающего Пылаева знаю.

— Поехали, — сразу решил Репин. Он проворно влез в машину, сел рядом с шофером, резко захлопнул за собой дверцу. Опершись о спинку сиденья, с удовольствием вытянул ноги. Вот повезло! Через несколько минут он будет в доме отдыха, а вечером успеет на вокзал.

— Значит, домой едете? — спросил шофер.

— Да. Как ни хорошо в гостях, а дома лучше. Побуду в родных краях, людей посмотрю, себя покажу, — шутливо ответил Репин. — Ну, а главное, конечно, работа. В армии к технике приучили, хочу, на машинно-тракторной станции силенки испробовать.

— Значит, по колхозным делам пойдете? — спросил Татулеску.

— Там сейчас главный фронт, и потом, люблю землю, она для нас — мать-кормилица. Будет вдоволь хлеба, и жизнь веселее пойдет.

— Вы правы. Я тоже по земле скучаю, — шофер повернулся к Репину. Петр обратил внимание на его веснущатое лицо, короткий нос, крепкий, решительный подбородок. — У нас теперь в Белоруссии благодать, — продолжал шофер. — Вчера мне пообещали — с первой очередью домой. Поеду к себе в Гродно. Надоело скитаться…

— Значит, земляки! — радостно воскликнул Репин. — Я тоже из Белоруссии. Только там у меня никого из родных не осталось. Был дедушка, и того проклятые фашисты погубили.

Он помрачнел, замолк. Машина свернула на ровную проселочную дорогу и, легко покачиваясь, побежала мимо кустов.

«Король керосина» кивнул головой шоферу. Погруженный в раздумье, Репин ничего не заметил. Внезапно сильный удар обрушился на него.

В глазах старшего сержанта на мгновение вспыхнуло огненное пламя и погасло.

— Ах ты!.. — крикнул он и в бессилии опустился на сиденье.

Последнее, что увидел Репин, теряя сознание, было искаженное злобой лицо Татулеску и занесенная для удара рука с зажатым в ней тяжелым пистолетом. Промелькнуло перед глазами побледневшее, тоже ожесточенное лицо шофера, потом все закружилось перед ним, и он провалился в пустоту…

Татулеску обтер окровавленную рукоятку пистолета и поспешно сунул его в карман. На жирном лице выступили, как чечевичные зерна, капли пота.

— Жив? — шепотом спросил шофер.

— Кончается. А крепкий, как дуб, — ответил Татулеску. — Ну, хорошо, сворачивай в кусты.

Машина остановилась в густых зарослях недалеко от берега. Шофер вылез первым, огляделся, потом вытащил из машины Репина, отстегнул ордена, обшарил карманы. Волоком подтащил убитого к обрыву, привязал к ногам ему увесистый камень и сбросил в море. Секунду постоял в нерешительности. Еще раз оглянулся по сторонам. Кругом было тихо и безлюдно. Лишь чайки носились над морем, касаясь грудью воды и жалобно крича, словно оплакивали погибшего.

Шофер поспешил к машине. Дрожащими руками развернул пачку документов.

— Справка об окончании ШМАС. Что-то непонятно, — проговорил он.

— Разве вас этому не обучали? — строго спросил Татулеску.

— Нет.

— Надо знать: ШМАС — это школа младших авиационных специалистов. Вчера мы не успели поговорить подробно, вы приехали поздно. Где обучались?

— В Мюнхене, на авиационном отделении.

— Летать научились?

— Летал самостоятельно.

— Что там дальше?

— Служебная и комсомольская характеристика, документы убитого, — перечислял шофер. — Похвальная грамота. Смотрите, — он показал румыну красиво оформленный лист.

— Прочтите, за что он награжден.

Шофер торопливо прочитал:

— «За успехи в боевой и политической учебе и безупречную службу в рядах Советской Армии награждаю Вас настоящим похвальным листом. Выражаю уверенность, что Вы и впредь будете служить примером добросовестного исполнения своего патриотического долга перед нашей великой Родиной — Союзом Советских Социалистических Республик. Командир части гвардии полковник Зорин». Расписался другой.

— Хороню. Спрячьте все это подальше, пригодится. Значит, у вас есть теперь и деньги и документы, с которыми везде хорошо встретят. Сфотографируйтесь и зайдите к Трояну Мушатеску. Он большой специалист по документам. Сейчас расстанемся. В Яссах ни с кем не знакомьтесь, держитесь в стороне. Тревожить будем редко. Связь держать только со мной или с Трояну Мушатеску. Ясно, пан Пашкевич?

— Да, но…

— Оборудование вам сбросим. Запомните, каждый месяц, десятого, начиная с нового года, вас будет поджидать охотник в платановом ущелье, в развалинах монастыря. Не вздумайте бездействовать.

— Русских я больше вашего ненавижу!

— Отца убили батраки? — спросил Татулеску.

— Так точно. Он работал сотрудником санационной полиции {[3]}. В Западной Белоруссии имели свой хутор, была земля, озеро. Пятьдесят душ работали на нас. В день присоединения к России мы с матерью уехали в Краков.

Ну, а дальше сами знаете. В войну с немцами вернулся к себе домой. В 1943 году меня отправили в Нейссе. Как видите, напрасно предупреждаете… — шофер внимательно посмотрел на Татулеску, а про себя подумал: «Тебя бы послать в Россию».

— Постарайтесь завести знакомство с Константиновым, через него устроитесь на квартиру. Он живет недалеко от военного городка училища, работает начальником отдела кадров на радиозаводе, о котором мы вчера говорили. Предлогом к знакомству послужит фотография его деда. При передаче не забудьте, как мы условились, вручить ему ружье и деньги от деда. Мы с вами живем в такое время, когда за деньги можно все купить и продать. Скажите, что деда вы встретили в советском секторе Берлина, а он узнал адрес внука из разговоров летчиков — выпускников училища.

— Кто же он, немец?

— Да, немец. Жил долгое время в Энгельсе, был арестован и сослан, в 1946 году умер в Архангельске. Будьте осторожны, смотрите сами, как лучше использовать Константинова. Нас также интересует многое: учеба, быт, техника, взаимоотношения солдат и офицеров Советской Армии. Присматривайтесь ко всему. Что ж, пан Пашкевич, пожелаю успеха.

Пашкевич взял чемодан и, не оглядываясь, пошел к шоссейной дороге.

— Не забудьте зайти к Трояну Мушатеску, — бросил вдогонку румын, провожая Пашкевича пристальным взглядом.

Такие, как Пашкевич, были самыми надежными людьми. Они прошли специальное обучение в команде смертников. Каждый из них умел убивать голыми руками, прятаться в болотах или снегах, обходить ловушки. Без промаха стрелять из любого оружия. Молчать на допросах. «Что ж, посмотрим, как с этим пойдет дело», — думал Татулеску, направляясь к машине.

* * *

Вторые сутки бушевало море. Вздыбленные непогодой, накатывались одна на другую волны.

Василий Пылаев сидел на высоком берегу и наблюдал за морем. Торопливо бежали черные тучи. Было зябко. Но гвардии капитан не уходил, он ждал Костелу. «Что-то не идет он долго. И Репин почему-то не заехал».

Послышались торопливые шаги. Пылаев обернулся.

— Наконец-то, — вскочил он и протянул подошедшему руку. — Я уже думал, что и ты уедешь, не повидав меня.

— Не мог бы я этого сделать, — ответил Костелу. Он был чем-то расстроен.

— Что с тобой, чего нос повесил?

— Сегодня утром отец со мной по телефону говорил.

— Ну и что же?

— Помнишь Василиу Патрашку? Вчера он выступал перед рабочими электростанции. Кто-то выстрелил из ружья в окно и тяжело его ранил.

— Жаль. Я его хорошо помню. У него и отца убили во время демонстрации у дворца Михая.

— Да, король Михай убил отца Патрашку, а его ублюдки, притаившись в Румынии, хотели убить и сына.

— Чего мы стоим? Присядем. Я вчера с тобой ни о чем и не поговорил, — Василий расстелил на камне шинель. Костелу сел.

— Некогда вчера было. Выступал перед рабочими, отдыхающими в санатории. Сегодня я в твоем распоряжении, а завтра — домой. Соскучился.

— Значит, учеба твоя позади?

— Да, партийные курсы много мне дали. Теперь за дело. Буду работать у себя в городе. А работы — по горло.