В огне страсти - Бетти Нилс

Все это она запивала шампанским. На какое-то время ей показалось, что она заключена в ракушку счастья, закрытую для всех проблем и переживаний.

Софи зачерпнула ложечкой последний кусочек мороженого. Макс был тут как тут:

— Принести вам еще? Мне кажется, вам стоит подумать о клубничном мороженом.

— Нет, спасибо, — сказала она, вспомнив при этом о сандвичах и крепком чае, который они пили после пожара в маленьком кафе. Как будто прочитав ее мысли, Макс сказал:

— По крайней мере, вы не заснули на полпути. Она засмеялась, а дядя Джайлз вдруг сказал:

— Так-то лучше, Софи. С тех пор как мы с тетей приехали сюда, я еще ни разу не слышал, чтобы ты так смеялась.

Он встал из-за стола.

— А теперь иди и покажи мне, как танцуют эти ваши современные танцы.

— Нет-нет, только не джаз, — сказал Макс, — закажите лучше то, что вам по сердцу.

— Тогда пускай музыканты играют вальс, последний вальс. Я буду танцевать его с женой. Но думаю, в их репертуаре давно уже нет столь старомодных вещей.

— Почему же нет? Мы сейчас все устроим. А что, это неплохой предлог для тех мужчин, которые хотят потанцевать со своими любимыми.

Макс посмотрел на Софи, и она почувствовала, что предательский румянец в который раз заливает ее лицо. Чтобы больше не смущать девушку, он сказал, обращаясь к дяде:

— Пойдемте-ка, дядя Джайлз. Умираю как хочется танцевать.

Софи не испытывала недостатка в партнерах. Она неплохо двигалась, но еще лучше слушала. Поэтому довольно скоро, сама того не замечая, снискала себе в этом изысканном обществе скромную популярность — любители монологов так и липли к ней. Макс не приглашал ее танцевать. Он танцевал с кем угодно, только не с ней. Два раза или более того Софи видела, как он танцевал с Тинеке. Она разговаривала с Гарри и каким-то молодым человеком, чье имя была не в состоянии запомнить, когда к ней подошел Макс и сказал:

— А, вот вы где, София! А ну-ка, пошли со мной. — Он резко развернул ее к себе и раньше, чем она успела что-то сказать, потащил в круг танцующих. Когда они уже кружили в вальсе, Софи кратко сказала:

— А я собиралась пойти танцевать с Гарри, — и, не дав ему времени ничего ответить, прибавила: — Почему вы назвали меня Софией?

— Вы всегда были и останетесь для меня Софией. Это имя так же прекрасно, как и вы.

Она не осмелилась посмотреть на него. Конечно, он произнес какую-то нелепость: никто еще не говорил ей, что она прекрасна, а у нее и у самой хватало ума, чтобы понять, что для этого нет решительно никаких оснований. И тем не менее ей было очень приятно слышать такое от Макса.

— Софи, нам нужно поговорить, — сказал Макс мягко и повел ее через стеклянную дверь в оранжерею, которая шла по всему периметру дома.

В оранжерее буйно цвели растения и пахло весной. Чего здесь только не было: и бледно-желтые нарциссы, и гиацинты, и цикламены, и хризантемы — и во всем чувствовались здесь голландский стиль и голландская аккуратность. Софи хотелось побольше побыть в этом цветочном раю, но у Макса были другие намерения. Он провел ее через всю оранжерею до небольшой комнаты в самом удаленном уголке дома. Главной достопримечательностью этой комнатки была старомодная печка, вокруг которой стояли большие удобные стулья. Где-то в углу приткнулся массивный письменный стол с рабочим стулом с очень высокой спинкой. В комнате было множество полок, заваленных книгами, в то время как письменный стол оставался абсолютно пустым. Единственной роскошью можно было считать шикарный яркий ковер, покрывавший пол, и сервант, в котором поблескивала коллекция старинного серебра. Софи с любопытством огляделась.

— Здесь все такое значительное, — заключила она. — Это, должно быть, ваш рабочий кабинет?

Макс не ответил. Он взял ее за плечи и повернул к себе.

— София, — сказал он, — вы не бросите своего опекуна? — Его холодные голубые глаза — нет, уже не холодные — смотрели прямо в глаза Софи. — Вы забыли? Я — нет.

— Нет, я тоже не забыла, — будто очнулась она.

Едва она сказала это, как он привлек ее к себе и дважды поцеловал. Задыхаясь, она тихо проговорила:

— Макс, ах, Макс! — И опять замерла.

Дверь, возле которой они стояли, отворилась.

Макс неторопливо освободил Софи из своих объятий и обернулся. В дверях стояла Тинеке. Бледная как смерть, она пристально смотрела на них.

— Я должна была прийти, — сказала она нервным тоном, который тотчас перешел в рыдания. — Макс! — И она быстро заговорила по-голландски.

Макс молча выслушал Тинеке, что-то коротко ей ответил, потом обратился к Софи по-английски, едва глядя на нее:

— Софи, я все объясню вам позже.

Его голос звучал раздраженно и настоятельно. Ничего больше не сказав, он вышел за дверь вместе с Тинеке.

Почувствовав внезапный озноб, Софи села на стул, стоявший у печки. Ее голова была странно пуста. Может, так оно и лучше — не думать обо всем этом хоть какое-то время. Но вскоре она встала: ей необходимо было вернуться обратно в гостиную. Выйдя за дверь, которую Макс в спешке оставил приоткрытой, и пройдя через галерею, она оказалась перед изящной аркой, ведущей в вестибюль. Возле самых парадных дверей Софи увидела Макса и Тинеке, продолжающую заливаться слезами в его объятиях. Резко отвернувшись от них, чтобы сдержать слезы и, что еще хуже, нервный смех, душивший ее, она быстро вернулась назад. Пройдя через кабинет, вышла из него в оранжерею.

Наконец добралась до гостиной. За пять минут здесь ничего не изменилось. Стоило Софи войти в гостиную, как Аделаида и Конрад, до этого кружившие в вальсе, прекратили танцевать и подошли к ней. Софи насторожилась. Они отгородили ее от танцующих.

— Софи, — быстро проговорила Аделаида, — что случилось? Вам нездоровится?

На мертвенно-бледном лице Софи проступила едва заметная улыбка. Все, что она сейчас чувствовала, это одиночество и страшную опустошенность.

— Нет, благодарю вас, — учтиво ответила она, — ничего особенного.

Конрад задумчиво посмотрел на нее сквозь очки.

— Пойдемте танцевать, — предложил он.

— Я не… — начала было Софи и тут же замолчала, потому что у нее задрожали губы.

— Мне кажется, вам это не повредит, — спокойно произнес он. — Вот увидите, стоит вам только начать — и у вас тут же изменится настроение. — Он повернулся к жене. — Любовь моя, ты, кажется, давно уже мечтаешь поговорить с Тинеке Пеннинк, не так ли? — Они обменялись взглядами, и Конрад слегка улыбнулся.

— Вас что-то огорчило? — робко спросил он.

— Да… то есть нет. — Софи ощутила непреодолимое желание расплакаться. — Я… я… ах, у меня такая путаница в голове.