Пышная свадьба - Барбара Картленд

— Что же это?

— Я страстно, безоглядно влюбился!

— Неужели… это может быть правдой?

— Именно об этом я спрашивал самого себя. Я не мог в это поверить, я не мог допустить, что я испытываю не просто страстное желание, потому что вы так прелестны, но нечто совсем другое — духовную жажду.

— Но вы ни разу после этого не разговаривали со мной… наедине.

— Я уже говорил вам, что я боялся — боялся будущего. Впервые в жизни я испытывал неуверенность в себе, не представляя, как найти решение проблемы — что делать с Летти и с вами.

— Я даже не подозревала… что вы хоть иногда думаете обо мне.

— Откуда я мог знать, как вы ко мне относитесь?

Он сжал ее руку в своих руках и посмотрел на нее.

— Такие маленькие ручки, и все же, когда я наблюдал за столом, как вы блестяще поддерживаете беседу с моими гостями, я знал, что вы держите в них мое счастье.

— Если бы только вы сказали мне об этом!

— А что бы это решило? — спросил он. — Ночами я лежал без сна, размышляя, как мне объяснить Летти, что я не могу жениться на ней, мучительно пытаясь найти выход из ловушки, которую я сам себе построил и из которой не представлялось возможным выйти с честью.

— Я могу понять, что вы чувствовали.

— Потом вы спасли мне жизнь, когда меня укусила дабойя, — продолжал он. — Вчера, возвращаясь с плантаций в город, я думал, что, может быть, вы все-таки немного любите меня, раз готовы были ради меня рисковать жизнью.

— Немного! — вырвалось у Дорины, и она с трудом подавила рыдание при воспоминании о том, что она пережила, когда опасность смерти нависла над ним.

— Когда я вернулся домой, вы сообщили мне, что Летти уехала вместе с сестрой Терезой…

— Но вы так разозлились на меня!

— Только потому, что вы солгали мне. Я считал вас абсолютно правдивой, лишенной недостатков, безупречной во всех отношениях. Я не мог и на минуту допустить, что вы участвовали в замысле женить меня на ребенке, который так и не повзрослел.

Дорина опустила глаза. Со стыдом она вспомнила о десяти тысячах фунтов, которые ее отец взял у Максимуса.

— Но я испытал невыразимый восторг, когда узнал, что отныне я свободен! — сказал он. — Я мог просить вас стать моей женой! Но из соображений такта и приличий я решил ничего не говорить вам в тот вечер. Как мог я подумать, что вы отправитесь на бал с другим мужчиной!

Его пальцы до боли сжали ее руку.

— Когда поздно вечером я узнал, что вы вовсе не спите у себя в комнате, как я предполагал, а уехали на бал, меня охватило чувство, незнакомое мне прежде, — ревность!

Он криво усмехнулся.

— Раньше я всегда смеялся над мужчинами, которые ревновали своих жен или возлюбленных. Только теперь я понимаю, что я не мог испытывать ревности, потому что никогда не любил по-настоящему.

В его голосе прозвучала нотка, заставившая Дорину затрепетать, и она вспомнила, как сама отчаянно ревновала его.

— Когда я увидел вас стоящей посреди бального зала в окружении толпы поклонников, я впервые в жизни почувствовал себя способным на убийство! Вы были сказочно красивы, но в тот момент мне хотелось причинить вам боль. Во мне проснулся первобытный человек — я хотел схватить на руки принадлежавшую мне женщину и утащить ее к себе в пещеру, чтобы там научить ее послушанию.

Он коротко рассмеялся.

— Вам повезло, любовь моя, что в качестве наказания я предложил вам лишь поцелуй!

Дорина залилась румянцем при воспоминании о том, как много значил для нее этот поцелуй.

Словно угадав ее мысли, Максимус сказал:

— Но едва я коснулся ваших губ, как сразу понял две вещи.

— Какие?

— Первое — что вас никто никогда прежде не целовал, и второе — что вы любите меня.

Румянец на щеках Дорины стал еще гуще, и снова Максимус поднял ее лицо, чтобы взглянуть в глаза.

— Это правда? Я не ошибся? Вы любите меня?

— Я люблю вас, — вся дрожа, с трудом прошептала Дорина.

Затем, видя, что он собирается поцеловать ее, она быстро добавила:

— Пожалуйста… я должна сказать вам что-то важное.

Он опустил руки и выжидательно посмотрел на нее.

Не смея взглянуть на него, она низко склонила голову. Ее длинные густые ресницы подрагивали.

Она никак не могла найти подходящих слов.

— Я жду, — нежно сказал Максимус.

— Я не знаю… как сказать.

— Давайте сделаем это намного проще и удобнее? — предложил он.

Он повернулся и лег на кровать рядом с ней, откинувшись на подушки и вытянув ноги поверх зеленого покрывала, под которым лежала Дорина.

Положив руку ей на плечи, он притянул ее к себе. Он почувствовал, как она затрепетала, и тихо сказал:

— Родная моя, так вам будет легче рассказать мне о том, что вас беспокоит, каким бы тяжелым ни было это признание.

И действительно, она немного успокоилась. Его рука, обнимавшая ее, давала ей уверенность и чувство безопасности, и она уже больше не испытывала страха.

— Когда вы приехали к нам в Олдеберн-парк, — очень тихо начала она, — вы не видели меня по той причине, что я была… так безобразна! Я никогда не появлялась, если в доме были гости, потому что они испытывали бы отвращение… при виде меня.

— Но отчего?

Она знала, что он рассчитывал услышать что угодно, только не это!

— Я страдала кожным заболеванием, и ни один из докторов в Англии не мог помочь мне. Я была так страшна… что люди избегали смотреть… в мою сторону.

В ее голосе прозвучали с трудом сдерживаемые рыдания, и, слушая ее, Максимус понял, сколько ей пришлось выстрадать.

— Как вы уже, наверное, догадались, я приехала в Сингапур исключительно из-за того, что Летти отказывалась ехать без меня. Мы с папой знали, что если даже нам удастся уговорить ее отправиться одной, все равно по приезде… она откажется выйти за вас замуж.

Дорина произнесла это едва слышно. Она понимала, что выдает свою причастность к замыслам своего отца, но она не могла солгать ему.

— Продолжайте, — сказал Максимус.

— Когда мы плыли по Красному морю, случилось чудо. Я проснулась однажды утром и обнаружила, что моя экзема прошла и кожа стала совсем чистой!

— Я слышал о таких случаях.

— Доктор Джонсон сказал, что болезнь не возобновится, если только я не возвращусь опять в холодный, сухой климат Англии.

— Вам не кажется, что это все упрощает? Это все, что вы хотели сказать мне?

— Нет… есть кое-что еще.

— Что же?

Она спрятала лицо у него на груди.

— Вы говорили, что вам нравится разговаривать со мной, что вы считаете меня умной, но… поскольку я была так уродлива… я ничего не знаю о мужчинах… и о любви… Я боюсь… разочаровать вас.

Максимус убрал руку с ее плеч, и когда она откинулась на подушки, он повернулся к ней и посмотрел ей в лицо.