Ружья еретиков - Анна Фенх

Теперь все вокруг серое, отталкивающее, больное. В лучшем случае, невыразительное, блеклое какое-то. Где улыбчивые люди? Где музыка? Война все испоганила. Высосала из Саракша все радостное, как холод высасывает из тела тепло. Все сожгла, все заразила гнилью, разложением. Все тлен. Никакой надежды не оставалось – в мировых войнах не бывает победителей, только те, кто выжил. Остальные не в счет.

Еретик и сам не замечал, как в его мысли проникал полковник Мору, просто ловил себя на том, что уже два квартала размышляет об утреннем разговоре. Размышлять об этом он не хотел, ему хотелось думать о прошлом. Еретик сердился на себя, сосредоточивался и старался думать об отце, о городе, о винах – о жизни. Но вскоре уже снова понимал, что все его мысли занимает звонок полковника. В конце концов он перестал бродить по улицам и мучить себя. Еретик сел на скамеечку в унылом сквере и дал себе волю думать о том, о чем нужно, а не о том, о чем было бы приятно.

– Вас отстранили, Китт, – сказал Мору вместо приветствия.

 – Да, полковник, меня известили несколько минут назад. Говорят, что временно, но я полагаю, что окончательно.

Полковник приложил к глазам указательный и большой пальцы и ненадолго зажмурился:

– Положение тяжелое. Мы больше не контролируем процесс. Никто не контролирует. Гвардейцы загубят исследование.

– Не думаю, полковник, – возразил Еретик, и Мору отнял руку от лица. – У Гвардии есть доступ к кадрам – Киму Дасаи и Верьямеру Шеклу, у Гвардии наверняка есть соответствующее помещение. Все будет так же, как на Зоне 15, но без нас.

– Не будет так же!

Впервые на памяти Еретика полковник Мору повысил голос.

– Чего вы опасаетесь? – спросил Еретик, и бледные сухие губы полковника тронула кривая ухмылка.

– Ружья. Землетрясения. Падения Империи. Много чего, – ухмылка пропала. – Того же, чего и все. Нет, больше. Я больше знаю, чем все.

Они помолчали.

– Император слаб, Еретик, – заговорил Мору. – Он не держит власть.

– Сохранение Империи, по-вашему, не требует сохранения Императора? – уточнил Еретик. – Одно возможно без другого?

– Разумеется. Империя – это земли и власть. Династия выродилась. Принц – безответственный недоумок. Бесполезный шлак. Иных наследников нет. Эта ветвь рода мертва.

Еретик припомнил юного принца и понял, что спорить с Мору по меньшей мере бессмысленно. Потому что полковник прав.

– Что вы предлагаете, полковник?

На окраинах города пахло гарью. В центре этого почти не чувствовалось, но здесь запах был таким сильным и едким потому, что здесь жгли тела мертвецов. Еретик рефлекторно задержал дыхание, стараясь удержать на лице безразличное выражение. Он в дет-стве придумывал себе разные тренировки, одна из них была не морщиться брезгливо, когда пахнет какой-нибудь гадостью. Еще он капал воском на ладонь, учился длительное время не дышать под водой, ходил босиком по крапиве и битому стеклу, тренировался долго висеть на руках и пару раз на спор прыгал со второго этажа. Было и еще что-то из числа этих тренировок, но сейчас Еретик уже не помнил.

Китту не хватало воздуха, но он не рискнул дышать ртом, решил, что это будет все равно, что грызть почерневшие останки. И подумал вдруг, что этот запах гари стал собственным запахом этого места и что, если когда-нибудь война закончится, воздух здесь за много лет не сможет очиститься от смрада. Наверное, это лучший памятник жертвам войны. Можно проходить мимо скульптурных групп, не обращая на них внимания, можно цинично прикуривать от Огня Вечной Славы, но попробуй быть равнодушным, когда ощутимо тошнит от дыма горящих тел. Никакой цинизм не поможет уберечь обоняние от этого плотного, как материя, прошибающего до самого мозга запаха.

Хотелось, чтобы прекратился дождь и подул ветер, но осенью редко бывало сухо. И до снега еще далеко. Когда настанет зима, она все спрячет. Интересно, какова война зимой? Должно быть, еще хуже, потому что все время холодно и нечего есть. С другой стороны, холод анестезирует, может быть, не так больно умирать. Хотя, какая разница, сам он до зимы не доживет. Интересно, доживет ли кто-нибудь до весны?

Сначала Еретик услышал звук подъезжающего грузовика и потом боковым зрением увидел, как выворачивает из-за угла кабина. В кузове лежали горкой какие-то не то мешки, не то свертки. Откуда-то поползли люди, большей частью солдаты, остальные нищие. Все были мокрые и шатающиеся, натыкающиеся друг на друга, но не сворачивающие с пути. Казалось, что в естестве их нет никакой мысли, одни рефлексы.

– Рота, массаракш, подъем! – надрывался кто-то суетливый. – Разгружай-ка.

Еретик подошел ближе, силясь сообразить, что за свертки разгружают солдатики, и вдруг понял – вот они, трупы, которые будут здесь сожжены. Топливо для памятника войне. Только неясно, откуда оно, это топливо.

«Погибшие… Но фронт далеко, не везли же сюда через пол-Империи. Жертвы бомбардировок? – терялся Еретик в догадках. – Не видно ранений. Химические атаки?..»

Солдатики медленно и неловко, как автоматы, сгружали тела в кучу. Глаза у живых были пустые, тусклые, как пуговицы, без выражения. Ни брезгливости в них не было, ни страха. Должно быть, часто тренировались…

– Эй, боец, – Еретик окликнул водителя, который курил, высунув ноги из кабины и глядя на небо. – Подскажи, откуда груз?

– Так местные все, – ответил солдатик, скосив глаза на Китта.

– Городские столкновения? – предположил Чейз, и солдат покачал головой, затягиваясь так глубоко, что казалось, он весь внутри наполнен дымом.

– Не, это которые от голода. Вишь, распухлые какие? С голодухи все. Ну и от болезней тоже. Холодно и сыро, воспаление легких у каждого второго. А которые с городских-то боев, так они израненные все, пока сгружаешь – весь перемажешься, не в одном, так в другом. А эти целые вон. Ничего.

– Часто в городе сражения? – спросил Чейз, и водитель бросил сигарету в мягкую, как масло грязь, спрыгнул сам и втоптал окурок подошвой сапога в самую жижу.

– Не. Мародеров да распухлых чаще возим. А так, чтоб в городе грызлись, это редко. Ну раз в неделю, может. Эта… оппозиция все буянит. Недавно в столице, а, господин офицер? – водитель запустил руку в карман и вытянул оттуда пачку сигарет, предложив Еретику.

– Не курю, – сказал Еретик. – В городе я с прошлого вечера. Что за оппозиция может быть в столице?

– Ясенно, – боец губами вытащил из пачки сигарету и прикурил, заслоняя огонь зажигалки ладонью. – Есть тут такие оппозиционеры. Откуда только берутся? Массаракш, как вши наползают. Как крысы. Все восстают, все требуют чего-то, вот тебе и городские столкновения. Где оружия-то столько накопали? Это если где в стране такое, сразу бы бомбой накатили им в глотку, чтобы заткнулись… А тут столица все-таки. Бомбы нельзя, вот и прут, скоты. В центр-то города они небось не лезут, там тебе и гвардия, массаракш, и чего еще душа пожелает. А тут, по окраинам, бывает, что и постреливают. Раньше еще все демонстрировали чего-то. Демонстрациями ходили, но пару раз расстреляли толпу в упор, так больше не ходят. Массаракш-и-массаракш, на фронт бы их всех, сволочей…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});