Жан-Поль Бельмондо. Профессионал - Александр Брагинский

С Годаром я познакомился в кафе на Сен-Жермен-де-Пре. Я не знал, кто он такой. Вечно небритый, в темных очках, этот тип казался мне очень подозрительным человеком. Он так пристально смотрел на меня, что я даже подумал: «Не голубой ли он?» Однажды он подошел ко мне и спросил: «Хотите сняться у меня?» Я ответил: «Нисколько». Он добавил: «Я заплачу 50 тысяч франков. Приходите на улицу Ренн, и мы вас снимем». Речь шла о короткометражке «Шарлотта и ее хахаль». Рассказываю жене и та говорит: «А что? Не понравится, врежешь ему». Но мы с ним быстро столковались. По окончании работы Годар сказал: «Если я возьмусь за большой фильм, то позову тебя». Я был уверен, что это пустые слова. Но он позвонил: «Вот что… У меня есть идея. Один тип крадет машину в Марселе и едет в Париж… Что дальше – увидим. Он либо встретит невесту, либо умрет… Посмотрим. Встречаемся 16 августа». Наступает 16 августа, никакого сценария нет. Приходилось импровизировать. Но у него была заветная тетрадка…

Во время моей работы с Карне я убедился, что техническая сторона съемок еще далеко не совершенна. Скажем, я говорил слишком громко, я ведь пришел из театра, часто выходил за пределы освещенного пространства. Поэтому считал кино занудством. Годар открыл мне глаза на многое. Я пользовался полной свободой. Снимал он довольно экстравагантно. Без синхронной записи звука, что позволяло ему подсказывать текст. В первый съемочный день своим швейцарским тягучим акцентом он произнес: «Ты входишь в телефонную кабину и звонишь». Вхожу. Вопросительно смотрю на него. Он говорит: «Ладно, завтра продолжим. Сейчас ничего в голову не лезет». Однажды Джин Сиберг наложила слишком сильный грим. Привыкший к театральному гриму, я нашел, что грим у нее превосходный. Но ему не понравилось. «Скажи ей, – он говорит, – что в этом гриме она уродлива». Вечером я сказал жене: «Работать интересно, но это псих». Я был убежден, что фильм не выйдет в прокат никогда, что это забава любителя. А я ради него отказался сниматься у Дювивье. Мой импресарио говорил, что я загублю свою карьеру. Приехавшая из Голливуда Джин Сиберг тоже удивлялась. Чаще всего утешать ее приходилось мне. Годар хотел, чтобы она по ходу действия крала у меня деньги из тумбочки, но та возражала: «Американка никогда так не поступит». В конце концов она хоть согласилась донести на меня в конце фильма!

Подсказки Годара очень помогали мне. Сцену смерти моего героя от пули снимали на улице Кампань-Премьер. Годар сказал: «Упадешь, только когда почувствуешь пулю в спине». Ну, почувствовал я эту «пулю», правда, не сразу. Вначале все сорвалось. Добежал я до конца улицы и вижу своего приятеля Жана де Пулена, который там жил. Увидев меня, тот закричал: «А что ты тут делаешь, коко?»

Однажды Годар пригласил меня поужинать с ним. Отправляемся в пиццерию на улице Сен-Бенуа. Стараюсь развлечь его разговором о боксе, футболе, но тот никак не реагирует. Доели мы ужин в полном молчании, и тогда он произнес: «Благодарю тебя, я провел восхитительный вечер».

«На последнем дыхании» и «Отбросив риск» Сотэ вышли почти одновременно. Фильм Годара означал революцию в кино, а другой прошел незаметно. Хосе Джованни, сценарист «Риска», замолвил обо мне слово Лино Вентуре. А тот ответил: «Раз о тебе хорошо отзывается Хосе, я согласен, чтобы ты снимался в нашем фильме». Как истинные спортсмены, мы быстро обо всем договорились. Точно так же я позднее подружился с Мишелем Одиаром на картине «Француженка и любовь». Одиар был большим любителем велоспорта. Спорт открыл мне многие двери!

Фильм «Обман» («Развлечения») совсем не получился. Смельчак Дюпон, постановщик, решил пойти по стопам «На последнем дыхании»…У нас с Клодом Брассером были спортивные машины, и мы широко ими пользовались. Однажды, возвращаясь домой, мы подбросили Дюпону в окошко петарды. Всю ночь он провел лежа на полу. Позднее нам стало известно, что он был связан с ОАС[12] и опасался покушения. Фильм же с треском провалился. Тут уж нечего добавить.

3

Газеты Италии называли меня «Иль Брутто», и это наполняло меня гордостью. Однако оказалось, что это не «жестокий», а «уродливый». В нашем кино было много красивых парней – Жан Марэ, Жорж Маршаль, Анри Видаль. Рене Клер как-то заметил: «Да, он хороший актер, но рожа у него премерзкая! Он не сможет сниматься в кино». Позднее, когда он предложил мне роль в «Галантных празднествах» я ответил ему, что у меня невыгодные внешние данные. Еще в Консерватории Пьер Дюкс говорил мне: «Вы не сможете обнять женщину на сцене. Никто вам не поверит, зал просто будет ржать». Однако я не комплексовал на этот счет, они ведь все равно падали в мои объятия. Я только повторял: «Раз уж такой-то смог своего добиться, то почему не я?» Впрочем, поначалу мне пришлось играть комедийных слуг, роли молодых героев доставались другим. Революционное значение фильма «На последнем дыхании» как раз и заключалось в том, что мой герой был отнюдь не «красавец». Сегодня налицо обратный процесс.

Вся моя жизнь после фильма «На последнем дыхании» напоминала сказку. Телефон звонил с утра до вечера. Мне казалось, что это долго не продлится, и поэтому давал согласие на участие в любой картине. Словом, жизнь походила на сон. Особенно, когда вдруг в моих объятиях оказались Софи Лорен, Джина Лоллобриджида и Клаудия Кардинале. То были 60-е годы «сладкой жизни». В заведениях на Виа Венето в Риме можно было увидеть самых красивых женщин мира. Безумие продолжалось все ночи. Я пробыл там шесть месяцев и сделал четыре фильма подряд.

В первой же сцене в «Чочаре» с Софи Лорен я целовался с большим удовольствием, хотя только что прилетел, было семь часов утра. Прекрасное воспоминание! В «Бурном море» мне пришлось целоваться с Джиной Лоллобриджидой. Карьера начиналась недурно. Об этих кумирах до сих пор мне приходилось читать лишь в «Синемонде», и вот оказался среди них. Я видел, как встречали Софи Лорен в Неаполе, ей целовали ноги! Джину обожали тоже. Это были настоящие суперзвезды с «роллс-ройсами» и прочими роскошными атрибутами. Если Софи Лорен лишь приоткрывала грудь, это уже сводило с ума миллионы зрителей.

С Витторио Де Сика нередко приходилось переснимать сцену. Но не по вине актеров. Он был карточный игрок и утром приходил после ночи в казино, мягко говоря, слегка усталый. Однажды, когда я должен был объясняться в любви Софи, он уснул. Но это был «маэстро», и никто не посмел сказать ни слова… Потом кто-то уронил случайно на пол штатив. Он проснулся и воскликнул: «Стоп! Перфетто!». Прелестный был человек. В одну из суббот он приезжал на студию с женой и своими детьми, в другую – с любовницей и ее детьми.

После того, как я снялся в «Чочаре» и «Письме послушницы», я засобирался во Францию, ибо пообещал жене давно задуманное свадебное путешествие. Но внезапно появился Болоньини, который предложил главную роль в «Переулке». Я отказываюсь. Он настаивает. По возвращении в Париж меня находит импресарио. «Тут у меня один режиссер и продюсер. Заезжай минут на пять». Приезжаю. И вижу на столе маленький чемоданчик. Его раскрывают с криком: «Аллора[13]?» «Когда, – отвечаю, – самолет?»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});