Ты все равно станешь моей - Элина Сафронова

на корточки и аккуратно укладывая рядом собственные цветы. — Как ты? — мой негромкий хрип разрезает воздух. — Тебе хорошо? — тело начинает подрагивать, и мне приходится обхватить себя ладонями за плечи, чтобы уменьшить мандраж. — Знаешь, мне бы очень хотелось, чтобы ты иногда приглядывал за мной и Ванькой оттуда, сверху. Он же тоже помнит.

В листве вековых деревьев шуршит сильный ветер, и эта музыка, редко ощущающаяся в обычном мире, мгновенно завладевает моим вниманием. Вечность. Здесь это слово приобретает совсем иной смысл. Те, о которых забыли, и те, чьи могилы всегда ухожены — как проявления сухого и отторгающего и любимого и цветущего.

— Знаешь, а у меня все наконец-то налаживается. — как старому другу, с которым не виделась долгое время, рассказываю я. — Леша действительно вернул меня к жизни. После всего того, что…, да ты и сам знаешь. — мой и без того сорвавшийся голос окончательно пропадает. — Пожалуйста, договорись там с кем-нибудь наверху, чтобы они оставили Елагина мне. Без него все окончательно потеряет смысл.

Ветер все усиливается, но его мощь, так безжалостно треплющая мои распущенные волосы, не пугает, а наоборот, даёт силы.

— Ведь даже Сашу посадили. Представляешь? — соленой влаги на щеках становится чересчур много, и она начинает стекать по подбородку вниз, к шее, неприятно холодя кожу и заставляя её покрыться мелкими мурашками. — Закрыли дурака, как неугодного. На девять лет. — ужасные слова будто сами срываются с моего языка. — Мы все боимся, что он не выдержит. Он сломлен. — я с силой сжимаю дрожащими ладонями виски. — У него было все, и он это все самолично упустил.

Порывы холодного воздуха взвивают вихрастым столбом раннеопавшие листья, а я понимаю, что пора прощаться.

— Олеж, — я набираюсь смелости и вновь касаюсь неверными пальцами такого манящего лица напротив, — ты познакомил меня с самым прекрасным чувством на земле — любовью. Не бойся быть забытым: пока мое сердце бьется, я буду вспоминать нас. Спасибо тебе и прощай.

Попытавшись в последний раз ухватиться взглядом за все мельчайшие черточки родного лица, я зажмуриваюсь и, не оборачиваясь, ухожу.

Я знаю, что моя жизнь не была и уже не станет простой, но я рада, что она мне позволила понять, что ссоры, скандалы, интриги — такая мелочь по сравнению с этой жестокой Вечностью.

Ветер хлещет в спину, будто подталкивая на выход. Послушно следую его направлению в надежде, что моя просьба будет услышана и мне больше не придётся испытать горечь утраты. Вновь улыбка: чистая, искренняя, лучезарная самопроизвольно появляется на моих губах, и мне неожиданно очень хочется услышать голос Елагина.

— Слушаю, Лисенок. — раздаётся бархатное в трубке, когда я пересекаю последние кованые ворота.

— Леш, я тебя очень люблю. — сходу выдыхаю в динамик.

— Я тоже люблю тебя, родная. — произносит ласковый голос, давая мне последний толчок к тому, чтобы произнести одну простую, но в то же время весьма нелегкую фразу.

— Ты поможешь перевезти мои вещи к тебе?

— Конечно, Лисенок. — мне не нужно видеть его лица, чтобы знать, что он тоже улыбается. — А вечером приедешь? — задаёт ещё один вопрос, на который мне хочется выкрикнуть минимум сотню «да!», но я благоразумно останавливаюсь лишь на одном.

— Да. — я подхожу к метро и спускаюсь по ступеням перехода.

— Милая, прости, — виновато тянет Лёша, — мне тут в дверь звонят.

— Все в порядке. — перебиваю. — До вечера. — прощаюсь.

— Целую. — отвечает собеседник, а в следующее мгновение до меня долетают лишь гудки.

Это — правильное решение, и у меня нет ни капли сомнения, что я где-то поступила неправильно.

В нашей квартире пусто — даже в субботу Никиту где-то носит. Нет, это хорошо, конечно, если он отжигает с какой-нибудь симпатичной девушкой, но, боюсь, брат снова работает.

Фикус на кухне жив, а значит Ник дома все-таки появляется. Вымыв полы и стерев пыль, решила пожалеть бедного холостяка и приготовить ему сразу на несколько дней вперед: стейки, картофель по-деревенски, суп.

Пока возилась с мясом, меня чуть дважды не вывернуло от его сырого вида. Странно и совершенно на меня не похоже. Однако я стойко вытерпела все трудности и таки доделала свои кулинарные шедевры.

Время — половина шестого, а никаких признаков моего ближайшего родственника в нашей квартире так и не обнаружилось. Пришлось искать маркер и выводить послание на стикере:

«Мой любимый Ник, я, как самая лучшая в мире сестра, пришла навестить тебя, но, увы, так и не дождалась.

Теперь взамен себя я оставляю тебе еду (в холодильнике) и чистую квартиру.

P.S. Можешь не благодарить!

P.P.S. Ночую у Елагина.

P.P.P.S. Нам нужно серьезно поговорить.

Лика»

— Извините, а можно окно открыть? — интересуюсь у таксиста, потому что обычный специфический машинный запах влияет на меня как огромное помойное ведро.

— Да, конечно. — кивает дедок лет шестидесяти, внимательно поглядывая на меня через зеркало заднего вида. — Беременная, что ли? — «со знанием дела» усмехается.

— Нет, — мотаю головой, — просто укачало.

— На, — протягивает мне мятый полиэтиленовый пакет, — мало ли, пригодится.

— Спасибо. — сдавленно бормочу, с троекратным усилием продолжая вдыхать свежий прохладный воздух.

К Соньке захожу уже практически вернувшаяся в нормальное состояние: с небольшой бутылочкой нашего любимого сливочного ликера и ягодным тортиком. Все остальное Елагина обещала приготовить сама.

Подруга открывает дверь, а мне в нос ударяет резкий запах рыбы.

— Сонь, — я чересчур вежливо улыбаюсь радостной девушке, — я, конечно, помню, что все, что ты готовишь — нереально вкусно, но, боже, почему она так воняет? — морщусь, прикрывая нос и без зазрения совести распахивая в кухне окно.

— Мещерякова, очнись! — возмущается подруга, вероятно не понимая, что сегодня со меной происходит. Да я и сама не знаю, если честно. — Нормальный запах, да и тебе он всегда нравился вроде. — недоуменно пожимает плечами, таращась на меня словно на восьмое чудо света. — Слушай! — Сонин взгляд в мгновение становится фанатичным. — А ты не беременна часом? — Елагина сворачивает голову набок, будто попугай в ожидании чего-то интересного.

— Да что ж вы заладили! — психанула я. — Таксист по пути, теперь ты. Не беременна я. Не беременна! — буквально по слогам произношу последнюю фразу, чтобы быть уверенной, что в блондинистой голове подруги все точно уложилось по полочкам.

— Таксисты знают больше меня и тебя вместе взятых! — с видом знатока, объясняющего несмышленому ребенку прописную истину, Соня роется в ящике и выуживает оттуда уже знакомую мне коробочку с тестом. — Иди, делай. — девушка кивает головой в сторону санузла, а я недовольно закатываю глаза.

— Не пойду, Сонь! — отмахиваюсь от приставучей Елагиной как от назойливого комара.

— Иди, я сказала! — пропихивает меня в коридор та. — А то