Елена, любовь моя, Елена! - Лючано Де Крешенцо

Подлинными до сих пор считаются те амазонки, царицами которых были сестры Ипполита и Пенфесилея[93] и которые обитали на территории, простирающейся от берегов Черного моря до нынешней Каппадокии. Раз в год они наносили визит соседним народам и вступали в браки с чужеземцами ради продолжения рода, но всех появившихся на свет мальчиков либо сразу убивали, либо отправляли в другие земли. Конечно, не обходилось без исключений из правила. Достаточно вспомнить хотя бы царицу амазонок Лисиппу, воспылавшую нежной страстью к собственному сыну. Кое-кто, наконец, утверждает, будто домашними делами у амазонок занимались рабы-мужчины, особенно – хромые. Судя по всему, история насчет хромых восходит к некоей царице Антианаре, считавшей, будто хромые мужчины особенно хороши в любовных играх.

В мирное время амазонки носили черные одежды, а вступая в войну, надевали латы из змеиной кожи и брали в руки обтянутые змеиной же кожей щиты, напоминавшие по форме лист плюща. Ежегодно простым голосованием, то бишь поднятием руки воительницы избирали себе двух цариц: одну – на мирное время, другую – на время войны. Первая – ее можно сравнить с нашим министром внутренних дел – ведала вопросами правосудия и вообще государственными делами, вторая же брала бразды правления в свои руки лишь тогда, когда племени амазонок угрожал внешний враг.

Но каким образом амазонки очутились в Трое? Судя по всему, чисто случайно. Если верить древним авторам, однажды во время охоты царица Пенфесилея нечаянно убила свою сестру Ипполиту и, опасаясь мести эриний (а еще больше – подруг Ипполиты), отправилась в царство Приама, чтобы получить там очищение.[94] Она попала туда в самый разгар погребальной церемонии: весь двор оплакивал только что убитого Гектора, и троянцам была необходима немедленная военная помощь. Парис, помимо столь желанного очищения, обещал ей много золота и серебра при условии, что она приведет в Трою с берегов Черного моря свои грозные кавалерийские отряды.[95]

Ахейцы, увидев мчавшихся на них амазонок, пустились наутек. Эти странные, покрытые змеиной кожей существа с длинными распущенными волосами и одной обнаженной грудью, внушали им особый страх: ведь греки, привыкшие к колесницам, впервые в жизни увидели людей, гарцующих на конях. Амазонки показались им свирепыми кентаврихами. Не убежал лишь один герой. Разумеется, это был Ахилл, бестрепетно поджидавший Пенфесилею.

Существуют разные версии относительно исхода поединка. Одни приписывают окончательную победу амазонке, другие – Ахиллу,[96] третьи изображают Пенфесилею вечной девственницей, а четвертые – и вовсе жертвой странного проклятия, по которому она постоянно оказывается добычей насильников. По мнению этих последних, наша амазонка была так прекрасна и обольстительна, что всякого мужчину, увидевшего ее, непременно охватывало любовное неистовство. Сие обстоятельство было сопряжено для Пенфесилеи со множеством неудобств, ибо ей даже летом приходилось носить бронзовые доспехи, чтобы скрывать свои прелести от мужских глаз.

Поединок Пенфесилеи с Ахиллом был ужасен: в какой-то момент амазонка, поняв, что ей ни за что не одолеть героя, попыталась скрыться от него в лесу, но Ахилл сразу же настиг ее и пронзил своим знаменитым ясеневым копьем.

Увидев распростертую на земле бездыханную амазонку, Ахилл тотчас снял с нее доспехи и только тут понял, что сражался с женщиной. Оказавшись жертвой довлевшего над Пенфесилеей проклятия, он тоже овладел ею, но потом взвалил труп Пенфесилеи на плечи и вынес его из леса, чтобы достойно предать земле. Ахейцы же, потрясенные появлением этого странного воинства, увидев мертвую царицу амазонок, потребовали, чтобы Пелид отдал ее труп на растерзание псам, ибо единодушно сочли, что она превысила пределы возможного, назначенного богами женщине.[97]

За долгие годы войны вблизи ахейского лагеря возник настоящий рынок, где можно было купить что душе угодно – от эфиопских рабынь до подержанного оружия, от вышивок фригийских мастериц до волшебных трав, заживляющих раны. Там была даже лавка военных сувениров, где продавались продырявленные шлемы, мечи ликийского литья, троянские щиты.

Как-то ранним утром Леонтий и Гемонид отправились на рынок, чтобы запастись провиантом на зиму. Толкаясь среди живописных лотков и нахваливавших свой товар торговцев, они обсуждали последние подвиги Пелида.

– Странный тип этот Ахилл, – заметил Гемонид, – то безжалостно убивает десятки врагов, словно они не люди, а мухи, то вдруг влюбляется, как мальчишка, в первую встречную!

– Да, – согласился Леонтий и добавил: – И вообще он непостоянен в своих чувствах. Сначала потерял голову из-за Брисеиды, казалось, он просто умрет, если кто-нибудь ее отнимет. Потом, как ни в чем не бывало, влюбился в Поликсену, а под конец и вовсе в Пенфесилею – царицу, которую сам же и убил в единоборстве! Скажи мне, учитель, может ли настоящий мужчина сходить с ума из-за какой-то убитой женщины?

– Это объясняется тем, – ответил Гемонид, – что все истории, имеющие отношение к Пелиду, так или иначе сопряжены со смертью. Его любовь всегда трагична хотя бы потому, что сам Фатум привязывает Ахилла к его же жертвам!

Юный критец хотел было продолжить разговор с учителем, но тут его окликнула какая-то нищенка:

– О Леонтий, сын Неопула, яви милосердие, подари мне обол, один только обол, я очень голодна.

Это была прокаженная, с головы до ног закутанная в черное покрывало, что явно свидетельствовало об ужасной болезни, изъязвившей ее тело. Леонтий невольно прибавил шаг; с самого детства черные одеяния прокаженных внушали ему страх. На Гавдосе был один старый-престарый прокаженный, живший за счет общины. Каждый день островитяне оставляли ему еду в дупле дерева, но за это требовали, чтобы он никогда не появлялся в селениях.

– Не убегай, о Леонтий, – не отставала от него нищенка, – не убегай, если хочешь снова увидеться с Экто.

При имени Экто юноша остановился, как вкопанный. Только теперь до него дошло, что «прокаженной» была его обожаемая подруга.

– Ты здесь?! – воскликнул Леонтий. – Неужели тебе непонятно, какой опасности ты себя подвергаешь?

– Конечно, понятно. Потому я и обрядилась в это черное покрывало.

– Ты пришла сюда ради меня? Чтобы повидаться со мной? – спросил Леонтий, охваченный волнением. – О любимая! Я тебя обожаю!

Юноша готов был тут же сжать Экто в объятиях, целовать и миловать, но удержался, опасаясь обратить на себя внимание окружающих.

– Ради тебя и ради Поликсены, – уточнила Экто. – Моя подруга просила напомнить тебе о твоем давнем обещании.