Её Я - Реза Амир-Хани

– Несчастный! – крикнул ему дервиш. – Это ты должен получать мое разрешение на полицейскую форму!

Народ передавал из уст в уста слухи о сопротивлении, что в определенной мере утешало и грело сердца. У Фаттаха повсюду, где он бывал, просили рассказать о «празднике обновления» и о польских дамах. Кое-кто поздравлял его, руку жал, кое-кто раздражался. Однажды Фаттах ехал на фабрику, и машина его обогнала уныло бредущего дервиша Мустафу. Фаттах попросил водителя остановить и, выйдя, обнялся с дервишем, которого давно не видел. Он ожидал, что и дервиш, как и другие, будет хвалить его за стойкость, но тот, по виду сильно постаревший, лишь положил руку на плечо Фаттаху и сказал устало:

– Хадж-Фаттах! В этот раз присутствовали европейские женщины, но, не приведи Аллах, дойдет до европейских мужчин… Понимаешь меня? Дело к войне идет, о, Али-заступник!..

И, ничего не добавив, дервиш удалился. Фаттах вслед ему пробормотал:

– Как унизили…

* * *

Охота за теми, кто носит традиционные головные уборы, не раз приводила Эззати и участкового полицейского в дом Фаттахов, а самого Фаттаха – в полицейский участок. Но имела эта морока и положительную сторону: дед постепенно забывал о смерти сына, матушка меньше грустила о муже, а Али и Марьям об отце. Да и окружающие как будто начали забывать смерть Фаттахова сына. Борьба с традиционной одеждой заполняла сознание всех и отодвигала прошлые события. Несмотря на это, много раз, услышав стук в дверь мужского молотка, Али невольно срывался с места и кидался открывать, опережая Искандера или Нани. Он все ждал отца – ему казалось, что отец жив… Осознав свою ошибку, он медленно, повесив голову, возвращался от двери, в крытом коридоре останавливался и печально смотрел в задний двор, встречаясь глазами с Махтаб…

Продолжали приходить к ним в дом госпожа Фахр аль-Таджар, а также дочь Аги-мирзы Ибрагима, мать инженера Парвиза. С трепетом представали они перед матерью Марьям – но и с предвкушением радости. Стояли в крытом коридоре, отказываясь пройти во двор, а когда она все-таки настаивала, отказывались идти дальше и не заходили в дом. Наконец, все так же смущенно, гости входили в дом, пили чай…

– Причина того, что мы тревожим вас: не изволите ли назначить время, когда мы сможем вас побеспокоить?

– Что за церемонии? Всегда пожалуйста! Дверь нашей дервишеской кельи для вас открыта, очаг горит…

– Благодарим покорно. Но мы хотели бы условиться о таком визите, чтобы и госпожа Марьям присутствовала…

– …Марьям? А в чем дело?

– …Не мучайте нас, госпожа. Вы ведь знаете – всякий, у кого есть дочь на выданье, знает эту причину…

Матушка вздыхала:

– Вы, вероятно, осведомлены, что у нас траур, да вы и на похоронах присутствовали… Даже если мы согласимся, Марьям согласится, а вот дедушка Фаттах? Он наверняка захочет подождать хотя бы год после смерти сына…

На губах гостя или гостьи появлялась улыбка. Может быть, даже происходило касание руки матушки…

– Нужно, чтобы вы согласились. Остальные вопросы решаемы. Именно ваше одобрение требуется. Ведь Хадж-Фаттах, тьфу– тьфу, не сглазить, чувствует себя хорошо. Его проделки на «празднике обновления» у всех на устах…

Однако матушка наотрез отказывалась назначить дату сватовства и после ухода гостей погружалась в задумчивость. И Нани не решалась с ней заговорить. Мысли матушки, чувствующей и страх, и одновременно радостное возбуждение, текли примерно так: «Девочка на выданье, скоро станет женой, заживет своим домом и своей жизнью… Да будет она счастлива! Семья жениха приличная, благочестивая, но сама Марьям должна захотеть этого. Женихи неплохие, ровня нам, и сын Фахр аль-Таджара, и наследник Аги-мирзы Ибрагима, и господин Парвиз, инженер… Нет разницы, все одинаково хороши. Но Марьям еще слишком юна, кажется, она сама пока этого не хочет, все это раздражает ее. Ведь, как ни крути, она – девочка-сирота, значит, деду решать ее судьбу. Она должна с гордо поднятой головой войти в дом жениха. Подождем один-два года – будет лучше… Она должна сама выбрать юношу, но как?.. У Всевышнего, конечно свои пути… А если жених окажется с плохим характером – упрямый или тряпка?.. Как отдать единственную мою неизвестно кому? С другой стороны, для меня это неплохо будет… Юноша будет каждый день передо мной представать с рукой, прижатой к груди, спрашивать: мама, какие будут указания?.. Нет, не так! Должен спрашивать: госпожа, какие будут указания… А руку к груди не обязательно прикладывать. В любом случае через некоторое время он станет таким же как, мой Али… И опять неправильно. Кто Али и кто этот неизвестный мальчик…»

* * *

Мать пока не рассказывала деду обо всей этой эпопее сватовства – боялась огорчить или не могла подобрать слова. Но из-за того, что ничего об этом не сообщили деду, нельзя было говорить и Марьям. «Тем более девочка так разволнуется и размечтается, совсем школу забросит… Ах, если бы жив был ее отец…» Матушка вся изнервничалась, и ни Али, ни Марьям не могли ее развеселить. И в этом переезде семьи Искандера на их задний двор ничего хорошего мать не видела, более того, она обиделась за это на деда. «Разве не нужно было со мной посоветоваться? Да, он решает, и мы его уважаем, но все-таки я, как хозяйка дома, имею какие-то права. Али от этого Карима не отходит ни на шаг, Марьям каждый день нахваливает эту Махтаб… Куры с гусями вповалку! А с Али что делает эта синеглазка? Во-первых, девочка вообще не подарок… Во-вторых, даже если что-то она собой представляет, то это для папы с мамой… Ну а нам-то что?..»

Матушкины мысли прервал стук в дверь женского молотка. Нани ушла за покупками, поэтому дверь открыла Махтаб, уже вернувшаяся из школы. И вот она прибежала по коридору и встала перед матушкой, опустив голову, словно боялась ее, и прерывающимся голосом объявила:

– Госпожа! Там женщина, этакая, стоит перед дверью…

– Как понимать «женщина этакая»? Говори нормально!

– Ну этакая… Говорит, она мать начальника Эззати…

Матушка впервые рассмеялась словам Махтаб и велела ей впустить женщину. «Девочка мила. Действительно, “женщина этакая”. И ведь ничего плохого она о ней не сказала… Но что нужно этой особе? Наверняка насчет Марьям… Я сразу предположила: этот мерзкий холостяк совсем нас не уважает, но при этом не придирается ни к платку Марьям, ни к моей чадре – это не случайно. До чего же, однако, докатилась наша семья, если…»

Хотя мать Эззати уже бывала раньше в доме Фаттахов, сегодня она снова оглядывала все вокруг с изумлением. Войдя из крытого коридора во двор, провозгласила, как делают мужчины, входя в незнакомый дом:

– Йалла!

– Словно мужчина вошел, – заметила тихо матушка, глядя на Махтаб и смеясь; и та тоже рассмеялась.

Мать Эззати была без чадры, в цветастой юбке и ситцевой рубахе. На голове – белая шляпка, из-под которой выбивались неопрятные косицы седых волос. Смехотворным показался ее вид матушке, подумавшей: «Надела бы хоть чадру, чтобы скрыть свой вид непотребный…» Гостья взошла на крыльцо и села, но матушка пригласила ее в боковую комнату. В главную залу приглашать не стала – та предназначалась для самых важных гостей. Обменялись приветствиями, и матушка выдержала паузу, чтобы позволить гостье высказаться. Потом сказала:

– Вы, слава Аллаху, немолоды, а все же сняли чадру. А вы не подумали, что ваш сын…

– Он – ваш слуга покорный…

– …что ваш сын…

Мать Эззати, приложив руку к груди, поклонилась и вновь повторила:

– Он – ваш слуга покорный…

Матушка, косо улыбнувшись, все же довела свою фразу до конца:

– Я хотела сказать, что ваш сын служит в полицейском управлении. Наверное, он мог бы отстоять вашу чадру перед своими соратниками…

– Нет-нет! Об этом речи нет. Ведь это приказ шаха. Мы сами в деревне раньше жили, мой дядя по матери, мулла, всегда говорил: шах – это тень Аллаха. И слова его – слова Божьи. Госпожа моя! Не нужно бежать впереди паровоза. Сами они плохое сделали, сами они же потом хорошее сделали, значит, по слову начальника. А нам что за дело?

Матушка рассмеялась и замолчала. И мать Эззати замолчала. Тяжкая пауза все длилась, и, слабо улыбаясь, матушка думала: «В молчанку, что ли, играть пришла? Говори, не сиди, заткнувшись. Знает же, что ведет себя по-хамски, однако…» Матушка внимательно взглянула на гостью. Та сидела, опустив голову, и слышно было ее дыхание. Матушке стало ее жаль: «Не следует и мне ее оскорблять, не должна она выйти от нас с обидой. Вздыхает она, может, из сочувствия к нам? Успокою ее…» И матушка умиротворяющим тоном заговорила:

– Дело вот как обстоит, хадж-ханум. Ты ведь мне как мать по годам. Во-первых, муж и жена должны друг другу соответствовать по возрасту. Если девушка молода и неопытна, то и муж должен молодым быть, чтобы вместе жилось им хорошо, чтобы поговорить могли. Марьям еще совсем юна и ничего в жизни не знает. Не хочет она пока замуж, тем более за человека, который ей по возрасту в отцы годится…