Добронега - Владимир Романовский

— Не знаю. Его уж искали, оказывается, чтобы о празднестве напомнить, не нашли.

— Где искали?

— Как обычно.

— Выйди.

Добрыня вышел.

Еще десять лет назад… нет, не десять… но, в общем, сколько-то лет назад… совершенно точно… Владимир не стал бы ни о чем с Вассом разговаривать. Ратники бы жгли дом за домом, в то время как Васс умирал бы медленно под пытками, и продолжалось бы это до тех пор, пока не нашелся бы Борис, живой или мертвый, и длилось бы дальше, по инерции, еще некоторое время. Для урока. Справедливость была тогда в глазах молодого Владимира выше и отцовской любви, и отцовского долга. Око за око — это для людей простых придумано. Княжий сын стоит пяти тысяч жизней.

Но со временем, много раз преданый союзниками и соратниками, видевший другую сторону справедливости людской часто и вблизи, князь уяснил, что и пять тысяч жизней — мало. Жизнь любимых существ дороже всего населения мира.

— И что же от меня требуют? — спросил он.

— Просят, князь. Всего лишь просят.

— Что же просят?

— Чтобы дал ты согласие на свадьбу и благословение свое не замедлил бы приложить.

Скоты, хорлы, подумал Владимир.

— И тогда мне вернут Бориса? — спросил он.

— Не сразу.

— Через день?

— Когда о свадьбе будут знать в Константинополе, Риме, Шапели, Новгороде и Сигтуне. Когда родится у Предславы сын или дочь.

Владимир закусил губу и прикрыл глаза.

— А дотоле?

— А дотоле будет Борис содержаться хорошо, и отказа иметь ни в чем не будет, но о местонахождении его никто…

— Понятно, — перебил Владимир. — И даже хартию подписать не попросят?

— Нет.

— А когда свадьба?

— Завтра утром.

— С Предславой я могу поговорить?

— Князь, — сказал Васс. — Я предан тебе всей душой. Не по своей воле я тебе все это говорю, поверь.

— Ответь на вопрос.

— Мне больно тебе отвечать. Так хотят они. С Предславой тебе говорить не дадут. Если бы я знал, где они прячут Бориса, клянусь, сам бы его освободил и привез тебе. Также велено мне было тебе сказать, что как только тебя, да хоть кого постороннего, заметят в Вышгороде до завтрашнего вечера, то с Борисом… сам понимаешь…

— А завтра вечером?

Васс промолчал.

— А Предслава?

Васс покачал головой. Так, подумал Владимир. Стало быть, сразу после свадьбы ее увезут в Гнезно. Что ж, есть у меня есть верные люди… и добрые кони… Путь в Гнезно известен… Нет, подумал он с отчаянием. В том-то и дело! Нет у меня верных людей! Старые зажрались, а новых вырастить да обучить я поленился. Ах Марьюшка, ах змея! А придумал все это, конечно же, Святополк. Который тут же в темнице сидит. Радуется, небось. Это он Марьюшку научил всему.

Нет, я что-нибудь придумаю.

— Князь, я должен идти.

— Иди.

* * *

Твердой походкой Васс спустился в гридницу, прошел к выходу, презрительно глянув на охранников, спустился с крыльца во двор и остановился у одного из праздничных столов. Ему налили вина, и он с удовольствием выпил весь кубок. Поручение было выполнено, он был жив и свободен, и престиж его в глазах членов кружка Марии, а то и в глазах Содружества, должен был непременно теперь подняться. Не подняться — взлететь. О нем заговорят. Это даст ему большее влияние и большие возможности. А когда Святополк станет великим князем, можно будет и о посадничестве подумать. Да не в Смоленске или Ростове каком-нибудь, а в Новгороде! После чего, чем черт не шутит, со Святополком можно будет поиграть в политику. А там и киевский престол недалеко. Княжит же вестимо нынче сын рабыни, которого он только что он так ловко пугнул, в Киеве! А у Васса в предках холопьев нет. Васс весь благороден, целиком, со всех сторон, да и Рюриковичам он родня, пусть и отдаленная.

А как же Мария? Что ж. Мария либо станет женой Васса, либо, что скорее, уйдет в монахини. Грустно, он многим ей обязан, но тут уж ничего не поделаешь.

Васс так был занят приятными этими мыслями, что не обратил особого внимания на человека, желавшего с ним выпить, стукнув кубком о кубок. Он только кивнул, рассеянно улыбнулся, и уже поднес кубок к губам, когда вдруг сообразил, что перед ним Борис.

Васс обмер.

Выражение лица Бориса было обычное для него — пьяное, не очень доброе, но и не злое. Он явно не знал, что он похищен. Даже не догадывался.

Что же это значит?

Ага. Так.

Опять где-то кто-то что-то напутал. Опять либо схватили не того, либо вообще никого не схватили. Васс понял, что погиб.

Впрочем, он был жив и свободен. Это следовало учесть и использовать.

Не разыграл ли Владимир скоморошье представление, притворившись, что верит Вассу, что Борис похищен? Нет, решил Васс, князь не притворялся. Значит, не знал. А как узнает — войско будет в Вышгороде через два часа. Болеслава возьмут под стражу, Предславу запрут в светелке, Марию продадут в рабство в Халифат… а с Вассом поступят, как поступают с незначительными примкнувшими — приложатся несколько раз каленым железом и — в расход.

Что же делать?

Васс направился к выходу из детинца, стараясь держаться непринужденно и чуть не столкнувшись в непринужденности этой с Житником, направляющимся к столам. Они молча кивнули друг другу. Что делает Житник, правая рука Ярослава, действительный правитель Новгорода, в Киеве, где его каждую минуту могут узнать, а темных дел за ним числится много? И как держится — будто у себя дома. К тому ж слух этот, о том, что Ярослав якобы объявил отцу войну… Впрочем, сейчас не до Житника. У выхода Васс дал конюху, державшему его лошадь, монету, вскочил в седло и полетел в Вышгород. Недостающие хартии все еще лежали в сундуке у Марии, но с них у Васса есть копии. А основная часть — дома.

Привязав коня в роще, где по утру его должны были забрать люди Марии, Васс нашел лодку, которой он и Мария иногда пользовались, и переправился через Днепр на аржу севернее Вышгорода. Пешком дошел до своего домика.

Старая холопка, гречанка, знавшая Васса с детства, открыла ему дверь. Вот эту будут пытать, это точно. Взять ее с собой? Невозможно. Даже думать не о чем. Немыслимо. Пусть пытают. Она ничего не знает.

Васс заперся в спальне и быстро сложил все хартии и грамоты в походную сумку. Успеть бы, пока Борис не наткнулся в детинце на Владимира (наверняка уже наткнулся), пока не начал действовать Владимир, или пока Мария не прознала, что схватили вовсе не Бориса (возможно, уже прознала). А те двое, усатый поляк с дурой своей, небось милуются там сейчас… Ничего, скоро им покажут, мстительно подумал Васс. Получат они хвоеволие сполна, под самые зенки. Да, интересная в этом году выдалась Снепелица, ничего не скажешь. Кстати, в честь чего или кого празднуют Снепелицу? Кто ж его знает, кто такие грунки помнит в наше-то время… В честь какой-нибудь языческой богини наверное… какой-нибудь покровительницы киевского кретинизма…

— Меня до послезавтрашнего вечера не жди, — сказал он холопке. — Если кто будет спрашивать, так и скажи — уехал хозяин мой до послезавтра по очень важному делу. Поняла?

— Да, господин.

Пригоршню монет Васс сунул в карман, а золото — на тысячу кун, половину новгородской дани Киеву — ссыпал в суму и прочно затянул тесемки. О ладейном плавании в одиночку речи не было. Оседлав лучшего из трех своих коней, Васс вскочил на него и поскакал на юг, по противоположному теперь берегу, через понтоны. Он не остановился ни у первой подставы, ни у второй, чтобы не оставлять лишних следов, хотя вычислить, куда он направляется, было нетрудно — и Мария вычислит, как только обнаружит, что Васс исчез. Васс надеялся, что к тому моменту искать его, или пытаться догнать, будет поздно.

* * *

Никому нельзя верить, подумал Владимир, все еще сидящий один в совещательной. Добрыня и раньше был не шибко большого ума, а теперь окончательно поглупел и стал невыносимо скучен и предсказуем. Скучным людям нельзя доверять. Они все делают скучно и медленно, а когда вдруг грянет гром, они также скучно и медленно удивляются, чего это он, а потом скучно же возмущаются, взывая к справедливости и пониманию в присутствии людей, не способных ни обеспечить первое, ни одарить вторым.

Предслава, дочь моя, где ты. Где прячет тебя стареющий польский вояка, где хочет браком с тобою сочетаться на заре? Понятно, что недалеко от Вышгорода. Нужно ехать в Вышгород. Однако, меня предупредили… мне угрожали… Борис… да. До утра еще много времени. Или мало. Очень мало.

Дверь отворилась и в помещение вошли Добрыня и Борис. Владимир вскочил и подбежал к Борису.

— Как ты? — спросил он. — Здоров? Цел?

— Да, — недоверчиво протянул Борис, подозревая, что над ним издеваются. — А что? Я почти ничего не пил сегодня.

— Где ты его нашел, Добрыня?

— Во дворе. Отлучался он куда-то, но вернулся.