Имперский рубеж - Андрей Ерпылев

— Я… помру?… — прохрипел солдат.

— Типун тебе на язык! Потерпи чуток — до наших чуть-чуть осталось.

— Помру я…

— Ну, завел… Скулишь, как девчонка. А еще фартовый, понимаешь! Крест тебе положен — офицера спас.

Уверенности, что довезет раненого, не было никакой. Он потерял много крови, да и рана, похоже, воспалилась. Рация сгорела вместе с броневиком. Оставалось надеяться добраться до ближайшего русского гарнизона и вызвать оттуда вертолет. Но не скажешь же этого солдату, для которого командир должен быть кем-то вроде Господа Бога.

И встревожился, услышав что-то вроде икания.

— Что с тобой?

Федюнин смеялся. Невесело, едва-едва, но смеялся.

— Какой я… фартовый… Врал я… все… Приказчиком… У Катасонова… В магазине… электротовары…

— А как же феня твоя и все такое?

— Да… с Сухаревки мы… природные… с детства я… все знаю…

— А в армию как?

— Решил… мир посмотреть… брать не хотели… на лапу дал… а сюда сам… попросился…

— Эх, Федюнин, Федюнин… Молчи — нельзя тебе говорить.

Но солдат говорил, говорил, говорил, словно хотел исповедаться…

5

— Куда? — наглаженный, свеженький, как с иголочки, поручик попытался заступить дорогу афганскому офицеру в грязной форме, простоволосому, с лицом, неразличимым под слоем пыли, но просто отлетел в сторону с его пути, а генеральская секретарша даже не пискнула, сжавшись за своим столом, как мышка. Да и как тут пискнешь, когда на поясе у пришельца расстегнутая кобура, из которой торчит рукоять пистолета, а руки и лицо перемазаны кровью — себе дороже.

— Кто вы… — поднял голову от бумаг Мещеряков, но тут же узнал в вошедшем Бежецкого. — Что это за маскарад, поручик? И почему вы в таком виде?

— Нет, это вы мне скажите. — Поручик подошел к столу и оперся на него, не обращая внимания, что пачкает бумаги. — Почему именно я был отправлен в этот «отвлекающий маневр»? Почему меня не поставили в известность?

— Прекратите истерику, поручик, — откинулся на спинку стула генерал. — Я… я не собираюсь перед вами отчитываться… И вообще! — повысил он голос. — Где субординация?

— Почему меня и моих солдат сделали приманкой? — не слушал его Бежецкий, действительно готовый «сорваться с нарезки».

— Прекратите на меня орать!

Дверь за спиной Александра скрипнула.

— Разрешите?

— А! Это вы, ротмистр! — обрадовался Мещеряков, опасливо косясь на пистолет в кобуре поручика. — Помогите мне объяснить поручику… Нет, лучше сами все объясняйте, — сделал он отстраняющий жест. — В конце концов, это ваша затея.

— Охотно. — Кавелин обошел стол и посмотрел на Александра, по-птичьи склонив набок голову. — Вы не оставите нас на пару минут одних, ваше превосходительство?

— Конечно. — Мещеряков грузно выбрался из-за стола. — Конечно… Чувствуйте себя как дома…

Он подошел к двери, остановился, хотел что-то сказать, но лишь пожал плечами, махнул рукой и вышел, громко хлопнув дверью. А жандарм по-хозяйски занял его место и кивнул на стул поручику:

— Присаживайтесь, Александр Павлович, в ногах правды нет. Да не смотрите вы на меня волком! Я готов ответить на все ваши вопросы.

Саша молчал. Вся ярость, которая копилась в дороге, как снежный ком, вдруг куда-то испарилась, оставив одну лишь бесконечную усталость. Не дождавшись вопросов, ротмистр хмыкнул:

— Молчите… Хорошо, я сам скажу. Понимаете, поручик… У нас некоторое время назад появились определенные подозрения в ваш адрес. Не хотите знать, какие?

— Я вас слушаю… — разлепил сухие губы Бежецкий.

— В том, что вы, дорогой мой, — жандарм сделал театральную паузу, — шпион.

Наверное, Кавелин ожидал возмущения, гневной отповеди, но молодому человеку сейчас было настолько все равно, что он выглядел разочарованным.

— Британский шпион, — добавил он, но снова не добился никакой реакции. — Вам это неинтересно?

— С чего вы это взяли? — Александр чувствовал, что если он сейчас закроет глаза, то свалится в сон. Или в обморок, что, при его состоянии, было одним и тем же.

— Хороший вопрос! — обрадовался Кавелин. — Во-первых, — принялся он загибать пальцы, — само ваше появление здесь. Согласитесь, что добровольно совать голову под пули желающих немного…

— Перед вами один из них, — криво улыбнулся поручик.

— Он еще смеется! Ладно. Во-вторых, вы тут же влипли в историю с самоубийством Кобылкина.

— Там вместе со мной было еще более полусотни человек.

— Может быть, может быть… А убийство Зацкера?

— Это же было самоубийство.

— Убийство, убийство… Убили, конечно, не вы — все тщательно проверено, но… Конечно, мы сделали все запросы по месту вашей бывшей службы, в училище и так далее… Но что прикажете делать? Резиденты такой мощной спецслужбы на редкость изворотливы. Добавьте сюда ваше экстравагантное прибытие в Кабул… Не возражайте, не возражайте! — замахал жандарм руками на не думающего даже возражать Бежецкого. — Весьма экстравагантное! А письма из дому, которые вы даже не собирались получать? Поверьте, подозрения были более чем мотивированны.

— И вы сочли их достаточными, чтобы отправить меня на верную смерть? Что бы она доказала?

— Но вы же живы? Зато авианалет доказал вашу полную невиновность, поскольку британцы ни в коем случае не стали бы подвергать опасности жизнь своего агента.

— А не будь его?

— Тогда мы с вами встретились бы в другом месте и беседовали по-другому. Дело в том, что налета просто не могло не быть — слишком лакомый кусочек для англичан наши тайные поставки в Афганистан. Они уже и раструбили на весь свет о нашем вероломстве. Хотите почитать?

Он вынул из кармана сложенную газету и помахал перед Сашиным носом. Тот успел лишь понять, что газета напечатана на английском языке.

— Наши дипломаты, конечно, разбили их сенсацию вдребезги, но… Это ваше алиби, Бежецкий.

— А четверо убитых и один раненый?

— Увы, это неизбежные потери, — пожал плечами Кавелин. — К тому же трое погибших — афганцы. Пусть они сами разбираются. А из наших пал лишь Насыров. Жаль, конечно, но… Он честно выполнил свой солдатский долг. Родственники получат компенсацию, а его прах будет с почестями доставлен на родину.

— В гробу с наркотиками?

— С какими наркотиками? — не понял жандарм. — Вы, наверное, устали, Бежецкий. Я распоряжусь, и вас доставят домой на моем автомобиле.

— Нет уж, — поднялся на ноги Саша. — Я как-нибудь сам. Своим ходом.

— Ну, как знаете.

— Вы что-то говорили про письма.

— Их привезут вам на квартиру. Извините, вскрытыми, конечно. Служба такая.

Александр повернулся и направился к двери, слыша вслед:

— Надеюсь, поручик, вы будете благоразумны и не станете трезвонить о нашем разговоре на каждом углу? В вашем «клубе» — особенно…

Саша постарался хлопнуть дверью особенно сильно.

* * *

«Какая же я свинья, право… Совсем забыл…»

Саша, плотно прикрыв окно и затеплив керосиновую лампу — с электричеством после взрыва на электростанции было совсем плохо, а восстановительные работы шли медленно, да и снайперы не дремали, — по третьему разу читал и перечитывал матушкины письма, проклиная себя за легкомыслие и забывчивость. Ему-то что — втянулся в военную жизнь, привык, а ей-то там каково?

«Милый мой сыночек, жду не дождусь от тебя весточки…»

«Сегодня же напишу, — дал зарок молодой человек. — Напишу и отправлю…»

Он со стыдом вспомнил, что даже не знает, как ему отправить письмо: обычной почтой или через посольство. Не хотелось, чтобы конверт вскрывали липкие жандармские пальцы, щедро вымарывали черным неподходящие, по мнению цензора, строки…

«Надо будет спросить Иннокентия Порфирьевича, — подумал он, но в памяти всплыло их натянутое расставание в госпитале, и в душе колыхнулось раскаяние. — И извиниться заодно».

Он сложил письма в пухлую стопку и подровнял. Надо было сложить куда-то, но куда? За долгие месяцы он толком так и не обзавелся обстановкой. Да и много ли вещей у строевого офицера? Одежда, полка с книгами, разные мелочи… Взгляд упал на купленный еще вместе с Еланцевым кальян. Или как его там… чилим. Так ни разу и не раскуренный, лишь покрывшийся пылью…

На столе оставалось еще одно письмо, тоже вскрытое бдительным цензором, как и остальные, но так и не развернутое адресатом. От одного взгляда на летящий почерк, которым конверт был подписан, у Саши сжималось сердце. Сколько раз он бережно вскрывал такие же конверты, вдыхал легкий аромат, хранимый бумагой…

Не удержавшись, он и сейчас поднес конверт к лицу. Показалось ему или нет, но тонкий, едва уловимый аромат знакомых духов сохранился и сейчас, волнуя, будоража кровь.