Имперский рубеж - Андрей Ерпылев

В поле зрения давно вплывали какие-то черные завихрения, но наполненный благостью офицер не обращал на них никакого внимания. И лишь когда перед ним мелькнуло что-то темное, разлапистое, понял, что дело нечисто…

«Мамочки!»

Никогда еще не думал Александр, что сесть — это так больно. В глазах потемнело, и на миг показалось, что голова вообще взорвалась изнутри, как перегретый паровой котел. Зато с тупой болью и противным чмокающим звуком вылетели пробки из ушей, и туда сразу же ворвался рев, грохот, частый перестук и чей-то протяжный стон…

Совсем рядом, накренясь и уткнувшись кабиной в кювет, стоял грузовик со вспоротым во многих местах тентом, по которому лениво ползали язычки совсем не страшного в дневном свете оранжевого пламени.

«Это же наш… — подумал Александр, не с первой попытки поднимаясь на трясущиеся и подгибающиеся ноги. — Я тут… А где Федюнин?»

Левая дверца «Мерседеса» была не просто распахнута, а выворочена и висела на одной искореженной петле, словно изнутри ее боднул носорог. Это поручик отметил автоматически, приближаясь к машине по очень странной траектории, зигзагом. Он чувствовал себя бегущим по палубе застигнутого штормом судна и едва сдерживал тошноту, борясь с никогда доселе не испытанной морской болезнью.

«Неужели это землетрясение!..»

Кургузый капот грузовика был смят в лепешку, лобовое стекло отсутствовало напрочь, а Федюнин сидел, мешком навалившись на руль и уронив на усыпанную осколками стекла приборную панель вихрастую голову.

«Убит?»

Языки коптящего пламени с пылающего мотора забирались в кабину через выбитое стекло, и на раздумья не оставалось времени — вот-вот машина взорвется, как в десятках виденных Сашей фильмов. Схватив водителя за почему-то мокрые и скользкие плечи, поручик выволок его безвольное тело через свою дверь и оттащил подальше от все никак не взрывавшегося грузовика.

— Вашбродь…

— Жив!

Над головой раздался уже знакомый рев и частый стук, будто кто-то рядом один за другим заколачивал в доску гвозди.

«Англичане!..»

Это Бежецкий уже думал, повалившись ничком на стонущего солдата, — очередь пыльных фонтанчиков прошла в каких-то метрах от них, а стоящий рядом совершенно целый фургон с распахнутыми дверями кабины подпрыгнул на месте и окутался дымным облаком.

— Вашбродь…

Серая форма на груди Федюнина стала черной, а из родничка под правым погоном, кипя, выплескивалась неправдоподобно яркая, алая кровь.

«Пузырится, светлая, — автоматически отметил лучший выпускник Николаевского училища, на занятиях по медподготовке вовсе не игравший в «морской бой», как другие. — Пробито легкое. Плохо… Но рана высоко — пробило, скорее всего, лишь верхушку. Может, и выкарабкается…»

— Вашбродь, — булькал Федюнин, а изо рта у него плыла светло-красная, какая-то гуашевая, неестественная на сером от пыли лице полоса, как будто нарисованная киношным гримером. — Я…

— Молчи, солдат! — Саша выхватил из подсумка перевязочный пакет, рванул ворот мундира так, что посыпались алюминиевые пуговицы, и засунул за пазуху раненому тут же окрасившийся красным комок бинта. — Молчи — тебе нельзя говорить!

Он рывком вздернул лежащего под мышки и прислонил спиной к камню — только так и можно было не дать крови задушить его, заполнив легкие. И понял, почему спина Федюнина мокрая, — пуля или осколок прошли навылет…

А на зажатой со всех сторон дороге царил ад.

Пылали три из семи грузовиков, чадил вырывающимся из распахнутого люка черным нефтяным дымом подбитый вездеход, кучками тряпья валялись на раскрошенном асфальте убитые… А над всем этим стервятниками, объятыми жаждой убийства, носилась пара размалеванных камуфляжными узорами самолетов — штурмовиков Британских Королевских ВВС, — сея под собой смерть и разрушение. Вот окутался дымом пронзенный дымной струей ракеты грузовик, вот завалился набок подброшенный взрывом вездеход… Александр, пригибаясь, бежал к охваченной пламенем бронемашине, думая лишь об одном: «А ведь там, под броней, мог быть я…»

Споткнувшись о что-то мягкое, он сперва не понял, что это такое, но потом, когда разглядел остекленевшие, уставившиеся в небо глаза на лоснящемся от копоти, разом осунувшемся лице, согнутые в локтях в отстраняющем жесте черные руки и странно обрывающийся под грудиной торс, от которого к перевернутому броневику тянулись темные перекрученные «веревки», понял, что это — переводчик Насыров…

— Сволочи-и-и-и!.. — прорычал офицер, выхватил из кобуры «беретту» и не отрывал пальца от спускового крючка, пока не высадил по проносящемуся над головой «Старфайтеру» всю обойму. И долго еще клацал вслед ему курком впустую, не замечая слез, катящихся по лицу и размывающих копоть и грязь…

Рядом громко и часто, но совсем бессистемно защелкало, и Саша резко развернулся к горящему вездеходу.

«Патроны! В грузовиках же боеприпасы!..»

Метнувшись к ближайшему фургону, он, ломая ногти и сшибая в кровь костяшки пальцев, сорвал задвижки, крепящие задний борт, схватил и выдернул из кузова, заполненного едким дымом, окрашенный защитной краской ящик. Еще и еще один…

Будто в том, забывающемся уже сне, он таскал и таскал тяжеленные ящики, вышвыривая их на дорогу. Пот пропитал одежду, струился по лицу и разъедал глаза, но он ворочал и ворочал тяжести, словно это могло что-то изменить. Горели почти все грузовики, и его сил, даже умноженных десятикратно, не хватило бы, чтобы спасти и часть груза.

— Остановитесь, — дернул его кто-то за полу мундира, но он только отмахнулся, продолжая выкручивать из рассыпавшейся пирамиды застрявший ящик. — Это бесполезно!

Только через минуту до него дошло, что, кроме него, погибшего Насырова и раненого Федюнина, во всей колонне больше никто по-русски не говорит.

— Что вы сказали? — обернулся он к «афганцу» — одному из кучки понурых «сарбозов», данных ему под начало в Кабуле как «опытных водителей».

— Это бесполезно, — повторил «сарбоз». — Оружия в машинах нет — это отвлекающий маневр.

— Как нет… Кто вы такой?

— Вахмистр Мухамедьяров, — представился невысокий худощавый азиат, четко беря под козырек мятой панамы. — Приставлен к вам ротмистром Кавелиным, ваше благородие.

«Сарбозы» уже повылезали из щелей, куда забились при налете, и теперь тараканами сновали по ущелью, сбивая пламя с грузовиков. Они тоже не походили на прежних.

— Что за отвлекающий маневр? — Поручик спрыгнул на землю и вытер дрожащей рукой пот со лба. — Объяснитесь, вахмистр.

— Настоящий груз отправлен другой дорогой, — отрапортовал тот, не слишком, в общем-то, вытягиваясь перед офицером из другой «епархии». — Мы сыграли роль подсадной утки.

Не веря ему, Бежецкий присел над только что сброшенным на дорогу ящиком, сорвал свинцовую пломбу на проволочке и откинул дощатую крышку, ожидая увидеть там все, что угодно, только не битые кирпичи, стреляные гильзы и прочий мусор.

— Были получены сведения, — продолжал объяснять Мухамедьяров, — что англичанам стало известно о времени и месте передачи груза. Поэтому настоящий караван заменили обманкой…

— Обманкой? — Саша махнул рукой в сторону убитого переводчика и еще одного из «сарбозов», которого как раз сейчас поднимали с дороги двое других. — Такой ценой?

— Это война, господин поручик, — покачал головой вахмистр. — Потери неизбежны. Представьте, что было бы, накрой «Старфайтеры» настоящую колонну.

— А это не потери?

— Относительно невелики, ваше благородие.

Один из солдат подбежал к жандарму и, косясь на офицера, что-то зашептал ему на ухо.

— Все готово, ваше благородие, — снова козырнул тот. — Ваш раненый уже в кузове одного из уцелевших грузовиков. Вы поедете с ним или в кабине?

— А…

— Убитые будут доставлены позже. Вместе с поврежденными машинами. Я оставляю здесь команду, они присмотрят. Расторопные ребята эти местные жандармы! — похвалил он. — Одно удовольствие с ними работать…

* * *

«Ну вот, ты и стал подсадной уткой, поручик, — размышлял Александр, привалившись к упругому тенту спиной в темном кузове и покачиваясь, когда машина прыгала на кочках. — Какое повышение! Сперва мотаешься на ржавых жестянках, жжешь конопляные делянки нищих декхан, потом тащишь через всю страну ящики с мусором… Интересно, когда тебя отправят чистить сортиры?»

— Ваш… — донеслось с пола.

— Федюнин? — чиркнул зажигалкой поручик, пытаясь разглядеть раненого, лежащего на импровизированной постели из сложенного в несколько раз брезента. — Тебе плохо?

— Я… помру?… — прохрипел солдат.

— Типун тебе на язык! Потерпи чуток — до наших чуть-чуть осталось.