Страж раны - Андрей Валентинов

Стон доносился с порога, где неподвижно лежало страшное, изуродованное тело. То, что даже не напоминало человека, лежало в той же позе, но, кое-что изменилось. Мертвые белые глаза стали другими — обычными, человеческими, в них плавала боль…

— Браток… — голоса из изуродованной гортани было почти не разобрать. — Браток, где я?

— А… а кто ты? — выдавил из себя Косухин, на всякий случай держа меч наготове.

— Не помню, браток… Ранило… Я… у беляков?

— Да, — Степа сглотнул. — Вроде как в плену.

— Ах ты… — послышался стон, сменившийся хрипом. — Помираю, видать! Больно…

По неподвижному телу пробежала дрожь, ноги дернулись, в горле вновь захрипело. Косухин с ужасом глядел на то, что когда-то было человеком. Вновь вспомнилось странное, неузнаваемое лицо Феди Княжко…

— Вспомнил! — голос внезапно стал ясным, почти что человеческим. — Ты вот что, браток, передай… Передай товарищу Киквидзе…

Голос смолк, глаза стали закатываться, тело дернулось и застыло. Степа сидел, сжавшись в комок, боясь даже пошевелиться. Он помнил, кто такой товарищ Киквидзе. Легендарный командир 16-й стрелковой был смертельно ранен под Царицыным. Случилось это в январе 19-го, ровно год назад. Тот, кто пришел в себя в подземелье Шекар-Гомпа, числил своего комдива в живых. Если бы здесь лежал Федя Княжко, то он бы, наверное, спросил его, взят ли наконец Бугуруслан…

— Сволочи! — прошептал Степа, еще раз пожалев, что скорее всего не сумеет сообщить в Столицу обо всем этом. И это было обидно…

Рука полезла в карман за папиросами, но там оказалось пусто. Значит, и покурить не удастся… Косухин сел поудобнее, уменьшил мощность фонаря наполовину и стал ждать…

…Он думал, что услышит шаги, но голос прозвучал внезапно, как будто говоривший все время простоял за дверью:

— Степан Иванович! У вас нет настроения побеседовать?

Он уже слышал этот голос. Совсем недавно тот, кто желал пообщаться, уговаривал их с Наташей сдаться. Но Степа слыхал этот голос и раньше, и теперь вспомнил, где. Тогда этот голос не был столь спокоен и благодушен — на Челкеле, когда «Руководитель Проекта» передавал ему, Косухину, приказ Реввоенсовета. Но теперь Косухин понял, что слыхал этого человека и прежде. Правда, голос был немного другим, чуть измененным, да и выглядел говоривший совсем иначе, чем на Челкеле. Но Степа не мог ошибиться и принялся напрягать память, надеясь вспомнить…

— Вы не возражаете? — продолжал голос. — Тогда я войду. Выключите, пожалуйста, фонарь…

— Не-а! — встрепенулся Степа. — Я уж с вами беседовал, чердынь-калуга! Вы, кажись, на Реввоенсовет ссылались? Так пусть со мною кто-то из ихних говорит. Со здешними как-то нет охоты…

— Вас не устраивает товарищ Гольдин? Он же секретарь ЦК!

— Ага, — только и ответил Косухин, не желая вдаваться в подробности.

— Степан Иванович, знаете, я не люблю напрягать голос. Придется убедить вас иначе…

В ту же секунду фонарь погас. Степа вскочил с места — кто-то шагнул в камеру. Дверь при этом — Степа был уверен — и не думала открываться.

— Можете спрятать свой антиквариат, — голос звучал теперь совсем рядом. — Да-да, я о мече, который так напугал здешних товарищей. Архизабавно, правда? Я не стал их переубеждать — из педагогических соображений… Присядьте…

Тон говорившего был настолько властным, и, главное, голос показался таким знакомым, что Косухин покорно сел.

— Я хочу вступить в переговоры, Степан Иванович. И не потому, что вас нельзя отсюда выкурить. Это как раз очень просто, и для этого не надо ломать стены. Дело в другом…

Неизвестный замолчал. Между тем Степа лихорадочно пытался вспомнить, где слыхал этот голос. Но память не срабатывала, словно кто-то поставил непроходимую заслонку.

— Здешние товарищи воспринимают вас весьма неадекватно…

— Как?

— Принимают вас за какого-то духа-мстителя Шекар-Гомпа. Забавно, весьма забавно…

Похоже, это слово очень нравилось говорившему.

— Я опять-таки не стал никого разубеждать. В руках тех, кто здесь служит, имеется огромная сила. Вы, сами того не желая, послужите неплохой острасткой — чтоб не зазнавались. Вы хоть сами не считаете себя духом-мстителем?

Степа решил было не отвечать на провокационный вопрос, но не сдержался:

— А че? Все лучше, чем мертвяком ходячим из этого, чердынь, легендарного…

— Ну-ну! — подзадорил голос.

— А вы Гольдина как, выкапывали, или сам выбрался? А из людоедов у вас только Венцлав или другие найдутся? И собачки ваши…

— Собачки не понравились? — неизвестный хмыкнул, но тут же голос стал суровым и жестким. — Товарищ Косухин, как вы считаете, кто главный враг нашей Революции?

— Мировой капитал, — отбарабанил Степа, даже не сообразив, что время для политбеседы выбрано не самое подходящее.

— Нет… Это вы говорите бойцам перед атакой. Подумайте. Поверьте, самое время.

Насчет последнего Косухин не поверил, но все же задумался:

— Ну, это… Мы, стало быть, враги всего прежнего порядка жизни. И хотим создать новый…

— Да…

Слово прозвучало настолько весомо и тяжело, что Степа испуганно замолчал.

— Ни меня, ни вас не устраивает прежний порядок жизни. А что было и есть его основой, Степан Иванович? Что мы должны сокрушить прежде всего?

К своему немалому удивлению. Косухин и впрямь заинтересовался:

— Ну, страх, наверное. Люди боятся… Голода боятся, начальства… Ну, эта, безработицы…

— Верно. А вы действительно неглупы, командир Косухин! Тогда сделайте еще один шаг — и поймете. Что лежит в основе любого страха? Чего боятся люди больше всего?

— Смерти… — негромко проговорил Степа, и ему стало не по себе от этой простой мысли, — смерти…

— Да. Смерть — основа всего существующего порядка. Смерть — вот что мешает и будет мешать людям. Именно смерть — наш враг. Мы не говорим это на митингах, но, кажется, многие уже начинают понимать… Не будет никакой победы, никакого великого будущего, если мы не уничтожим смерть…

Сказано это было веско, но что-то помешало Степе поверить до конца:

— Ну, ладно… Но ведь, это… Партия и собирается… Больницы там, здравоохранение…

Послышался смех — злой и оттого очень обидный.

— А чего? — взъярился Степа. — К попам, что ль, обращаться? Они-то вечную жизнь и обещают, чердынь-калуга!

Вновь смех, на этот раз вполне добродушный:

— Степан Иванович, ваша атеистическая девственность просто прелестна! Вы хоть Библию читали?

— Читал, — буркнул Косухин. Сказанное он не понял до конца, но здорово обиделся.

— Тогда вспомните. Смерть — не результат чумы или «испанки». Люди получили ее вместе с проклятием. Был такой достаточно известный эпизод…