Всемирный светильник. Преподобный Серафим Саровский - Вениамин Федченков

Действительно, в монастырской гостинице спутницы встретили ее с сильным ропотом за замедление у батюшки. Впоследствии она приняла монашество с именем Каллисты и была игуменией в Свияжском монастыре Казанской губернии: ей-то и поклонился в ноги батюшка и, как уже игуменье, сказал на “вы”: “вспомните”; до этого же и после говорил с девушкой на “ты”.

Не менее многочисленны и чудеса исцеления больных. Первое такое, по свидетельству самого отца Серафима, благодатное врачевание проявилось на любимце и безотказном послушнике его “Мишеньке”, Михаиле Васильевиче Мантурове.

Будучи на военной службе в Лифляндии, он, видимо, простудился и потому вернулся к себе в Нижегородскую губернию, в село свое Нучу, в сорока верстах от Сарова, и стал лечиться у докторов. Но болезнь не только не проходила, но даже стала принимать угрожающие размеры: из ног стали уже выпадать кости. Наслышавшись о Саровском подвижнике, Мантуров решил отправиться к нему за помощью. С большим трудом крепостные люди ввели его в сени кельи старца. Батюшка вышел туда и милостиво спросил:

– Что пожаловал? Посмотреть на убогого Серафима?

Но Мантуров упал со слезами ему в ноги и стал просить исцелить его от неизлечимого недуга.

Тогда батюшка с живейшим участием и отеческою любовью трижды спросил его:

– Веруешь ли ты Богу?

И получив троекратный с силою ответ об искренней и безусловной вере в Бога, святой Серафим сказал:

– Радость моя, если ты так веруешь, то верь же и в то, что верующему все возможно от Бога; а я, убогий Серафим, помолюсь.

После этого батюшка посадил Мантурова близ гроба, стоявшего в сенях его, а сам удалился в келью.

Спустя немного времени он вышел с елеем в руках и приказал больному обнажить ноги.

– По даной мне от Господа благодати, я первого тебя врачую! – произнес он и помазал святым елеем больные ноги.

Затем надел на них чулки из посконного холста, какие ему принесли в дар посетители – крестьяне, вынес из кельи множество сухарей, всыпал их в полы сюртука Михаила Васильевича, а затем приказал идти с ношею в гостиницу. Мантуров встал и пошел со страхом, но совершенно твердо и не ощущая уже никакой боли. Пораженный и обрадованный чудом, он повернулся обратно к батюшке и, снова бросившись ему в ноги, стал с восторгом целовать их, благодаря за исцеление. Но великий старец, подняв его с земли, строго сказал ему:

– Разве Серафимово дело мертвить и живить, низводить во ад и возводить (1Цар.2,6)? Что ты, батюшка! Это – дело единого Господа, Который творит волю боящихся его (Пс.144,16)! Господу всемогущему да Пречистой Его Матери даждь благодарение!

С этими словами старец отпустил исцеленного, и Мантуров с радостью возвратился в свое имение к супруге Анне Михайловне и сестре своей, молодой девушке, Елене Васильевне. Порадовались-порадовались все они вместе, а потом и забывать начали про болезнь и исцеление. Но вдруг Михаил Васильевич вспомнил повеление о.Серафима “благодарить Бога и Пречистую”... А он доселе даже и не подумал об этом в радости и забывчивости. Смущенный, он снова собрался к батюшке. Встретив его, о.Серафим сразу же и заговорил:

– Радость моя! А ведь мы обещались поблагодарить Господа, что Он возвратил нам жизнь-то!

– Я не знаю, батюшка: чем и как? – в изумлении от прозорливости ответил Мантуров. – Что вы прикажете?

Тогда Святой старец с особо проницательным взором поглядел на него, точно в одно мгновение прозирая все будущее, и весело сказал:

– Вот, радость моя: все, что ни имеешь, отдай Господу и возьми на себя добровольную нищету!

Не ожидал этого вопрошавший... И смутился... Вспомнил он и об евангельском богатом юноше (Мф.19,20-22)... Пришла ему на мысль и молодая жена, да еще и лютеранка. Необеспеченная сестра, думающая о богатом замужестве... Чем же жить?.. И в растерянном недоумении не знал Михаил Васильевич, что ответить своему благодетелю, а правильнее – Самому Богу?!.

Прозорливый старец прочитал все эти мысли его и прервал сам недоуменное молчание: – Оставь все и не пекись о том, о чем ты думаешь: Господь тебя не оставит ни в сей жизни, ни в будущей. Богат не будешь, хлеб же насущный все будешь иметь.

Горячий душою и сильный верою, решительный бывший воин, Мантуров вдруг изменился в душе и, возлюбив батюшку всем своим сердцем, сказал твердо:

– Согласен, батюшка! Что же благословите мне сделать?

Но мудрый старец, желая испытать пылкого послушника, ответил:

– А вот, радость моя, помолимся; и я укажу тебе, как вразумит меня Бог!

С этим они и расстались на сей раз. Но благодать Божия уже связала их на всю дальнейшую жизнь в деле строения женской Дивеевской обители. Скоро, по благословению батюшки, Мантуров отпустил своих крепостных, продал имение в Нуче, купил небольшой участок земли в 15 десятин в Дивееве и поселился поближе к своему старцу... Знакомые смеялись над ним, как над потерявшим разум; роптала долго жена, совсем не склонная, как лютеранка, к подвигам и недостаткам; но раз решившись, Михаил Васильевич с беспрекословным послушанием отдался в волю святого старца, а все прочее терпел безропотно, смиренно, молча и даже с благодушием.

Особенно трудно было с женою.

“Говорю я, бывало, – сама записала после Анна Михайловна, – ну, можно почитать старца, можно любить его и верить ему; да уж не до такой степени! А Михаил Васильевич все, бывало, слушает, вздыхает и молчит. Меня это еще более раздражало. Так вот раз, когда мы до того уже дошли зимою, что не было чем осветить комнат, – а вечера длинные, тоскливые, темные, – я раздосадовалась, разворчалась, расплакалась без удержу. Сперва вознегодовала на Михаила Васильевича, потом – на самого батюшку о.Серафима начала роптать и жаловаться на горькую судьбу мою. А Михаил Васильевич все молчит да вздыхает... Вдруг слышу какой-то треск. Смотрю: Господи! Страх и ужас напал на меня! Боюсь смотреть и глазам не верю: пустая, без масла лампада у образов вдруг осветилась белым огоньком и оказалась полною елея... Тогда я залилась слезами, рыдая и все повторяя: батюшка Серафим! угодник Божий! прости меня, Христа ради, окаянную, роптунью, недостойную; никогда более не буду!.. И теперь, – заканчивает она, – без страха не могу вспомнить этого. С тех пор я никогда не позволяла себе роптать: и как ни трудно бывало, а все терпела”.

После она приняла православие и жила в тайном постриге в Дивееве. А Михаил Васильевич окончательно предался батюшке и сделался вернейшим его послушником и любимейшим другом. Потому-то о.Серафим и называл его всегда ласковым именем “Мишенька”. Так закончилось первое чудо врачевания, оказавшееся столь благодетельным потом для Дивеева. Мантуров сделался беспрекословным исполнителем распоряжений батюшки. Все это знали и смотрели на него как на самого старца в делах обители. Все это произошло в 1822 году. При этом вспоминается и другой подобный же случай, и даже более дивный.

Дивеевская сестра Ксения Васильевна, как церковница, пришла в храм Рождества Христова заправлять пред иконою Спасителя негасимую лампаду по завету батюшки. Вылила она пред богослужением последнее масло, а после увидела, что оно все уже выгорело и лампада потухла. С горестным чувством она стала размышлять, что вот не исполнилось предсказание о.Серафима о неугасимости лампадки, хотя сестры и старались хранить завет его. Так, может быть, окажутся несправедливыми и другие пророчества его об обители? И сомнения в прозорливости святого налетели на душу одной из самых верных и близких послушниц батюшки... Закрыв лицо руками в печальном разочаровании, Ксения отошла от иконы Спасителя на несколько шагов. Вдруг послышался треск...

“Восклонив голову, – пишет автор Дивеевской летописи, – она увидела, что лампадка загорелась. Подошла ближе к ней и заметила, что стакан лампады полон масла и на нем два серебряных рубля. В смятении духа она заперла церковь и поспешила поведать дивное видение старице своей, Елене Васильевне Мантуровой. На пути ее догнала одна сестра, с которою был крестьянин, искавший церковницу и что-то желавший передать ей. Крестьянин этот, увидевши Ксению Васильевну, спросил:

Вы, матушка, здесь церковница?

– Я, – отвечала Ксения, – а что тебе нужно?

– Да вот батюшка о.Серафим завещал вам о неугасимой лампаде; так я принес тебе 300 рублей ассигнациями денег на масло для лампады, чтобы она горела за упокой родителей моих.

При сем он назвал имена усопших родителей своих и подал деньги”.

“Эта сестра, Ксения Путкова, в монашестве Капитолина, – свидетельствует сам автор Летописи, Леонид Чичагов, ныне Митрополит Петроградский, – была жива еще при составлении летописи, т.е. в 1895-1896 годах. “Ксения Васильевна” живет “милостию Божиею до сих пор (1895 г.) в Дивеевском монастыре, на радость и руководство сестрам и на отраду всем приходящим к ней слушать рассказы ее об отце Серафиме. Эта славная молитвенница, по болезни, лежит ныне больше в постели”. И, следовательно, она сама рассказывала и подтверждала ему рассказанный чудесный случай с маслом и деньгами.