Жребий некроманта 3 (СИ) - Решетов Евгений Валерьевич "Данте"

— Куда ты под колёса лезешь, остолоп!

И тут прозвучал выстрел. Пуля пробила лобовое стекло и вошла в глазницу Еремея. Тот вздрогнул, затем его руки бессильно сползли с баранки руля, а голова упала на плечо. В это же время резко открылась задняя дверь тачки. И я ошалелым взором увидел трёх мужиков в кожаных масках. А позади них прям на тротуаре клубился чёрный туман портала.

Несмотря на шок, я поспешно вытащил из кармана револьвер и стал лихорадочно нажимать на спусковой крючок. Две пули угодили в грудь одного из нападавших, после чего он мучительно согнулся и упал возле тачки. А вот другой урод в маске активировал заклятие и его вместе с третьим козлом закрыло защитное заклятие. Оно остановило пули. Они отлетели от магии и с жалобным звоном упали в салон автомобиля.

Как только в моём револьвере кончились патроны — меня схватили за ноги и грубо выволокли из машины, хотя я всеми правдами и неправдами цеплялся за дверь. Едва ногти не сорвал. Но моё сопротивление оказалось обречено на провал. Я всё-таки очутился на тротуаре, упав мордой в снег. Тут над моей головой раздался нарочито громкий и злой голос, заглушивший испуганные вопли бегущих прочь немногочисленных прохожих:

— Смерть прихвостням Императора! Мы погрузим Империю в хаос!

Следом меня чем-то знатно приголубили. Затылок чуть не разорвался от боли. А сознание трусливо нырнуло во тьму…

Глава 24

Сознание возвращалось долго и неохотно. Боль в затылке нарастала. А до барабанных перепонок, словно сквозь вату, стал доноситься звук капель, разбивающихся об камень. Кап-кап-кап… Возможно, этот звук и заставил меня со стоном разлепить пудовые веки. И меня тут же посетило дежавю. Я снова обнажённым оказался прикован к стене. Только теперь не за шею, а за левую ногу. На ней красовался ржавый металлический браслет, к которому крепилась длинная бурая цепь. Другой её конец оказался вмурован в стену. Я без особой надежды подёргал цепь, и она, конечно же, не поддалась.

Тогда мой страдальческий взор оглядел моё новое узилище. Оно представляло собой тесную камеру с драным матрацем и туалетной дыркой в углу. Три стены оказались сложены из грубо обработанных серых, влажных булыжников, а одна представляла собой решётку с прутьями в запястье толщиной. И за этой решёткой обнаружился каменный коридор, освещённый зажжёнными факелами. Средневековье какое-то.

По ту сторону коридора я увидел пару таких же, как моя, камер. И в них царил густой полумрак. Однако я сумел различить, что в каждой камере возле дальней стены кто-то сидит. Или это просто трупы? А может, мешки какие-нибудь или свёрнутые в рулон матрацы? Надо бы проверить. Может, я здесь не единственный вскормленный в неволе орёл молодой, который сидит за решёткой в темнице сырой?

Я с кряхтением встал с тюфяка, брезгливо покосился на разбежавшихся по гнилой материи мокриц и пошёл к решётке, морщась от боли, разрывающей голову. Каждый мой шаг сопровождался зловещим грохотом цепи и шлёпаньем босых ног по холодным, скользким булыжникам. Эти звуки заставили встрепенуться одного из сидельцев. Его камера была как раз напротив моей. Он поднял голову и, кажется, начал наблюдать за мной.

А я подошёл к решётке, взялся руками за стальные прутья и позвал хриплым голосом:

— Эй, бедолага, ты живой? По-русски понимаешь? Ты давно тут прозябаешь?

— Кха… кха… — донёсся до меня горький каркающий смех. И было в нём что-то неуловимо знакомое.

Затем хозяин смеха с трудом поднялся на ноги и похромал к решётке. Он тоже оказался «счастливым» обладателем цепи, которая звонко грохотала во время движений своего хозяина.

Я пока не мог различить во мраке его лица, обрамленного спутанными, грязными волосами. Однако мой нос услышал отвратительную вонь давно немытого тела. А потом узник подошёл к решётке и взглянул на меня глубоко запавшими голубыми глазами с полопавшимися капиллярами. И тут я ахнул, узнав мужчину! Конечно, его некогда золотисто-рыжеватые волосы превратились в абсолютно седые. А ухоженная бородка стала грязной мочалкой, топорщащийся на подбородке. Но это был он! Его Императорское Величество Александр Четвёртый!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Это вы! — непроизвольно выдохнул я, глядя на чёрный треугольник, на месте которого раньше был нос.

— Уже не совсем я, — горько прошамкал он ртом, лишённом половины зубов, и почесал грязными пальцами висок. Тут я заметил, что у Александра и уши отсутствуют. Их отрезали под самый корешок.

— Рад вас видеть… живым, Ваше Императорское Величество, — кое-как просипел я, стараясь откровенно не пялиться на его изуродованную физиономию. Однако и его тело оставляло желать лучшего. От него остались одни кости да кожа. Даже пальцы и те оказались на месте не все. На левой руке не хватало мизинца и указательного. Вид его был страшен. И он это понимал. Всё же государь ещё не был до конца сломлен.

Он сухо произнёс, громко втянув воздух:

— Можешь, не отводить глаза, Иван. Гляди прямо на своего государя.

— Слушаюсь, — промычал я и хмуро посмотрел в лицо Александра.

— Как ты здесь оказался? — надтреснуто спросил он, облизав сухие, потрескавшиеся губы.

— Дали по голове, да притащили сюда. Это были люди в масках, всемилостивейший государь. Они сумели открыть портал прямо в центре столицы, использовав некротическую энергию, — коротко рассказал я, мимолётом подумав, что моё фантастическое предположение оказалось верным. Императора действительно не убили, а всё это время держали в плену и пытали.

— Они служат Повелителю мёртвых, — с ненавистью процедил он, сверкнул воспалёнными глазами. — Переворот — дело его рук и предателя Корсакова.

— Похоже, Ваше Императорское Величество, они очень многих аристократов втянули в этот переворот. А сейчас в Царьграде стало совсем сложно вашим сторонникам. Их целыми семьями отправляют в Три сестрицы. Мы же сейчас как раз в этой темнице?

— Истинно так. Я сразу узнал эти стены, как только очутился тут, — кивнул Александр и вдруг подозрительно добавил: — А почему тебя притащили сюда? Что ты такого сделал?

— Это долгая история, государь, — тяжело вздохнул я. — В последние дни я начал догадываться, кто стоит за переворотом, но до этого искренне верил Корсакову. Мне мыслилось, что он действительно хочет отыскать вас. И я даже женился на его дочери, а потом… потом… принял титул князя Белозерова. Поскольку Корсаков отправил всю семью Белозеровых в темницу, объявив, что они-то и возглавляли этот переворот.

— Ох-х-х, подлец! — судорожно выдохнул государь. — Каков же подлец этот Корсаков! Он мало того что предал меня… он предал сам род людской! Связался с этим мертвецом, Повелителем мёртвых. А ты знаешь, почему я до сих пор жив? Повелитель пообещал сделать меня своей послушной марионеткой, чтобы я месяц-другой смотрел, как моей страной правит другой. Его ненависть к Романовым сильна. Ему мало просто уничтожить весь мой род. Ему ещё надо поглумиться надо мной, последним Романовым!

— А чего глобально добивается Повелитель, Ваше Императорское Величество? — жадно спросил я, приникнув лицом к холодным прутьям решётки.

— Не знаю, — пожал тот опущенными плечами. — Возможно, он желает управлять Империей руками Корсакова.

— Нет, князь слишком горд, дабы быть всего лишь чьими-то руками, — не согласился я, задумчиво нахмурив лоб.

— Больно хорошо ты его знаешь, — скептически выдал Александр.

— Прощу прощения, всемилостивейший государь, вы абсолютно правы. Я совсем не знаю его, иначе бы не оказался здесь. А теперь меня ждёт смерть, после которой всё имущество Белозеровых отойдёт моей жене Анастасии Корсаковой. Надеюсь, князь хотя бы братьев моих не станет трогать.

— От этого подлого змия всякое можно ожидать, — с ненавистью прошипел Император. И из уголка его рта потекла слюна, которая запуталась в бороде. — Поведай мне, Иван, что он уже успел натворить в стране, которая принадлежит мне по праву.

Я пару секунд собирался с мыслями, а затем стал рассказывать государю о том, как Корсаков прибирает к рукам власть. Кошмарит неугодных благородных и умасливает простолюдинов и предпринимателей многочисленными указами, облегчающими их жизнь. Император слушал меня, бессильно сжимал кулаки и скрежетал зубами. Кажись, его сильно задело то, что Корсаков стал пользоваться такой обширной народной любовью.