Бездна голодных глаз - Генри Олди

В зеркальце я успел заметить, что на лицо Нины начинает возвращаться осмысленное выражение, но мне некогда было испытывать облегчение.

В следующий момент над нами мелькнула громадная тень, и тяжелый удар сотряс машину, едва не перевернув ее. В крыше образовалась большая дыра с рваными краями, и на миг я увидел конец разинутого клюва. Еще чуть-чуть — и он размозжил бы Витальке голову, будь Виталька ростом со взрослого человека.

Голубь-папа, перед которым уходила в тень птица Рох из «Тысячи и одной ночи», развернулся на второй заход. Он медлил, ожидая, пока из железной скорлупы вылупится нечто более удобоваримое — и я мог только давить и давить на акселератор.

Арсен привстал, высунулся в образовавшуюся дыру и повел стволом пистолета, отслеживая птицу. Солнце снова утонуло в надвигающейся тени — и в этот момент ударил гром. Отдача отбросила Арсена обратно на сиденье. Я глянул в окно и увидел голубя. Летел он как-то неуверенно, тяжело взмахивая крыльями и кренясь набок.

Арсен промахивался в рыцарей. В голубя он не промахнулся.

За окнами, сливаясь в грязную сплошную полосу, стремительно проносились сосны. Машина подскочила на ухабе, неожиданно включился приемник, и усталый голос таможенника Верещагина всплыл над гитарными переборами…

— Не везет мне в смерти, —Повезет в любви!…

Потом пластинку в приемнике, очевидно, заело, голос монотонно зациклился на одной-единственной фразе — и тот, что в моей голове, тот, который Не Я, мучительно вслушивался в бесконечный круговорот сумасшедшего проигрывателя.

Не везет мне в смерти… щелчок… не везет мне в смерти… щелчок… не везет мне в смерти… не везет… мне… смерти… не везет…

Явление третье. Арсен

…Наконец-то Ниночка пришла в себя! Слава богу, а то на Андрюше лица не было… Я было заикнулся, чтоб за руль сесть, но он коротко глянул на меня, и этого хватило. Словно из сузившихся бойниц на меня прищурился кто-то, бесконечно старый и бесконечно уставший… Да и машину он вел так, как никогда — легко и страшно. Я успокоил Тальку и занялся Ниной, успев подумать, что чертов Отросток явно вознамерился угробить нас всерьез.

Нина все пыталась выговориться, и я не мешал ей, хотя помнила она немногое, а воспоминания о каталепсии в траншее сразу вызывали у нее истерику…

Потом я увидел, как впереди заклубился уже знакомый туман, быстро сгущаясь, и над асфальтом явственно проступил купол верхней части Атмосферного Черепа. Он медленно выползал из-под земли, словно костяной сюрреалистический росток; асфальт трескался, вспучивался, расступался в стороны, выпуская все новые сантиметры, дециметры, метры Черепа.

Андрей остановился. Череп так и не вылез целиком. На этот раз он выглядел более правильным, только зубы казались длиннее обычных, а на темени был укреплен транспарант.

«All the world is a stage, all the people are players. But you can improvise…»[2] — гласил он.

Дав нам вволю налюбоваться надписью, Череп лениво перешел в атмосферное состояние. Дыра в дороге затянулась без последствий.

— А почему дядя Череп молчал? — робко поинтересовался Талька.

— Стыдно ему… — буркнул Андрей. — Он Шекспира переврал.

У меня было на этот счет иное мнение.

— Стыдно — это верно… Правило он свое нарушил. Подсказывать начал. И более откровенно, чем раньше… Тебе не кажется, Андрюша, что мы играем отведенные нам роли в гигантском театре абсурда? Причем…

— Причем, — хмуро продолжил Андрей, — наша роль — главная, что меня отнюдь не радует. Я не гонюсь за славой…

— Я тоже. Да и все, кто попадался нам на пути, очень уж смахивают на статистов. А мы играем, и, по-видимому, играем в нужном направлении. И если нам не удастся поломать предложенный рисунок роли, то я просто не знаю…

— И я не знаю, — сказал вдруг Андрей, поворачиваясь ко мне. — Что-то ворочается в моем мозгу, некое смутное знание, но когда я пытаюсь ухватить его мелькнувший и ускользающий хвост — оно уходит. Кто-то продирается сквозь меня, он неслышно кричит из последних сил, но я не слышу его — хотя кричит он что-то важное, нужное… И для меня, и для тебя, Арсен, и для Нины с Виталькой, и для всех — а, может быть, для всех в самом широком смысле…

— Кто кричит? — спросил я.

— Никто не кричит, — неожиданно сказал Андрей. — Ты о чем?

— О тебе, — немного обиделся я. — Ты же сам сейчас сказал, что кто-то кричит…

— Я сказал?! — изумился Андрей. — Я молчал…

— Молчал, — тихо подтвердила Нина.

Талька только молча кивнул.

Конец коровы бабки Салтычихи. Андрей

…Казалось, сегодняшнему дню не будет конца. Часы у нас всех стояли, время остановилось вместе с часами, и сутки длились, по крайней мере, неделю. Тени удлинялись, перечеркивая серое полотно дороги, и предзакатный багрянец полыхал в окнах домов очередного поселка, или города, или как оно там называлось…

Центральная улица была вся изрыта свежими окопами с высокими брустверами (насколько я успел заметить, в этом Отростке постоянно и много копали, причем в самых неподходящих местах), вокруг сновали озабоченные солдаты, устанавливая проволочные заграждения вокруг пулеметных гнезд…

Я остановился у первого окопа и, высунувшись в окно, стал осматриваться в поисках объездного пути. Совсем рядом, на вывороченном из земли бетонном блоке, сидел и курил скучающий лейтенант. Один погон его кителя был оторван и свисал вниз.

— Что это у вас? — заинтересованно спросил его Арсен. — Война, что ли? Или учения?…

— Мучения, — вяло отмахнулся лейтенант. — Тигр из зоопарка сбежал.

— А окопы зачем роете?

— Приказ.

Возразить было нечего.

— И давно он сбежал? — осведомился я.

— Кто?

— Ну, тигра ваша…

— А-а… Недавно. Месяцев семь назад. Или восемь.

— Так почему тревогу только сейчас подняли?

— И ничего не сейчас, — обиделся лейтенант. — Когда надо, тогда и подняли. Мы тут уже в девятый раз окопы роем. Как увидит кто зверя — так и окапываемся. Заново. А потом засыпаем, чтоб движению не мешало.

Собственно, сам лейтенант окопов не рыл, он сидел, курил и уверенно говорил — «мы»…

— Скажите, товарищ военный, — встревоженно выглянула в окно Нина, — а жертвы за это время были?

— Были, — хмуро сообщил лейтенант. — У бабки Салтычихи корову задрал. Мы стрельбу открыли, а он смылся. А к утру только полкоровы осталось, да и в той — пятнадцать пулевых ранений. Остальное то ли хищник отожрал, то ли народ по хатам растащил…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});