Бездна голодных глаз - Генри Олди

…А пистолет-то, пистолет! И чего его разбойник бросил — пальнул бы в черта этого… Только его, наверное, обычные пули не берут — серебро нужно. Или кол осиновый. А пистолеты колами не стреляют…

— Дядя Арсен, можно посмотреть?

— Что? А… ладно. Только осторожно. Сейчас я патроны выну, тогда смотри.

Ну конечно, как мне, так без патронов…

— Арсен, что вы делаете?! Не давайте ему эту гадость! Виталик, не смей! Это не игрушка.

— Мам, он же не заряжен… Я только посмотрю — и отдам.

— Прекрати немедленно! Арсен, спрячьте его.

— Ну что вы, Нина? Я уже обойму вытащил, и ствол пустой. Пусть ребенок посмотрит…

— Верно, Нинок… (спасибо, папа!) Я сам в его возрасте… — и ничего, как видишь.

— Ну, хорошо… Только не нажимай ничего! Посмотри и сразу отдай дяде Арсену, — сдается мама.

Ох, и тяжелый же… А когда стреляет, небось, еще и отдача ого-го какая!

— Дядя Арсен, это что за марка?

— Не знаю. Я никогда такого не видел. Похоже на «люгер» или «кольт», но…

— Так «кольт» — это ж револьвер!

— Нет, Талька, пистолеты «кольт» тоже бывают. Но — другие.

Так, запомним… А я думал, «кольты» — это только те, что у ковбоев… Ох и тугой же у него курок! Не нажимается…

— И не старайся. Я его на предохранитель поставил.

— А как он…

— Виталик, перестань сейчас же! А вы, Арсен, прежде чем давать мальчику оружие…

Похоже, отберут… Ну и ладно, вот только разок прицелюсь из него вон в того дяденьку на повороте… Ой! Это же гаишник!…

Гаишник свистит и машет нам своей полосатой палочкой. Пистолет уже у дяди Арсена, и он поспешно прячет оружие, пока папа послушно тормозит.

Гаишник подходит к нам, скрипя сапогами, и небрежно отдает честь. На сапогах у него бренчат погнутые шпоры. Мотоцикл он ими пришпоривает, что ли?… Лицо у гаишника толстое, красное, фуражка съехала на затылок, а глаза какие-то стеклянные, неживые, да еще и один — карий, а другой — и вовсе зеленый…

— Старший сержант Кобец, — он снова козыряет, чуть покачнувшись. — Ну-ка, из чего это ваш мальчик в меня целился?… Давайте, давайте, выкладывайте… — от него пахнет, как от дяди-разбойника, и дышит он мне прямо в лицо. Мысли путаются…

Сам собой у меня в руке оказывается мой водяной пистолет. Он тоже большой и черный; гаишник неожиданно резко и больно бьет меня по руке, на лету перехватывая игрушку. Тонкая струйка воды брызгает ему в физиономию. Жаль, что не настоящий — была бы дырка в голове!

— Что вы делаете?! Это же игрушка. За что вы ребенка?!

Это папа. Голос у папы звенящий и страшный, и кажется, что он сейчас выскочит из машины и разорвет гаишника на куски. Ударенная рука болит, и я еле сдерживаюсь, чтобы не заплакать…

Гаишник молча крутит в пальцах мой пистолет, брезгливо стирает капли со щек, с вислых рыжих усов и, поколебавшись, возвращает пистолет мне. Я замечаю у него на пальце перстень с ненашими буквами и длинным острым шипом, торчащим из центра. Дядя Арсен тоже смотрит на перстень, и лицо у него становится твердым и злым.

— Игрушка, — произносит сержант, дыша на меня кислятиной и не моргая своими разноцветными пуговицами. — Вам всем придется пройти со мной.

— Почему? — спрашивает мама.

— Вы превысили скорость.

— Я не…

— Не пререкайтесь с представителем власти. Выходите из машины.

— Тогда почему — все? За рулем был я — значит, мне и отвечать.

— Вопросы здесь задаю я. Выходите.

В зеркальце я вижу лицо мамы — оно бледное, растерянное и очень испуганное. Вот-вот расплачется. Мы переглядываемся — и, все четверо, выбираемся из машины.

— Следуйте за мной, — сухо произносит гаишник. Мы следуем.

…Мы подходим к какому-то старинному дому с колоннами у входа, поднимаемся по высоким каменным ступеням. Гаишник толкает скрипучую дверь с позеленевшими набалдашниками на медной ручке, и мы оказываемся в очень темном коридоре. Я сразу же хватаю дядю Арсена за руку (папа идет первым, сразу за гаишником, потом мама).

Впереди возникает тусклый свет. На мгновение его заслоняет гаишник, после — папа… и мы оказываемся в огромном зале с полукруглым потолком. На стенах горят настоящие свечи, но толку от них мало, и все равно видно плохо. Мы стоим на деревянном огороженном возвышении; напротив — такое же возвышение, но побольше, и на нем стоит стол. За столом сидят скучные дяденьки в черном, с длинными белыми завитыми волосами, и в смешных плоских шапочках с кисточками. Справа и слева от нас торчат два всамделишных рыцаря в латах и с тяжеленными железяками — кажется, они называются алабердами…

Тем временем гаишник уже низко-низко склонился перед неподвижными черными дяденьками. Сверху он выглядит неловким и ненастоящим.

— Подсудимые доставлены, ваша честь, — неожиданно тонким голоском пищит сержант.

Один из черных вяло машет рукой, и гаишник, пятясь задом, спешит исчезнуть, стараясь не звякать шпорами.

— Что вы можете сказать в свое оправдание? — спрашивает человек в шапочке, которого сержант назвал «ваша честь».

— Позвольте полюбопытствовать, а в чем нас обвиняют? — папа искусственно улыбается и шепчет: «Маскарад…»

— Значит, вам нечего сказать.

Их честь даже не вслушивается в папины слова; похоже, что ему заранее все равно.

— Итак, доподлинно установлено, что все, здесь присутствующие, повинны в непрощаемых преступлениях перед Церковью и Короной, а посему двое мужей приговариваются к смертной казни через колесование, жену бесстыжую надлежит отправить на вечное покаяние, а отрока определить в послушание к отцам-иезуитам для вытравления ростков ереси и воспитания в благочестии. Приговор надлежит привести в исполнение незамедлительно.

— Послушайте, кончайте этот балаган, прекратите… — папа все никак не может понять, что все это не понарошку, не игра, но я-то сразу понял, и мама, кажется, поняла, и дядя Арсен…

Дядя Арсен легко перепрыгивает через ограждение и пытается подойти к столу, но рыцарь ухватывает его за плечо железной рукавицей и останавливает. Их честь тем временем собирается гасить свечи, стоящие на столе, обжигает пальцы и недовольно морщится.

— Разве так свечи гасят? — громко и весело говорит дядя Арсен, и черные удивленно поворачиваются в его сторону. — Давайте покажу…

Их честь машет рыцарю, тот отпускает дядю Арсена, и вот он уже у стола. С доброжелательной улыбкой дядя Арсен бьет свечку кулаком, резко отдергивая руку назад. Пламя дергается и гаснет, свеча остается стоять. Я-то знаю, что дядя Арсен — каратист, он уже девять лет занимается; но их честь этого не знает и заинтересованно пододвигает большой гнутый подсвечник. Дядя Арсен бьет еще раз, но промахивается. Подсвечник летит в грудь черному, тот отшатывается, скатерть на столе вспыхивает вместе с кисточкой смешной шляпы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});