Избранное - Эдуард Асадов

ЧАСТЬ 2

Глава 4.

ТАНЯ

1

Хлещет дождь по листьям и по веткам,Бьёт, гудит, упругий и прямой.Дальний берег скрыт за плотной сеткой,Дымчатой, холодной, слюдяной.

Пляшет дождь весёлый, голоногий,Мутные взбивая пузыри.Пляшет вдоль просёлочной дороги,Бьёт чечётку с утренней зари.

Мало стука — он ударит градом.Лес шумит от ледяной шрапнели…А они стоят недвижно рядомПод плащом высокой статной ели.

Дождь застал их на глухом просёлке,По дороге к лагерю. И вотТретий час колючие иголкиИх в лесу спасают от невзгод.

С четырех сторон — стена воды…Кажется, ни людям, ни зверямНе сыскать их даже по следам.Впрочем, в дождь какие уж следы?!

В рюкзаке мешочек с образцамиДа промокших спичек коробок,Маленький пакетик с сухарями,Шесть картошин, соль да котелок.

Влажный ветер, рыща по округе,Холодком колючим донимаетИ озябших путников друг к другуВсе тесней и ближе придвигает.

Как странны невольные объятья!Все яснее у груди своейГрудь девичью под намокшим платьемЧувствует взволнованный Андрей.

Надо б как-то сразу распрямиться.Пошутить беспечно, отстраниться.Только он, как раз наоборот —Не назад подался, а вперёд.

Что виной тут: тихий посвист птицы,Ветра ли пьянящего глоток,Танины ли длинные ресницы,Он и сам ответить бы не мог.

А Татьяна? Что же нынче с нею?Где ледок её спокойных глаз?Почему так ласково к АндреюВдруг прильнула девушка сейчас?

Кто сумеет разобраться в этом?Право, глупо спорить и гадать!Легче звезды в небе сосчитать,Чем сердечным овладеть секретом.

Все сейчас красноречивей слов:Тихий вздох, пожатие руки…Что же это: новая любовьИль минутной вспышки огоньки?

С вышины сквозь толщу серых тучВниз скользнул весёлый тёплый луч,А за ним, как будто в море хлеба,Вспыхнул васильком кусочек неба.

Он был влажный, он был синий-синий,Будто взгляд, знакомый с детских лет.И казалось, он воскликнул: «Нет!»Крикнул с болью голосом Галины.

Да, конечно, только показалось.Ну какой там голос в самом деле?!Только радость словно б вдруг сломаласьИ метнулась в гущу старых елей.

Что ж потом? Ведь из любимых глазХлынет столько неподдельной муки!Огонёк свернулся и погас…Сжались губы, и ослабли руки…

— Что костёр? Нет, нам не до костра. —Голос сух и непривычно колок.— Дождь уже кончается. Пора.Скоро вечер. Поспешим, геолог!

— Нам, — сказал Андрей, — идти немного,Лагерь наш вон там, за тем бугром.Что ж, пошли, пока видна дорога.Через час, я думаю, дойдём.

Вот и холм. И вмиг застыли двое:Лагерь словно бурею смело,А внизу чернело небольшоеВовсе не знакомое село.

— Заблудились! — ахнула Татьяна. —Ну, геолог, драть тебя и драть.Так всегда бывает, как ни странно,Если карт и компаса не брать.

Где же нам искать теперь ночлега?— Здесь, — ответил Громов, — решено. —Позади вдруг скрипнула телегаИ раздался зычный голос: — Но-о-о!

На подводе высилась старуха,В сапогах, в большом дождевике,В заячьем залатанном треухеИ с кнутом в морщинистой руке.

— Бабка! Далеко ль до Белых Кочек?И какое там внизу село?— Это вон Аркашино, сыночек…— Ишь куда нас, Громов, занесло!

— А до Кочек сколько?— Вёрст двенадцать. —Бабкин голос — ерихонский бас.— Бабушка, а вы домой сейчас?

— Да куда же мне ещё деваться?Медсестру вон отвезла в район.Вымокла и все кляла дорогу.А по мне, что взмокла — слава богу!

Жить в деревне был ей весь резон,А она, прожив здесь три недели,Застонала: «Скука, тошнота…Доктор строг. Все книжки надоели.

Так-де и завянет красота».Вот и отвезла я стрекозу.А про вас мне баяли словечко.Вы тут камни ищете на речке.

Лезьте. Я к себе вас отвезу.Таня тихо: — Может, неудобно?Может, мы стесним? У вас семья?— Я семью вам опишу подробно:Вся семья — мой серый кот да я…

Только пусть я бабка, пусть седая,Но силёнки все ж во мне крепки.Да и должность у меня мужская,Я колхозный конюх, голубки.

Вечереет… Солнце кистью яркойПрикоснулось к каждому листуИ в большую радужную аркуВставило всю эту красоту.

В маленьком багряном озеркеАлые, в густых лучах заката,Утка и пунцовые утятаМедленно плывут невдалеке.

Вон берёзка белый стан сгибаетИ, стыдливо прячась за кустом,Свой наряд зелёный отжимает,Ёжась под холодным ветерком.

Да, в тот вечер все вокруг сверкалоТысячами радостных огней.— Хорошо! — Татьяна прошептала.— Очень! — тихо вымолвил Андрей.

2

Все небо к ночи снова занесло,По стёклам зябко покатились слезы,Но в хате бабки Аннушки тепло,Здесь пряный запах мёда и берёзы.

Бормочет, остывая, самовар.С его загаром медным, как ни странно,Отважно спорит бронзовый загарХозяйки дома, моющей стаканы.

У печки на протянутом брускеВисят костюмы мокрые гостей,А их самих, одетых налегке,Усталых и прозябших до костей,

Отправила старуха на лежанку,Сказавши басом: — Грейтесь-ка пока.Дорога в дождь, конечно, не сладка.Ну, ничего, зато уж спозаранку —

Куда тебе ненастье иль гроза —Погода будет ясной, как слеза.Коль говорю, так вы уж верьте мне,Ведь мой «баромет» у меня в спине.

Приятно после слякотной дороги,Поужинав, улечься на печиИ чувствовать, как спину, плечи, ногиПод шубой согревают кирпичи.

Посуду всю убрав в пузатый шкаф,Уселась бабка важно за газету.Вдруг кто-то, в раму часто застучав,Протяжно крикнул: — Тётка Анна, где ты?!

Хозяйка, перегнувшись через стол,Взволнованно спросила: — Что ты, Настя?— Да с нашей Резвой, бабушка, несчастье,Ей бык на ферме шею распорол!

Где ломота в коленях?! Быстро, спороМетнулась бабка, будто на пожар.Схватила телогрейку: — Я не скоро…Вы отдыхайте… Грейте самовар…

Дверь хлопнула. Прогрохали ступени,И тишина… Они теперь вдвоём…И сразу же неловкое смущеньеИх молчаливо стиснуло кольцом.

— Люблю я сказки страшные, Танюша.Ты б рассказала? — пошутил Андрей.— Ну что же, пострашней так пострашней,Могу, геолог, коли хочешь, слушай.

Жила-была принцесса… Впрочем, хватит!Ты помнишь наш дорожный разговорО затонувшем парусном фрегате,Про институтский бал и мой позор?

Верней, не про позор, а про обидуНа то, что он не понял ничего,Пришёл с другой… Взглянул и не увидел,А я ждала, я так ждала его!

Потом я часто думала о ней.О той… Другой… Ну чем приворожила?Ведь я лицом не хуже, ей-же-ей!Ум? Но и тут я вряд ли б уступила.

— Но ты сказала, — Громов рассмеялся, —Что он был с бочкой, рыжею, кривой… —Однако смех мгновенно оборвался.— Постой, ты плачешь? Таня, что с тобой?!

— Эх ты, геолог! — проглотив слезу,Сказала Таня с невесёлым вздохом. —Ведь я же знаю — нынче там, в лесу,Ты обо мне небось подумал плохо.

Решил, конечно: что ей до того,Что я женат? Она и крохам рада…Ты, как всегда, не понял ничего…Нет, подожди, перебивать не надо.

Сейчас поймёшь. О ней я солгала.Однако верь мне: вовсе не со зла,Так было проще. А она иная:Не рыжая, увы, и не кривая.

Её глаза (и это уж не ложь)Большие, темно-синие и чистые.А волосы, как перед жатвой рожь,Такие же густые и пушистые.

Он ею жил, а я — пустой мечтой.Ну вот тебе и сказочки конец!Жила-была принцесса, а геройПошёл совсем не с нею под венец…

Татьяна попыталась улыбнуться,Но к горлу снова подступил комок.— Графин с водой… вон там стоит, на блюдце…Сходи, не поленись, налей глоток…

Мир как-то сразу спутался, смешался.— Так, значит, Таня… Значит, ты меня?..— Уже пять лет. А ты не догадался?Совсем стемнело. Разыщи огня…

— Зачем, Танюша?— Да уж поздно. Вечер.В других домах уже давно огни. —Под лёгкой кофтой так округлы плечи…А губы близко, рядом… Вот они!..

Он как в чаду. Он все забыл отныне.И, как бы вечер ни синел сейчас,В душе Андрея цвет небесной синийЗакрыли тучи темно-серых глаз.

Все мутит разум: и слова хмельные,И тонкий запах девичьих волос,И губы… губы влажные, тугие,Слегка солоноватые от слез.

Татьяна Бойко, статно-горделивая,Краса и гордость институтских стен,Твоя теперь — покорная, счастливаяИ ничего не ждущая взамен.

3

Ночь сползла в овраги. Рассвело.Во дворах дымятся самовары.А с плетней гремят на все селоПетухов победные фанфары.

Щёлкнул за околицей пастух,Разошлась туманная завеса,И громадный огненный петухМедленно взлетел над спящим лесом.

Все пока истомою объято…Но уже, проворны и легки,Солнечные жёлтые цыплятаПонеслись к селу вперегонки.

Через стекла яркою лавинойВ дом, в уют, в жилую теплоту!Вот уж двое прыгнули на спинуСерому ленивому коту,

Эти трое бродят по буфету,Те рядком уселись на окне,А вон тот забрался на газетуИ полез беспечно по стене…

*

Дверь открыв, вошла хозяйка в хату,Полушалок скинула на стол.— Здравствуйте-ка, с солнышком, ребята!А «баромет» мой-то не подвёл!

И, повесив ватник возле печи,Гулко пробасила: — Ну, дела,Я всю ночь сегодня не спала.Бык-то крепко лошадь покалечил.

Только что ж вы, милые, молчите?Может, я не то все говорю?Или просто вы так крепко спите?Ну-ка, ну-ка, дай-ка посмотрю!..

Так и есть: ладони разметав.Парень спал, плечистый, смуглолицый,А она, к плечу его припав,Крепко сжав пушистые ресницы.

Все во сне губами шевелила.Что шептал с улыбкой этот рот?Может статься, говорил он: «Милый!..»Может… Впрочем, кто их разберёт!

Бабка вдаль задумчиво взглянула,Видно, что-то вспомнила, вздохнула.Что ж, и ей когда-то, может быть,Довелось такое ж пережить.

Ласково гостей перекрестила,Что-то прошептала горячоИ полой тулупчика прикрылаДевичье открытое плечо.

Глава 5.