Том 3. Рассказы, сценарии, публицистика - Исаак Бабель

— Право на риск! — стучит по столу графином Фридман.

Грохот восклицаний заглушил его слова. Этот грохот прорезал беспечный тенорок.

— Что за шум, а драки нет! — входя, сказал Полибин, обмахнул платочком кресло и опустился в него.

Пренебрежение, значительность, почти брезгливость, с какой он развалился в кресле, были так разительно несхожи с прежним Полибиным, что собрание застыло…

— Давайте, уважаемый, — пряча платок, кивнул Полибин Мурашко. — Давайте, я слушаю вас…

Чертежная, населенная призраками тревоги и молчания.

— Наташа, ты скоро?

Наташа встала, колеблясь, и словно чужими ногами подошла к столу Лейбовича, разложила чертеж, подозвала глазами Вихрашку.

— Мне кажется, что это здесь, Лейбович. Озаренные лучом головы над расчетом…

В кабинете Мурашко. Закинув голову, говорит Мурашко, опираясь ладонями о край стола:

— Я возражаю и буду возражать до конца…

— Короче, уважаемый, — прерывает его Полибин.

В чертежной.

Варя, Наташа и Лейбович вскочили, как будто на месте чертежа увидели зашевелившуюся змею.

Наташа закрыла глаза, потом открыла их, лицо ее было смочено слезами…

— Вихрашка, милая… — сказала она и протянула обе руки вперед.

— И все-то дело, — ожесточенно трясла мальчишеской головой Варя. — И вся-то авария!

Вихрашка переводила глаза с Лейбовича на Варю, с Вари на Наташу.

— Лейбович, милый, — сказала Наташа, дернулась, схватила расчет и опрометью убежала.

Из кабинета Мурашко шумной толпой вывалились в коридор заседавшие.

С несвойственной ему положительностью Фридман сказал шедшему рядом с ним Петренко:

— Дирижабль я, конечно, сожгу… Гробокопатели его не увидят!.. Ты меня не знаешь, Петренко…

— Я тебя знаю, — возразил Петренко.

Мимо них прошел Мурашко. Его догнал мелкими шажками Полибин и взял начальника Дирижаблестроя под руку:

— Просился к вам старый Полибин — пренебрегли! А Полибин тут как тут… как будто бы и не стоило ссориться со стариком…

И стучащими, старательными шажками он побежал дальше. Ему навстречу, несомая крыльями счастья, мчалась Наташа. Крылья эти принесли ее к Мурашко.

— Ну-с, так-с, — сказал Мурашко, — слушали, постановили: предложить некоему Мурашко работу, пока суд да дело, свернуть; Жукова отстранить, дирижабль не то выбросить на свалку, не то снести в ломбард!..

— Алексей Кузьмич, — перебила его трясущаяся Наташа.

— Еще не все! Материалы передать прокурору. Теперь все.

— Алексей Кузьмич, — тихо сказала Наташа и взяла начальника за руку. — Я нашла ошибку…

XIII

Он почти лег на стол. Магический свет лампы падает на гриву волос, на повязку, сквозь которую проступила кровь. Жуков чертит.

Звонок.

— Войдите, — и он приблизил лицо вплотную к чертежу.

Но это звонок у входной двери. У входной двери Наташа, Фридман, Вихрашка.

Ночь. В машине сквозь стекло мелькнуло лицо Васи. Звонок трещит безостановочно.

— Не слышит, — сказал Фридман и дернул ручку. Дверь открылась. Она не была заперта. Комсомольцы на цыпочках прошли коридор и детскую, где спали четыре маленьких Жукова.

Подняв голову от чертежа, Жуков увидел гостей.

— Петр Николаевич! — голос Вихрашки вздрагивал, он был неумело суров и неумело торжествен. — От имени комитета комсомола, от имени всех комсомольцев мы выражаем вам сочувствие… И потом еще — мы выражаем уверенность…

— Я нашла ошибку, — ласкающим своим голосом сказала Наташа.

— Будет летать, маэстро!.. — закричал Фридман и осекся.

Отсутствующее лицо Жукова. Пятно крови, как звезда, на повязке, глаза, устремленные поверх собеседников.

— Петр Николаевич, — выдвинулась Вихрашка вперед, — мы должны сейчас же сделать…

— Делать надо вот что… — ответил Жуков и развернул перед комсомольцами нарисованное на ватманской бумаге чудовище невиданной формы.

— Делать надо болид будущего… Он дернул себя за повязку.

— Вот осуществленные межпланетные путешествия… Вот полет на Луну. Скорости в тысячи километров в высших слоях атмосферы.

— Луна подождет, — ответил Фридман. — Поехали на верфь, Петр Николаевич…

На лицах комсомольцев смятение, почти отчаяние.

— Вы здесь сидите, — волнуясь, сказала Вихрашка, — Петр Николаевич, и не знаете… На Мурашко нажим отчаяннейший… Завтра другие люди будут всем ведать, не вы…

— Вы не правы, Петр Николаевич, — сказала Наташа. При звуках негромкого, непреклонного голоса Наташи

Жуков сжался, метнулся, замер.

— Сегодня нужно одно: чтобы «СССР-1» прошел испытания…

— Покажите, — протянул к ней руку Жуков. Наташа подала расчет. Вихрашка удалилась на цыпочках в соседнюю комнату.

Быстро набрала на телефоне номер:

— ЦК партии?.. 518… Там у вас Мурашко из Дирижаблестроя… Насилу сдвинули, Алексей Кузьмич…

Голос Мурашко:

— В каком состоянии?

— Да в каком состоянии?.. Болид будущего… Сейчас потащим на верфь…

Жуков молча сидел над расчетом. Потом встал, с тоской огляделся; что-то беспомощное и печальное отразилось на его лице.

— Петр Николаевич, — боязливо сказала Вихрашка, — ждем только вас… Вся сборочная на месте…

Жуков закрыл глаза.

— Новый аэродинамический расчет… — казалось, он говорил сам с собой, — перемены в кольце… Не сделаем… Никогда не сделаем…

Он прошелся по комнате с необычайной для него медленностью и усталостью. Неожиданно улыбнулся Наташе. Закинув голову, вышел в соседнюю комнату и набрал номер телефона. Неумелыми, негородскими словами Жуков медленно говорил в трубку:

— Я телефонирую в квартиру академика Толмазова?.. Если Иван Платонович захочет, пусть подойдет к телефонному аппарату…

Из квартиры Толмазова ответила старая женщина московского профессорского типа в молодящем ее пестром халате.

— Иван Платонович два часа как спит… Кто это говорит?

— Это говорит Жуков, у которого есть дело к Ивану Платоновичу… Дело, которое никто в Союзе, кроме Ивана Платоновича, исполнить не может.

Его прервал голос Анны Николаевны Толмазовой:

— Я попрошу вас в это время Ивана Платоновича не беспокоить…

И повесила трубку.

Жуков потер лоб и обернулся к комсомольцам.

— Она просит… — сказал он запинаясь, — она просит не беспокоить…

ХIV

Жена академика ошиблась. Академик не спал. На длинном его столе разложены чертежи конструкции Жукова.

Толмазов переходит от одного чертежа к другому. Он взъерошен, руки его дрожат. Дрожащей рукой берет он пепельницу. Пепельница падает.

В дверях пудреное, насурьмленное лицо Анны Николаевны.

— Иван Платонович, ты не спишь?

— Как видишь…

— Иван Платонович, звонил этот Жуков… Я не позвала…

— Сейчас же соединить!

— Тебя не поймешь, Иван Платонович, — обидчиво сказала Анна Николаевна, — то ты кричишь, что он сумасшедший…

Толмазов изучает чертежи…

— Иван Платонович, поскольку ты не спишь, я хотела поговорить с тобой о Тамаре… Тамара просит путевку…

Толмазов поднял голову от чертежа.

— Безумен Жуков, — проговорил он, — нормальна Тамара, нормальна ты… нормален Полибин… С вами вместе стал нормален и я — и перестал быть Толмазовым!..

Анна Николаевна чуть не заплакала:

— Господи… Иван Платонович… что же это такое? Все наперебой говорят, что дирижабль не мог сесть, а ты…

— Дура! — Толмазов задохся. — Почему он поднялся?!

— На этот вопрос вы и должны ответить, — сказал голос в дверях.

Толмазов обернулся. На пороге стоял Мурашко.

— Как вы прошли? — пролепетала Анна Николаевна.

— Домработница открыла… За дверью — полуодетая, смятенная домработница.

— Уйди, — сказал Толмазов жене. Анна Николаевна уползла и заплакала уже за дверью. Толмазов стоял возле чертежей, как бы защищая их.

— Чем я обязан?

— Для того чтобы «СССР-1» прошел испытания, для того чтобы дополнить, видоизменить теорию академика Толмазова, для того чтобы Советский Союз узнал, что у него есть выдающийся конструктор Петр Жуков, — для этого академик Толмазов должен сделать аэродинамический расчет по кольцу Жукова…

— Я не совсем понял. Руки Толмазова дрожали.

— Нет, вы поняли. И еще должны вы понять, что это дело… Вопрос во взгляде Толмазова.

— Ну, чтобы они летали. Мне поручено Коммунистической партией, поручено Советской страной… Это поручение… ну, как бы это сказать попроще… это поручение я выполню. — Мурашко сел. — Я жду ответа, — сказал он.

XV

В очень хорошей машине развалился Полибин. Рядом угрюмый Васильев, угрюмее, чем всегда.