Морской узел - Андрей Дышев

В этом районе жила Ирина.

Глава 26

Тартар

На мои настойчивые звонки она не отвечала – ее телефон был отключен. Я завел яхту в ближайшую бухту – глубокую, как фьорд, сколь красивую, столь и опасную, так как на ее дне, словно морские мины, притаились огромные, поросшие водорослями камни. Пропороть днище здесь было так же просто, как занозить ногу, гуляя босиком по сосновому лесу. Но искать другую стоянку у меня не было времени. Я заглушил мотор и кинул якорь.

– Игнат!! Проснись, Игнат!!

Я тормошил его и тем причинял боль. Игнат, не открывая глаз, морщился, кряхтел, показывал зубы. Наконец посмотрел на меня мутным взглядом, попытался вскочить с дивана, но острая боль заставила его вскрикнуть и судорожно вцепиться в край стола.

– Что?! Что?! – в ужасе крикнул он, озираясь по сторонам и, по-моему, не соображая, где находится.

– Игнат, я возвращаюсь на берег! – громко и отчетливо сказал я ему. – Яхта на якоре… Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я не мог ждать, когда Игнат окончательно придет в себя и начнет соображать. Грохоча ботинками, сбежал вниз, влетел в каюту врача. Тот по-прежнему крепко спал, разметавшись по кровати. Подушка валялась на полу, скомканное одеяло намоталось врачу на поясницу. Не церемонясь, я стал лупить врача по щекам.

– Проснитесь! Проснитесь, доктор! Уже утро, вам пора на берег!

Врач состроил такую гримасу, словно его тошнило, что, впрочем, вполне могло произойти. Он что-то жалобно пролепетал, распространяя вокруг себя нестерпимый запах прокисшего виски, и натянул себе на голову комок одеяла. Я схватил его за воротник рубашки, приподнял и влепил хорошую пощечину. Врач разодрал слипшиеся веки, подернутые слизью, попытался сфокусировать зрачки, но это у него не получилось, и он захныкал.

Я кинул его на кровать, поднял с пола и швырнул ему в голову подушку. Моя совесть была чиста. Я пытался переправить этого мерзавца на берег. Теперь он будет самостоятельно решать эту проблему и плыть по морю верхом на своем медицинском чемодане или на бутылке из-под виски.

Я вернулся в кают-компанию. С трудом удерживаясь на ногах, Игнат проделывал путь от дивана к камбузу. Он был еще очень слаб, к тому же каюта качалась во всевозможных плоскостях, словно какой-то экстремальный аттракцион. Добравшись до камбуза, Игнат принялся цеплять на карниз штормовой крюк и подвешивать над плиткой кофейную турку. Он захотел кофе и делал все правильно, чтобы приготовить его в условиях качки. Значит, парень начал соображать.

– Я плыву на берег, – сказал я.

– Валяй, – равнодушно ответил Игнат, не глядя на меня.

– А врач остается…

– Зачем? Мне он больше не нужен, – перебил меня Игнат.

Время шло, «Горка» полыхала, а Игнат грузил меня какими-то глупыми второсортными проблемами.

– Если он тебе не нужен, ты его и отправляй! – грубо ответил я. – Пожалуйста, не запускай мотор, здесь очень много подводных камней. Дождись меня. Я скоро вернусь.

Игнат ничего не ответил и принялся наполнять турку минеральной водой. Едва не сорвав дверь с петель, я вылетел на палубу. Моя резиновая лодка изрядно завяла и по консистенции и цвету напоминала гнилой помидор. Я принялся распутывать ниппельную трубку зубами. Поскользнулся на мокрой палубе, грохнулся на спину, но не выпустил трубки изо рта и вместе с лодкой кубарем покатился к кормовой лестнице. Боль несколько отрезвила меня… Почему же я сразу предполагаю худшее? Подумаешь, где-то во дворах загорелся мусорный бак. Или бочка со смолой. Нельзя же сразу паниковать! И нет ничего странного в том, что телефон Ирины выключен. Нормальные люди, которые хотят выспаться, отключают на ночь не только мобильник, но и городской телефон.

Я скинул лодку в воду, прыгнул вслед за ней, а потом только вспомнил, что забыл весла. Но возвращаться было поздно и проблематично – могучие, как быки, волны быстро относили меня от яхты к берегу. Я лег, упираясь подбородком в мягкий бортик, и стал грести руками. Чем ближе оставалось до берега, тем сильнее возрастала скорость, и наконец мощная, хорошо вызревшая, покрытая седой пеной волна швырнула меня на прибрежные камни. Не будь подо мной лодки, этакой своеобразной подушки безопасности, не собрать бы мне костей. Лодка, правда, напоролась на что-то острое и с лошадиным фырчаньем испустила дух.

Спотыкаясь, я бежал по берегу. От недостатка сна голова кружилась, в ушах звенело. Рев моря стал для меня просто невыносим. Я мечтал о глубоко зарытом в землю бункере с метровыми бетонными стенами, куда не залетают даже самые громкие звуки: остаться там наедине с собой, надеть фланелевую пижаму, которая не шуршит, лечь на подогретый бетонный пол, который не скрипит, сдержать дыхание, приглушить биение сердца и наслаждаться тишиной.

Пляжи, огороженные заборами, сетками и оградами, словно вольеры для особо опасных животных, были пусты. И чайки по случаю шторма где-то спрятались. Утро было совсем не таким, каким я его представлял. Мне пришлось перелезать через ограды. Кое-где я замечал сторожей. Они спокойно смотрели на меня из своих будок, но носа наружу не показывали и ничего мне не говорили.

Когда я вышел на автомобильную дорогу, в сыром воздухе отчетливо угадывался запах гари.

– Боюсь, мы туда не проедем, – сказал мне водитель машины, которую я остановил. – Там повсюду милицейское оцепление.

– А что горит? – спросил я.

Водитель пожал плечами, круто вывернул руль, сворачивая на одному ему известную потайную дорожку.

За километр от «Горки» дым стал настолько густым, что водителю пришлось включить противотуманные фары. На пересечении Кипарисовой аллеи и улицы Живописной машину остановил милицейский кордон.

– Час назад тут еще можно было проехать, – проворчал водитель, давая задний ход.

Заповедный проезд был перегорожен грузовиком. Милиционеры, стоящие перед ним, отчаянно размахивали полосатыми палками, словно отмахивались от атакующих их комаров. Мы развернулись и попытались проехать по пешеходной дорожке через сквер, но и там был выставлен кордон.

– Даже не знаю, что делать, – произнес водитель и сочувствующе взглянул на меня. – А что там? Твой дом?

Я тихо молился, прижав кулак к губам. Партизанская аллея была перекрыта колесным трактором. Водитель уже понимал, что проехать к детскому культурному центру не сможет, но жалел меня.

– Знаешь-ка ты что? – говорил он, круто выворачивая руль. – Сейчас мы вернемся на Живописную, а оттуда проедем через арку…

Я попросил его остановить и выскочил из машины. Ветер гнал по улице невесомые хлопья сажи. От горечи першило в горле. Мимо меня, ссутулившись, сбившись в кучки по два-три человека, перебегали с места на место людишки. Лица их были серыми, зато глаза сверкали, как отполированные стекляшки. Перешептываясь, озираясь, они двигались, подобно лотерейным мячикам в барабане, и все-таки в этом хаотичном и бессмысленном на первый взгляд движении угадывалась какая-то тайная цель. Я увязался за двумя юркими мужичками и вместе с ними побежал в какой-то двор, там перелез через забор, над которым летели искры, потом через палисадник, где в густом дыму уже трудно было различить деревья и ограду.

Но и здесь мы наткнулись на кордон. Две машины, поставленные встык, перегораживали проем в кирпичной стене. Прижимая платок ко рту, из машины вышел милиционер – низкорослый, пружинистый, как матрац. Но махать палкой и кричать на нас он не стал, лишь торопливо покрутил пальцем.

– Давайте, хлопцы, побыстрее!

Юркие мужички знали, куда пришли и что надо делать. Без лишних разговоров они протянули милиционеру деньги, тотчас просочились между машинами и исчезли в дыму.

– Давай, давай! – нашептывал мне милиционер, продолжая крутить пальцем, будто рисовал в воздухе букву «О».

Ужасаясь тому, что он от меня требовал, я вынул из кармана какие-то мокрые купюры. Милиционер бережно развернул их, разгладил на ладони, но тотчас перегородил мне путь.

– Не, – протянул он, отрицательно покрутив головой. – Мало. Соточку давай. Соточку…

Я ударил его в грудь, перепрыгнул через капот и окунулся в дым. Милиционер что-то кричал мне вслед, но я не обращал внимания… Вот мусорные баки… Старая кирпичная кладка сарая… Несколько дней назад я подъезжал сюда на такси. За углом, на взгорке, дом Ирины. Я бежал вверх, задыхаясь и кашляя от дыма. Глаза слезились, затуманенные контуры деревьев дробились, словно были нарисованы на разбитом стекле. Порывы горячего ветра присыпали асфальтовые дорожки золотистой крупой искр. Я чувствовал, как с каждым вздохом обжигаются легкие, как огонь наполняет мою грудь. Я перешел на шаг. Обожженной груди не хватало воздуха. Я видел все хуже и хуже… Мимо меня пробежали люди с повязками на лице, с большими мешками на плечах… Вот как надо – повязку на рот. Мокрая рубашка – что может быть лучше! Я выдернул нижний край ее из-под ремня, прижал к горячему лицу. Дышать, дышать…