Город (СИ) - Владимир Петько

— Ну хоть для виду надо немного подумать… — промямлил я.

Впрочем, со словами Давера я был согласен. С тех пор, как я ушел из города все мои мысли и действия были хаотичными и непредсказуемыми. Сколько раз я вроде бы уже ставил перед собой чёткую и понятную цель, а через час снова был в растерянности? Идя по лесу вслед за Давером, я попытался сосчитать, но безуспешно. Я так хотел доказать двум уродам, вторгшимся в мою жизнь и в мой город, что они не правы, но всё никак не мог подобрать слов. Или не слов, а мыслей. Или дел. Наверное, когда некто создал меня, как забавную игрушку, он не предусмотрел, что может возникнуть такая нестандартная ситуация, когда мне придётся, зная, что я марионетка, принимать решения словно я обладаю свободой воли. А я теперь мучаюсь.

Лес иногда открывал остатки прежнего ландшафта: мятое железо, остатки бетонных конструкций, торчащие из земли, как рука мертвеца, пытающегося выбраться из могилы — нелепые и страшные одновременно. Такие места мы обходили, чтобы не напороться на стальные обломки, спрятавшиеся во влажно блестящих папоротниках и кустах. По крайней мере, здесь не нужно было постоянно прыгать по склонам вверх — вниз, как до этого. Давер предположил, что раньше здесь было что‑то вроде городского парка. Похоже на то, согласился я. Кусок природы, оставленный среди каменных исполинов, словно для того, чтобы показать, насколько человек стал сильнее матери — природы. Но исполины рухнули, а тщедушные деревца, как и миллионы лет до этого, упорно цеплялись корнями за отравленную землю и тянули ветви вверх, к тучам, скрывшим солнце. Вот и думай после этого, кто сильней…

Примерно через пять километров лес кончился, снова пришлось лезть на холмы битого камня, попутно уворачиваясь от торчащей арматуры. Скорость наша замедлилась, и я на полном серьёзе стал подумывать о том, что здесь мы и умрём, когда кончатся припасы, пройдя от силы километров двадцать. К счастью, холмы начали мельчать, идти стало проще. К вечеру каменные кучи съёжились до такой степени, что кое — где стало проглядывать дорожное полотно. Так, по освободившемуся центру улицы, мы вышли на окраину города. Точнее не самого города, а его центра, когда‑то плотно застроенного небоскрёбами. Дальше стояли остовы домов по десять — двенадцать этажей, более редкие, зато намного лучше сохранившиеся.

Невидимое за тучами солнце закатилось, стало быстро темнеть, но мы шли дальше, всё ускоряя шаг. Нами двигала надежда найти достаточно сохранившийся дом, в котором можно будет спокойно переночевать, не страдая от холода и сквозняков. В конце концов, мы зашли в семиэтажное, совсем небольшое по местным меркам, здание. В сгустившемся сумраке было трудно осмотреть его, но он выгодно выделялся среди соседей почти целыми стенами. Оступаясь и падая в беспросветном хаосе внутренних помещений и коридоров, заваленных каким‑то хламом, мы пролезли, как нам казалось, в центр здания. При свете фонариков нашли более — менее чистую комнату и сразу завалились спать.

Этот день нашего путешествия оказался самим долгим и утомительным, поэтому, закрывая глаза, я почти не боялся, чувствуя на себе чужой холодный взгляд.

Глава 27

Проснулся я от того, что вспотел. Это было удивительно, учитывая, что костёр мы не разводили. Я разлепил глаза и сел. Ференц тоже успел проснутся и сидел лишь в рубашке и брюках, копаясь в своём рюкзаке.

— Есть охота, — сообщил он.

— Угу, — промычал я, потерев живот. — Мы же вчера не ужинали. А что так потеплело?

— А вы на улицу выйдите, посмотрите.

— Ну уж нет, — я тоже полез в рюкзак, — у нас каждый день что‑нибудь из ряда вон случается. Что теперь, из‑за этого не есть?

Через полчаса, когда мы всё‑таки выбрались наружу, оказалось, что сегодняшнее «из ряда вон», в виде исключения — положительное.

— Кажется, лето наступило! — изумлённо сказал я, подставив лицо жаркому солнцу.

— Причём совершенно неожиданно… — пробормотал Давер.

— Может здесь год за несколько дней проходит? — спросил я, жмурясь и невольно улыбаясь. — Вчера ранняя весна была, сегодня поздняя…

— Так не бывает, — сказал Давер. — Проще предположить, что это явление — следствие каких‑то непонятных нам процессов или опытов.

Я только пожал плечами. Какая разница? Бывает, не бывает, в теплую погоду идти намного приятнее, чем в дождь со снегом. Но поменялась не только погода. Местность впереди тоже стала другой: здания измельчали ещё больше, став трёх- и пятиэтажными, зато многие из них даже стёкла сохранили. А разрушенные теперь не лезли на дорогу обломками, мешая ходьбе. Кое — где даже образовались пустыри, земля в таких местах напоминала о Пустоши, такая же грязно — жёлтая, без единой травинки.

Ближе к обеду, когда солнце стало ощутимо припекать, мы остановились у одного из хорошо сохранившихся домов. Тот вполне мог сойти за старый дом из нашего города: невысокий, кирпичный, даже остались следы от каких‑то украшений на фасаде.

— Тебе не кажется, что он слишком хорош для четырех тысячелетней развалины? — спросил Давер с подозрением в голосе.

— Даже для столетней, — откликнулся я. — И чем дальше мы идём, тем они новее.

— А в нескольких километрах отсюда они едва ли не в труху развалились.

— Думаете, здесь кто‑то жил не так давно?

— В том‑то и дело, что нет. Сами поглядите. — Ференц показал на соседние здания и улицу, идущую дальше. — Кроме зданий, здесь нет ничего, напоминающего о людях. Словно дома поставили прямо в Пустоши. Ещё в лесу мы видели остатки механизмов, пусть и невообразимо проржавевшие. Здесь же между домов ничего нет.

— Несколько километров отсюда ещё и время года было другое, — добавил я после паузы.

— Я не удивлюсь, если не только время года, но и мир…

— Ну это уж слишком… Как это можно сделать? — Я задрал голову, уставясь на бесцветное, почти белое небо, потом поглядел назад. — Небо, что здесь, что там одинаковое!

Давер хмыкнул:

— А вы ждали, что в той стороне оно сиреневым или фиолетовым окажется? Я и не говорю, что здесь просто взяли и вырвали кусок материального мира, вставив новую часть. Но места эти тем не менее чужие друг другу. Разве вы не чувствуете?

Я не совсем понимал, как места могут быть друг другу чужие, но что‑то подобное чуял. Вчерашний мир был похож на больного старика, уже смирившегося с близкой смертью, равнодушного и одинокого. Сегодняшний мир тоже умирал, но он походил на человека, ещё не осознавшего свою болезнь, не верящего в неизбежную кончину. Он пытался произвести впечатление яркими цветами и резкими запахами, но глаза видели лишь запустение, а запахи были сплошь затхлые.

— Здесь по — другому, — сказал я и ткнул пальцем в сторону входа. — Пообедаем в теньке?

Давер согласился, и мы зашли внутрь. Холл был с высоким потолком, стены, от пола и примерно до пояса оббиты панелями из выцветшего дерева. Выше когда‑то были обои, от которых теперь остались лишь рваные клочки. На вздыбившемся паркете, поверх немногочисленного мусора, лежал слой пыли. В центре холла подымалась на второй этаж деревянная лестница с украшенными тонкой резьбой перилами. Сквозь мутные окна на пол падали косые лучи, в которых плавала поднятая нами пыль. С первого же взгляда было понятно: время в этом месте сначала забарахлило, работая лишь временами, а потом окончательно сломалось. Одиноко стоял в углу перекосившийся стул, лежала на ступеньках картонная коробка, видимо оброненная в страшной спешке — эти вещи провели здесь целую вечность, но не сломались, не разрушились под тяжестью прошедших лет.

Ференц вытер лицо платком и стал подниматься по лестнице. Я смотрел ему в спину, прислушиваясь к своим ощущениям и ожидая чего‑то. Чего? Того, что Давер замрёт, покроется пылью, как всё здесь и следующее движение сделает только через сотню лет? Я бы этому не удивился, но Ференц прошагал по скрипучим ступеням и скрылся. Я двинулся за ним, гладя ладонью затёртые от миллионов прикосновений перила, пробуя кончиками пальцев старую резьбу. Поднятая пыль присоединилась к уже летавшей, и я чихнул.

— Будьте здоровы, — сказал сверху Давер. — И посмотрите, что я нашел.

Я ускорил шаг. Давер стоял в первой же комнате, повернувшись к раскрытому окну и держа в руках раскрытую книгу.

— Откуда это у вас? — спросил я удивлённо.

— С собой принёс! — хмыкнул Давер и показал на шкаф у стены.

Шкаф походил на старшего брата того стула, что стоял в холле: такой же скособоченный, держащийся на честном слове или на грязи, что налипла на нём. Полки были пусты, лишь на самом верху валялись несколько книг, старинных, из пластика, служивших в электронную эру скорее изысканными сувенирами, чем реальными хранилищами информации. Я достал одну и подошел к окну. Тёплый ветер дохнул мне в лицо, принялся весело трепать страницы, едва я открыл книгу.