Путеводитель по классике. Продленка для взрослых - Александр Николаевич Архангельский

– и умер в нищете.) Но для понимания повести это неважно; главное, что в образе ожившей (и несомненно, демонической) карты, олицетворяющей Судьбу, с которой нельзя играть, сошлись все разнообразные облики, в которых представала перед читателем старая графиня: равнодушная Московская Венера (на картах «дамы» изображались обычно «в стиле» французского XVIII в.); красавица с портрета; подмигивающий труп старухи.

Томский Павел Александрович – молодой князь, внук старой графини; поначалу кажется второстепенной фигурой, кем-то вроде игрока Нарумова (который «посредничает» между главным героем, Германном, и миром карточных игроков).

Сюжетная роль Томского действительно ничтожна и сугубо служебна. Он появляется в 1-й главе – только для того, чтобы рассказать картежному сообществу историю о трех картах, тайну которых открыл его бабке Сен-Жермен и которую та, отыгравшись, лишь однажды передоверила некоему Чаплицкому. Во 2-й главе Томский появляется в доме бабки – и вновь для того лишь, чтобы бедная воспитанница Лизавета Ивановна «смогла» проговориться о военном инженере, заинтересовавшем ее, а старая графиня – попросить внука о присылке русских романов. В 4-й главе Лизавета Ивановна вспоминает о мазурке с Томским (на которую она была приглашена «в отместку» невесте князя); во время мазурки кавалер ненароком выбалтывает даме столь важные для нее сведения о Германне. Наконец, в Заключении Томскому посвящена последняя фраза повести: «<…> произведен в ротмистры и женится на княжне Полине».

Томский – подчеркнуто пустой, светский, безличный человек; он ни добр ни зол, ни умен ни глуп; его невеста даже по имени неотличима от него – Поль сватается к Полине. Но смысловая нагрузка, ложащаяся на этот образ в общем замысле повести, необычайно велика. Прежде всего, Томский – воплощение того случайно выпадающего счастья, незаслуженного, таинственного, законом которого пытается овладеть бедный инженер Германн. «Праздным счастливцем» именует он князя; «счастливцам праздным» завидует и Евгений, несчастный герой «Медного Всадника», написанного практически одновременно с «Пиковой дамой». Но «праздными счастливцами» именовали себя поэты круга В. А. Жуковского и К. Н. Батюшкова – само это выражение «литературно освящено» в знаменитом батюшковском послании «Мои Пенаты».

Именно потому, что Томский совершенно пуст, его удачливость невозможно связать с какой-то «отмеченностью», с наполеоновской дерзостью в овладении судьбой. Успех в этой жизни достается не по заслугам, а просто так, ни за что. И потому «счастливец» Томский, занимая одно из самых скромных мест в сюжетной иерархии, в иерархии смысловой поднимается до уровня героя-антагониста Германна. Между ними проведена насмешливая (но и серьезная одновременно) параллель: на балу Томский выбирает свою даму, – и точно так же, свою «пиковую даму» будет выбирать за игровым столом Германн. Но дама Томского никогда не будет «бита», ибо на самом деле это он выбран судьбою, а не судьба выбрана им.

Однако этого мало. Связав образ Томского с идеей незаслуженной удачи, Пушкин спешит усложнить проблему. Социальное устройство жизни таково, что случайный успех слишком закономерно, почти автоматически выпадает одним и обходит стороною других. Томский в отличие от Германна принадлежит к родовитому, а не служилому дворянству; он от рождения встроен в аристократический ряд, в бесконечную череду «удачников». Таинственная связь рода Томского с удачей подчеркнута необъяснимым «повышением» его сословного статуса в сравнении с бабкой: она графиня, он князь. За какие исключительные заслуги отец Томского мог быть пожалован новым «званием», не сказано; очевидно, потому, что никаких «заслуг» не было: Томский «продвинут» на одну ступеньку вверх метафизически, а не социально. Кроме того, случайно или нет, но Пушкин трижды «по ошибке» именует саму графиню – княгиней; если не сделано сознательно, то с одной целью: окончательно «спутать карты», разлучить тему социальной удачи с какой бы то ни было рациональной основой (ср. в статье А. А. Ильина-Томича, ссылка ниже).

Германну не о ком помнить – его биография в повести ограничена кратким упоминанием об отце, да и то лишь в связи с темой наследства. Он, подобно все тому же Евгению, думает не о предках, но (в разговоре с графиней) только о своих потомках, которых у него нет и никогда, как выясняется, не будет. В то время как за Томским стоят несколько поколений; он «прописан» в прошлом, настоящем и будущем. И как везло его бабке, так везет и ему, так будет везти его детям и внукам.

В последней фразе повести (перед Заключением) сказано: «игра пошла своим чередом». Это противоречивая формула, потому что у игры не может быть «череда»; она «обязана» быть непредсказуемой. Но формула эта подтверждена итогом сюжетной линии Томского: он «произведен в ротмистры и женится на княжне Полине». Этот социальный автоматизм и провоцирует Германна на мысль о тайной закономерности случая; и то, что именно от Томского слышит он историю о трех картах, в конце концов его и погубившую, – столь же случайно, сколь и закономерно.

Что почитать

В. В. Виноградов. Стиль «Пиковой дамы» // Виноградов В. В. Избр. труды: 0 языке художественной прозы. М., 1980.

М. О. Герииензон. «Пиковая дама» // Пушкин А. С. [Сочинения]. СПб.; Пг., 1907–1915. Т. 4. (Есть в открытом доступе: http://predanie.ru/gershenzon-mihail-osipovich/book/217156-tom-i-mudrost-pushkina/).

А. А. Ильин-Томич. «Пиковая дама означает…» // «Столетья не сотрут…»: Русские классики и их читатели. М., 1989.

Ю. М. Лотман. «Пиковая дама» и тема карт и карточной игры в русской литературе начала XIX века // Лотман Ю. М. Пушкин: Биография писателя: Статьи и заметки. 1960–1990. «Евгений Онегин». Комментарий. СПб., 1995.

Вл. Ф. Ходасевич. Петербургские повести Пушкина // Ходасевич Вл. Ф. Собр. соч.: В 4 т. М., 1996. Т. 2. (Есть в открытом доступе: http://lib2.pushkinskijdom.ru/Media/Default/PDF/ PUSH/Klassiki/Xodasevich/Xodasevich-1996-2a.pdf).

Р. О. Якобсон. Статуя в поэтической мифологии Пушкина // Якобсон Р. 0. Работы по поэтике. М., 1987.

«Повести покойного Ивана Петровича Белкина»

(1830, опубл. -1831)

Белкин Иван Петрович – вымышленный персонаж-повествователь, помещик села Горюхина. Образ простодушного рассказчика Белкина Пушкин впервые использовал в незавершенной «Истории села Горюхина»; в ней Белкин сравнивает себя со знаменитым французским историком аббатом Милотом. Рассказчику придумана соответствующая биография: рожденный в 1798 г. от «честных и благородных родителей» (отец – секунд-майор) и выученный деревенским дьячком, он рано пристрастился к сочинительству. В 1815–1823 гг. служил в пехотном егерском полку, не пил, имел необычайную слабость к женскому полу, но обладал стыдливостью «истинно девической». Осенью 1828 г., за три года до «публикации» повестей, умер от простудной лихорадки.

Таким образом, Белкин не просто рассказчик, но именно персонаж; его образ создан с помощью традиционного набора литературных приемов: «биографию» Белкина читатель узнает из письма «одного почтенного мужа», ненарадовского помещика, к которому «издателя» отсылает Марья Алексеевна Трафилина, ближайшая родственница и наследница покойного. Во многом лично к нему относится эпиграф, предпосланный всему циклу и указывающий на «идеальный» прообраз Белкина – Митрофанушку из комедии Д. И. Фонвизина «Недоросль».

Такой простодушный автор-герой стоит