Наши за границей - Николай Лейкин

— Довольно, довольно. Пора и въ циркъ на представленіе индѣйцевъ, а то опоздаемъ, — сказалъ онъ. — Циркъ этотъ отсюда не близко. Онъ за городомъ. Положимъ, мы туда поѣдемъ по желѣзной дорогѣ Ceinture, но когда еще до станціи дойдешь. А выпить мы и въ циркѣ можемъ.

Они захватили съ собой остатки жаркого, вышли изъ съѣстной лавки и отправились на станцію желѣзной дороги. Пришлось пройти нѣсколько улицъ.

— Дикіе эти индѣйцы-то, которые будутъ представлять? — поинтересовалась Глафира Семеновна.

— Дикіе, дикіе… — отвѣчалъ землякъ. — Двѣсти пятьдесятъ лошадей, двѣсти всадниковъ, буйволы, собаки, масса женщинъ и дѣтей. — и все это стрѣляетъ, сражается. Говорятъ, индѣечки есть прехорошенькія, — прибавилъ онъ, толкнувъ въ бокъ Николая Ивановича и подмигнувъ глазомъ, но тутъ спохватился, что вмѣстѣ съ ними находится Глафира Семеновна, и умолкъ.

Николай Ивановичъ въ свою очередь подтолкнулъ земляка.

— Тс… Самоваръ тутъ… — сказалъ онъ, припоминая его изреченіе, что въ Тулу съ своимъ самоваромъ не ѣздятъ.

— Какой самоваръ? — спросила Глафира Семеновна мужа, не понимая въ чемъ дѣло.

— Такъ, никакой. Чего тебѣ? Мы промежъ себя.

— Ты, кажется, ужъ съ коньяку-то заговариваться начинаешь? Гдѣ ты самоваръ увидалъ.

— Ну, вотъ… Пошла, поѣхала… Теперь тебя не остановишь.

Глафира Семеновна сердито вздохнула.

— Ахъ, какъ я не люблю съ тобой съ пьянымъ возиться!

— Да гдѣ-же я пьянъ-то, гдѣ? И что мы такое выпили? Самую малость выпили.

Произошла пауза.

— Пожалуйста, только ты, Николай Иванычъ, съ этими дикими не связывайся, — опять начала Глафира Семеновна. — А то вѣдь я тебя знаю: ежели у тебя въ головѣ муха, то ты и съ дикимъ радъ пить. И что это здѣсь въ Парижѣ за мода на дикихъ? Городъ, кажется, образованный, а куда ни сунься — вездѣ дикіе.

— Выставка, сударыня, народы съѣхались со всего міра, — отвѣчалъ землякъ. — Европейцы-то ужъ приглядѣлись, ну, а дикіе — новинка. Дѣйствительно, здѣсь въ Парижѣ на дикихъ большая мода.

— Нѣтъ, нѣтъ. Тутъ конное представленіе и ничего больше.

Разговаривая такимъ манеромъ, они дошли до станціи. Поѣзда Chemin de fer de Ceinture, проходящіе каждые четверть часа, не заставили долго ждать отправленія. Раздался звукъ рожка, возвѣщающаго приближеніе поѣзда, послышался глухой стукъ колесъ, и поѣздъ, шипя паровозомъ, подкатилъ въ станціи. Николай Ивановичъ, Глафира Семеновна и землякъ, быстро вошли въ маленькій вагонъ и размѣстились на мѣстахъ. Рожокъ — и поѣздъ опять тронулся. Онъ шелъ тихо, каждыя пять минутъ останавливаясь на маленькихъ станціяхъ, впуская пассажировъ. Маленькіе вагоны и частые остановки на маленькихъ станціяхъ развеселили почему-то разсердившуюся было Глафиру Семеновну. Она улыбнулась и проговорила:

— Совсѣмъ игрушечный поѣздъ.

— Онъ вокругъ всего Парижа идетъ, обхватываетъ его поясомъ, и потому эта желѣзная дорога такъ и называется поясомъ, — сказалъ землякъ. — Желѣзнодорожный поѣздъ не минуетъ ни одной окраины города. Однако, мы сейчасъ пріѣдемъ на ту станцію, гдѣ намъ сходить. Приготовьтесь.

— Что намъ приготовляться! — воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Закуска съ нами, а выпивку тамъ найдемъ, — прибавилъ онъ, показывая пакетъ съ остатками жаркого. — Ты, Глаша, ужъ сердись или не сердись, а я гуськомъ покормлю какую-нибудь дикую индѣйскую бабу. Мнѣ хочется посмотрѣть, какъ дикіе ѣдятъ.

Глафира Семеновна махнула рукой и отвернулась.

Но вотъ поѣздъ остановился на той станціи, до которой ѣхала компанія.

Компанія вышла на платформу. Вся платформа была заклеена громадными афишами, возвѣщающими о большомъ военномъ представленіи труппы краснокожихъ индѣйцевъ и бѣлыхъ американскихъ поселенцевъ. На четырехъ углахъ афиши были изображены раскрашенныя отрубленныя головы, вздѣтыя на пики. Мальчишки-блузники въ высочайшихъ картузахъ продавали программы представленія, размахивая ими и выкрикивая по-французски: «Особенное представленіе! Торопитесь, торопитесь, господа, смотрѣть. Индѣйцы только семь дней пробудутъ въ Парижѣ! Блистательное представленіе!»

LX

Станція желѣзной дороги находилась подъ горой. Поднявшись по каменнымъ ступенямъ на горку, супруги, предводительствуемые землякомъ, свернули въ какую-то улицу и наконецъ вошли въ садъ. У воротъ съ нихъ взяли по франку за входъ. Садъ представлялъ изъ себя лужайки, очень мало засаженныя деревьями и кустарниками. Между кустарниками и деревьями то тамъ, то сямъ виднѣлись коническія хижины индѣйцевъ. Изъ верхнихъ концовъ конусовъ валилъ дымъ. Нѣсколько полуголыхъ ребятишекъ съ бронзовыми лицами и длинными черными, какъ вороново крыло, прямыми, какъ палки, волосами играли около хижинъ. На лугу бродилъ тощій буйволъ; около одной изъ хижинъ завывала привязанная на веревкѣ тощая собака. Все это было видно при яркомъ освѣщеніи газомъ.

Издали доносились звуки оркестра.

— Надо спѣшить. Въ циркѣ ужъ началось, — сказалъ землякъ.

Они прошли мимо сіяющаго огнями балагана съ надписью «Restaurant».

— Вотъ и выпить есть гдѣ. Отлично… — замѣтилъ Николай Ивановичъ. — Землякъ, землякъ! Нѣтъ-ли здѣсь какого-нибудь дикаго питья? Вотъ-бы попробовать. Вѣдь индѣйцы-то не Магомету празднуютъ, стало быть, имъ хмельное разрѣшено.

— Это ужъ мы послѣ, Николай Иванычъ, послѣ. Пойдемте скорѣй въ циркъ, на мѣста. Видите, публики-то въ саду совсѣмъ нѣтъ. Она вся на мѣстахъ.

Показался высокій деревянный заборъ, за которымъ былъ циркъ. У забора виднѣлись кассы, гдѣ продавались билеты на мѣста. Пришлось опять заплатить. За первыя мѣста взяли по два франка, и компанія по деревянной скрипучей лѣстницѣ поднялась въ амфитеатръ, гдѣ и усѣлась.

Представленіе дѣйствительно началось. На аренѣ подъ открытымъ небомъ носились на бойкихъ, но невзрачныхъ лошаденкахъ человѣкъ десять въ сѣрыхъ поярковыхъ шляпахъ, въ цвѣтныхъ курткахъ и съ ружьями за плечами. Они пронзительно гикали, махали арканами и гнались за убѣгавшей отъ нихъ лошадью. Сдѣлавъ по аренѣ круга три, они наконецъ нагнали лошадь. Одинъ изъ нихъ накинулъ на лошадь арканъ и остановилъ ее. Пойманная лошадь металась, становилась на дыбы, лягалась. Второй и третій арканы, накинутые на нее всадниками, повалили ее на землю.

— Разбойниковъ это они, что-ли, представляютъ? — спросила Глафира Семеновна земляка.

— Охотниковъ въ американскихъ степяхъ. Они дикую лошадь поймали, повалили ее и вотъ теперь надѣваютъ на нее узду.

За декораціей, изображающей вдали холмы и на нихъ домики американской деревушки, послышались Дикіе крики. Охотники, возившіеся около дикой, только-что взнузданной лошади, бросили ее, вскочили на своихъ лошадей и опять понеслись по аренѣ. Крики за холмами усилились, превратились въ ревъ и изъ-за холмовъ показались скачущіе на неосѣдланныхъ лошадяхъ индѣйцы съ развѣвающимися длинными волосами и накинутыми на плечи полосатыми плащами. Они гнались за охотниками.

— Вотъ разбойники, индѣйцы разбойники. Они дѣлаютъ нападеніе на охотниковъ. Видите, гонятся за ними, — сказалъ землякъ.

Раздались выстрѣлы, лязгъ оружія, нѣсколько всадниковъ повалились съ лошадей, въ пороховомъ дымѣ смѣшались индѣйцы и охотники. Когда дымъ разсѣялся, охотники были уже со связанными руками, индѣйцы уводили ихъ и ихъ лошадей за декорацію, изображающую холмы съ деревушкой. На лошади одного изъ индѣйцевъ между шеей лошади и туловищемъ индѣйца лежалъ охотникъ со свѣсившимися руками и ногами. Еще одинъ индѣецъ тащилъ за собою по землѣ на арканѣ другого охотника.

— Прощай, охотнички! Индѣйцы побѣдили и повели ихъ въ плѣнъ на жаркое, — сказалъ Николай Ивановичъ.

— Да неужто съѣдятъ? — поспѣшно спросила Глафира Семеновна.

— А то какъ-же? Порядокъ извѣстный. Вѣдь они людоѣды. Изъ одной ноги бифштексы, изъ другой бефъ-строгановъ, изъ третьей какой-нибудь тамъ антрекотъ, — шутилъ Иванъ Ивановичъ.

— Да неужели настоящимъ манеромъ съѣдятъ.

— Нѣтъ, нѣтъ. Вѣдь это только представленіе. Кто-же имъ позволитъ здѣсь въ Парижѣ людоѣдствовать! — успокоилъ Глафиру Семеновну землякъ.

— Ну, то-то… а я ужъ думала…

Первое отдѣленіе представленія кончилось. Но мѣстамъ забѣгали гарсоны съ подносами, предлагая публикѣ пиво, флаконы съ коньякомъ, фрукты, сандвичи. Также ходилъ мальчишка-индѣецъ въ синихъ штанахъ съ позументомъ въ видѣ лампаса и въ накинутомъ на плечи полосатомъ одѣялѣ и навязывалъ публикѣ слипшіеся комки какихъ-то розовыхъ обсахаренныхъ зеренъ, бормоча что-то по-англійски. Изъ англійской рѣчи, впрочемъ, выдѣлялись и французскія слова: «vingt centimes». Присталъ онъ и къ супругамъ, тыкая имъ въ руки по комку.

— Для ѣды это, что-ли? — спрашивалъ его Николай Ивановичъ. — Ты мнѣ скажи, для ѣды? Манже.

Мальчишка не понималъ и только твердилъ: «ving centimes».

— Конечно-же для ѣды, — отвѣчалъ за него землякъ. — Вонъ, видите, ѣстъ публика. Это что-нибудь американское. Надо попробовать.