Когда исчезает страх - Петр Капица

«Довольно безумствовать! Ты одичал, как бездомный пес, — сказал он себе. — И мать тревожится, каждый приемный день ждет».

Он написал записку Евгению Рудольфовичу с просьбой дать «эмку» для поездки в больницу и послал ее со сторожихой.

Старуха с ответом не вернулась. Пришел сам Гарибан. Оглядев Яна, он покачал головой и спросил:

— Скучно стало? Говорят, ты каждый день приходишь мокрым до ворота. Смотри не простынь, потом скажется. Бравировать нечего. Я тут согревающее принес. — Говоря это, Евгений Рудольфович выставил на стол два пузырька. — Спирт-ректификат, — пояснил он. — Если промокнешь, разбавь — и два-три глотка. Настроение мгновенно улучшится.

— Я хочу навестить мать.

— Одобряю. Но не сейчас. Я уже был у нее и просил не тревожиться. Она знает, что ты здесь. Тебе скоро придется выехать на заседание секции бокса. Вчера разбирался вопрос о ваших взаимоотношениях с Сомовым. Понимаешь, не о твоем «безобразном поведении», как предполагалось прежде, а о взаимоотношениях! Это почти выигрыш. Я так, изобразил происшедшее, что ты выглядишь пострадавшим.

— Не понимаю, — сказал Ян.

— Сейчас поймешь. Во время ваших стычек с Сомовым свидетели были?

— Нет.

— Договор с Лэйном кто-нибудь другой видел?

— Нет.

— Он уничтожил его при тебе?

— Да, разорвал на несколько частей и бросил в корзину.

— Очень хорошо. Теперь ты можешь сказать, что Сомов затравил тебя, что ты от обиды ушел с матча и, не зная языка, заблудился. Переночевал на суденышке у рыболовов-норвежцев. Так лучше: адреса не потребуется и немного подпустить романтики не мешает. На другой день, мол, опять разыскивал и не попал к отъезду. Всю эту историю хорошенько продумай и не сбивайся — тверди одно и то же. А если речь зайдет о деньгах и договоре с Лэйном — отнеси к досужим сомовским фантазиям. Ничего такого не было. Ясно?

— Понимаю, — как-то тускло ответил Ян.

Радости в его глазах не было. «Еще, видно, не дошло, — подумал Гарибан. — Пусть наедине обдумает».

— Только приведи себя в порядок, — посоветовал он. — Внешне ты должен выглядеть подтянутым и, может быть, чуть опечаленным спортсменом, попавшим в неприятную передрягу. В худшем случае тебя дисквалифицируют на полгода. Но не больше, ручаюсь.

Прощаясь, Гарибан ободряюще хлопнул его по плечу и сказал:

— Готовься к пятнице. Выедем утром. Если кому-нибудь вздумается спросить, где ты пропадал эти дни, отвечай коротко: «Ездил на охоту». Моего имени не упоминай. Так будет лучше.

* * *

Вечером Ян опять пошел с ружьем на дальнее озеро, но ни одной утки не убил. Они почему-то не летали.

Ночью была сильная гроза с ливнем.

Костер залило, но это не обескуражило Яна. Укрывшись под лодкой, он дремал, убаюкиваемый мягким перестуком капель и шелестом листвы. Это, конечно, был не сон, а скорее забытье, прерываемое резкими вспышками молний и раскатами грома.

Сквозь дремоту Яну мерещилось, что кто-то большой, серый все время ходит вокруг и, хлюпая, обшаривает кусты, землю, днище лодки, словно разыскивает его, Яна, и не может найти.

Но вот что-то влажное коснулось правого бока и расплылось, приближаясь к плечам и бедру.

Ян в испуге вскочил и ощупал себя. Оказывается, под лодку подтекла дождевая вода, ручейками скатывавшаяся в озеро.

Лежать больше было негде. Земля всюду промокла. Но под лодкой хоть сверху не поливало.

К утру Ян продрог. Вспомнив о спирте-ректификате, он вылил его в железную кружку и, разбавив водой из ручья, выпил.

Приятное тепло медленно растекалось по жилам. Вскоре оно ударило в голову. Тело вдруг сделалось необыкновенно легким, почти невесомым, и на душе стало веселей.

Спать уже не хотелось. Как только стих дождь, Ширвис зарядил ружье двумя патронами и, войдя в заросли камышей, стал продвигаться вдоль озера. Он шумно шагал по чавкающим и вязким утиным трущобам, цепляясь за корни, проваливаясь, черпая голенищами воду. Теперь ему было все нипочем. Он не боялся промокнуть. Шум крови отдавался в висках и туманил мозг.

Ширвис бродил часа три, а камыши словно опустели.

Лишь у последней заводи, покрытой ряской, ему удалось поднять небольшой выводок.

Утки взлетели почти из-под ног. Ян вскинул ружье и, не целясь, одновременно нажал на оба спусковых крючка.

От двойного выстрела сильно отдало в плечо и зазвенело в ушах. Но дробь не задела птицу. Зачастив крыльями и неимоверно вытягивая шеи, утки шарахнулись в сторону, сделали полукруг над озером и улетели в другой конец.

Досадуя на себя, Ян выбрался на берег, вылил из резиновых сапог воду, отдохнул немного и побрел домой.

Выпитый спирт вместо бодрящей легкости теперь лишь распалял его. Почему Ян должен скитаться? Кто превратил его в лесного бродягу? По какому праву? Ширвис еще не сдался! У него голова не хуже других. Довольно отмалчиваться! Пусть и они нюхнут горького. На заседании он выдаст дяде Володе полным пайком. Сомов долго будет его помнить.

Лес пронизывали лучи поднявшегося солнца. Прохладный воздух был чист, полон утренней свежести и благоухания. В зарослях щебетали птицы. Но Ян ничего этого не замечал. Злость слепила его, делала бесчувственным к красоте лесного утра. Ян считал себя несправедливо обойденным, нагло ограбленным. Ведь он же добыл им не одну победу. За это награждают, а не бьют. Довольно раскаиваться и терзать себя!

Выйдя к карантинному домику, Ян сощурился, оглядывая с высоты холма серебрившееся на солнце озеро.

На мостках он вдруг приметил раздевавшегося человека.

Кто это? Никак Кирюшка?.. Что ему здесь надо?

— Ах, наглец, — пробормотал Ян, — приехал к Гарибану тренироваться. Вот где я с тобой посчитаюсь!

Сняв с плеча ружье, Ширвис медленно стал спускаться по узкой тропинке.

Кирилл не видел Яна. Постояв некоторое время под теплыми лучами утреннего солнца, он разбежался и бросился в воду вниз головой. Вынырнув вдалеке от мостков, Кочеванов поплыл на середину озера, а там повернулся на спину и, раскинув руки, стал отдыхать.

Он увидел Яна, только когда повернул к берегу, Ширвис стоял у мостков лохматый, обросший бородой. Широко расставив ноги, он поджидал Кочеванова, держа охотничье ружье в руке.

— Здравствуй, Ян! — весело крикнул Кирилл, коснувшись ногами дна. — Ну и одичал же ты! На лешего похож.

— А ты на шпиона, — грубо ответил Ян. — Высматривать пришел, да?

— Нет, наоборот, — в гости.

— Непрошеный гость хуже… Впрочем, что может быть хуже тебя? Не подходи! — вдруг грозно крикнул Ширвис, взмахивая двустволкой.

— О! Ты, кажется, собрался дать салют в мою честь? — с насмешкой спросил Кирилл. — Гостеприимно!

— Гостеприимней будет дать по зубам. Запомни: я ничего не прощаю.

— А я не прошу прощения. С чего ты взял?

— Врешь, попросишь!

— Не притворяйся, Ян, идиотом. Противно слушать.

— Что? — повысил голос Ширвис. — Ты что сказал? Повтори!

— Повторяться не люблю. И если ты думаешь, что в споре побеждает тот, кто громче кричит, — ошибаешься.

— Уплывай отсюда! — приказал Ян, угрожающе держа ружье.

— Ты что — с ума сошел? Не дури! — попытался урезонить его Кирилл.

— Не подходи! — бледнея, закричал Ширвис и прицелился. — Считаю до трех.

Кирилл видел, как воспаленные глаза Яна сузились, а лицо перекосилось. Указательный палец искал спусковой крючок. Надо было повернуться и уплыть, но усилием воли Кочеванов заставил себя остаться на месте.

— Раз!..

Они теперь стояли в нескольких шагах и, казалось, ненавидящими взглядами прожигали друг друга.

— Два!..

Ян покачнулся. И Кочеванов вдруг понял, что Ширвис пьян. «Зачем же я испытываю судьбу? — подумал он. — В таком состоянии его нельзя вводить в искушение. Стоит нажать на спусковой крючок — и курок сработает. Ни за что ни про что получу в лицо заряд дроби. Разве за этим я сюда приехал?»

— Стой! — сказал Кирилл, поднимая обе руки. — Бери в плен, сдаюсь.

Он хотел все превратить в шутку.

— Я с тобой не забавляюсь… Плыви! — заорал Ян, дрожа от ярости.

Решив предотвратить глупый выстрел, Кирилл примирительно сказал:

— Хорошо, ради твоего успокоения, я сплаваю на тот берег. Советую и тебе охладиться.

Он вошел по грудь в воду и, отплыв метров на тридцать, обернулся. Ян все еще стоял на берегу в напряженной позе и не опускал ружья.

«Прямо шальным стал, — подумалось Кириллу. — Но я должен переговорить, так уезжать нельзя».

Он медленно поплыл дальше. В прибрежных кустах, посвистывая и стрекоча, перекликалась птичья мелочь. Над камышами волнами струился нагретый солнцем воздух. Прозрачная вода, журча, пенилась под руками, загоралась искорками.

Услышав над собой шум мотора, Кирилл повернулся на спину.