ЗЕРКАЛЬЩИК - Филипп Ванденберг

Последовала пауза, долгая пауза, во время которой каждый думал о своем.

Первым нарушил молчание Лазарини:

— В таком случае вам известно о поручении Симонетты заманить вас в Венецию?

Зеркальщик промолчал. Он глядел в выходившее во внутренний двор окно, наблюдая за красочным представлением смены караула.

— Да, мне стало об этом известно, — сказал наконец зеркальщик.

— Это была моя идея — плохая идея, признаю. Если бы я знал, что вы отнесетесь ко мне с пониманием, я не стал бы этого делать. Вы должны знать: когда в Венеции стало известно, что китайцы изобрели искусственное письмо, с помощью которого можно писать послания в сотню, да что там — в тысячу раз быстрее, чем если взять столько же писарей, то Совет Десяти поручил Tre Capi любой ценой привезти это изобретение в Венецию. Первый глава предложил объявить войну Китаю и украсть у них искусственное письмо; второй — построить китайцам флот в обмен на письмо; я же поначалу предложил отдать китайцам один из не нужных нам городов вроде Падуи или Вероны. Но ни одно из этих предложений не понравилось Inquisitori dello Statо'.[8] От войны, сказали они, предостерегал еще Марко Поло, который утверждал, что Китай, может быть, и можно победить, но никогда нельзя завоевать. Построив флот, сказали другие, мы тем самым дадим китайцам мощное оружие, которое однажды поможет им нас же и завоевать. А мое предложение было встречено смехом, поскольку инквизиторы считали, что китайцам Верона и Падуя тоже совершенно ни к чему. На это нечего было возразить. Но пока мы ломали головы над тем, как нам заставить китайцев передать нам свое открытие, наши разведчики из Константинополя доложили, что генуэзцы, арагонцы и даже Папа Римский Евгений ведут переговоры с китайцами. Тут и всплыло ваше имя, зеркальщик. Говорили, что вы даже усовершенствовали искусственное письмо. И мне пришла в голову идея предоставить китайцев китайцам и заманить вас в Венецию при помощи женщины. Вот как оно все было.

— А почему именно Симонетта?

— Таково было решение всех десяти Inquisitori dello State. Они сочли ее не только лучшей лютнисткой, но и одной из самых желанных женщин города. Она уже вскружила голову ряду почтенных жителей Венеции, при этом так и не уступив им.

Слова Лазарини еще больше спутали в голове Мельцера все то, что касалось его чувств к Симонетте. Он думал, что сможет ее забыть, но теперь был далек от этого как никогда.

— Поверьте мне, — продолжал Лазарини, словно прочитав мысли Мельцера, — я больше и не гляну на эту девку.

Зеркальщик обернулся и поинтересовался:

— И что это значит для меня?

— Вы свободны, мастер Мельцер.

— Позовите своих стражников, пусть выведут меня, — сказал зеркальщик и собрался уходить.

Но Лазарини преградил ему путь.

— Еще минутку, прошу вас, мастер Мельцер. Вы недавно в городе и не привыкли еще к разнообразию партий. Они представляют большую опасность для человека с вашими способностями. И я хочу предупредить вас: не ошибитесь в выборе. Злые языки утверждают, что в Венеции столько же группировок, сколько и островов. Правда, не все имеют власть, соответствующую занимаемой должности. Это как в театре теней: те, кто дергает за ниточки, всегда остаются в тени.

Мельцер нахмурился.

— Почему вы говорите мне это? Доменико Лазарини пожал плечами.

— Хочу вас предупредить, только и всего. Серениссима — очень опасное место. Не проходит и дня, чтобы не случилось убийство. И всегда есть влиятельные и нужные мужи, которых самым жестоким образом убивают сторонники того или иного, но всегда неправильного объединения. Совсем не тайна, что даже Inquisitori dello Stato принадлежат к различным группировкам, точно так же как и трое Председателей, и каждый представляет различные интересы.

— А вы, мессир Лазарини, чей вы сторонник?

Лазарини тряхнул головой, словно проглотил муху, и наконец расстроенно ответил:

— Не принято задавать такие вопросы, зеркальщик, но поскольку вы уже здесь, то я не стану отмалчиваться — все равно все знают. Мое сердце бьется для дожа Франческо Фоскари. Он избранный Ducatus Venetiorum. Тот, кто собирается оспаривать этот титул, идет против республики. А вы понимаете, что это значит! — И он приставил ладонь к горлу. — Вы ведь тоже сторонник дожа?

Зеркальщик задумался. Стоит ли отвечать? Если он примкнет к дожу, то противники Фоскари станут его врагами. Если он примкнет к противоположной партии, то его врагами окажется партия дожа, что чревато преследованиями шпионов и доносчиков, которых здесь больше, чем в любом другом городе земли. Поэтому Мельцер ответил:

— Мессир Лазарини, я простой ремесленник из немецкой земли, нахожусь в вашем городе слишком мало, чтобы примкнуть к той или иной партии. Пока что мне обе безразличны и я никому не доверяю.

Лазарини хитро рассмеялся:

— О небо! Хотелось бы мне быть столь же осторожным в своих речах. Но уверяю вас, рано или поздно вы будете на стороне дожа и ни на чьей другой. И вы не останетесь внакладе. У меня есть основания утверждать это.

— Вы меня заинтриговали, мессир Лазарини!

Хотя в зале никого не было, Председатель Совета Десяти огляделся по сторонам, словно желая убедиться в том, что никто не стал свидетелем их разговора. Затем, прикрыв рот ладонью, заявил:

— Послушайте, что я вам скажу. Дож хочет, чтобы вы сделали Венецию центром искусственного письма. Потому что, как говорит Фоскари, искусственное письмо ослабит влияние Церкви и завоюет больше сторонников, чем все проповедники, вместе взятые. В первую очередь таким способом можно быстро и точно распространять политические идеи. Вы признаете, что я прав?

Мельцер самодовольно улыбнулся:

— Я в полной мере разделяю убеждения дожа, мессир Лазарини; но с его мыслями о том, что он может в одиночку использовать искусственное письмо, я тем не менее не согласен.

— Но ведь, не считая китайцев, вы — единственный, кто владеет этим искусством!

— Пока что, мессир Лазарини, пока что! Спокойствие, с которым Мельцер отвечал на его слова, заставляло Лазарини все больше нервничать. Он засуетился:

— Так назовите же наконец ваши требования! Я уверен, дож выполнит их. Если вам нужны деньги, назовите сумму. Инструментов и материала будет вдосталь. А если хотите жить в палаццо, то дож исполнит и это ваше желание.

Мельцер удовлетворенно кивнул.

— Это очень великодушно, мессир Лазарини. Я обдумаю ваше предложение.

Он еще раз кивнул и вышел из зала.

В сопровождении двоих уффициали зеркальщик снова вышел на свет божий, на свободу.

По пути к постоялому двору Мельцер осознал, что находится в очень опасной ситуации, потому что какой бы выбор он ни сделал, он наживет себе врагов. Смертельных врагов. Если бы его не останавливала неясная судьба дочери Эдиты., Мельцер в тот же день уехал бы из Венеции. Но тут была и Симонетта, которая по-прежнему оказывала на него магическое воздействие; да, похоже было на то, что чем больше он сопротивлялся, тем сильнее тянуло его к ней.

Даже если бы этого было недостаточно для того, чтобы остаться, неожиданная встреча немедленно переубедила бы зеркальщика. Когда он подошел к постоялому двору, там его ждал человек маленького роста с носом картошкой: Чезаре да Мосто.

Зеркальщик был настолько расстроен, что не сказал ни слова. Зато да Мосто рассмеялся, держась руками за живот, и все в зале стали оборачиваться и глазеть на них.

— Вы что, думали… — Легат ловил воздух ртом. — Вы что, серьезно думали, что вам удастся от меня сбежать и не выполнить своих обязательств?

— Приветствую вас! — смущенно ответил Мельцер и тихо добавил: — Да что вы, и в мыслях не было. В Венецию меня привели исключительно личные дела. Я исполню ваш заказ. Дайте только срок.

Он не успел даже оглянуться, как к нему с двух сторон подошли двое здоровенных парней. Сильным движением один из них заломил Мельцеру правую руку за спину, а второй вынул острый нож и приставил к горлу. Мельцера прошиб холодный пот, руки задрожали. Зеркальщик не решался даже вздохнуть. Не сказав ни слова, парни втолкнули его в нишу в дальней части зала.

У Мельцера было такое ощущение, словно его пригвоздили к стене. Тем временем нож начинал угрожающе впиваться ему в горло. Не в состоянии даже просить о пощаде или оказывать сопротивление, Мельцер просто смотрел на напавших. На его широком грубом лице ничего не отражалось. Единственной мыслью, терзавшей его, было: если ты закричишь, они тебя убьют.

И тут на заднем плане раздался голос да Мосто:

— Оставьте его в покое, идиоты. Он на нашей стороне! — Великаны исчезли, а легат подошел к Мельцеру вплотную. — Разве я не прав?

Мельцер старательно закивал. Он почувствовал облегчение и даже определенную признательность к легату.