Атомный аврал - Михаил Грабовский

Харитон и Курчатов приняли решение не рисковать. Конечно, КПД и мощность являются важнейшими показателями их успеха. И всё-таки главное на этом этапе, чтобы «она» просто взорвалась…

В конце 1992 года Харитон впервые сделал официальное признание, что в 1949 году был испытан американский образец атомной бомбы. Этим признанием он очень огорчил многих ветеранов-конструкторов КБ-11, которые, ничего не зная о работе наших спецслужб, совершенно искренне считали первую бомбу большим достижением советских ученых и конструкторов. Отсюда берет начало популярная и распространенная расшифровка аббревиатуры РДС: «Россия делает сама». Харитон объяснил это решение тем, что в условиях накаленных отношений между СССР и США в тот период и ввиду ответственности ученых за успех первого испытания «любое другое решение было бы недопустимым и просто легкомысленным»…

Второе важное решение, принятое в начале 1949 года, также касалось конструкции испытуемого образца. К этому времени на крымском полигоне все основные летные испытания «изделия 501» были завершены. Их результаты подтвердили возможность проведения ядерного испытания РДС-1 при бомбометании с самолета-носителя ТУ-4. Однако наличие дополнительных сложных систем авиационной автоматики и сам характер испытания, естественно, увеличивали вероятность технического риска и неудачи при первом взрыве. Ввиду отсутствия резерва делящегося материала было решено проводить взрыв в стационарных условиях, на земле, разместив атомное устройство на экспериментальной стальной башне…

В мае 1949 года Курчатов и Харитон совершили скоротечный вояж на Семипалатинский полигон для предварительного осмотра.

Полигон включал в себя три основные зоны: Опытное поле, жилой городок и опытно-научную часть с полевым аэродромом.

Сердцем полигона, разумеется, являлось Опытное поле. Территориально это была сравнительно ровная площадка, почти правильный круг радиусом 10 километров. В центре его размещалась башня тридцатиметровой высоты. У подножия заканчивалось строительство сборочного цеха с лифтовым хозяйством. Вокруг башни на территории Опытного поля размещались испытательные площадки и приборные сооружения. Площадь вокруг башни была поделена на разные функциональные сектора. Например, сектор № 1 являлся выделенным местом для постройки полевых оборонительных сооружений и минных полей. Здесь возводились траншеи, блиндажи, проволочные заграждения, устанавливались противотанковые мины. Сектор № 7 выделялся для размещения разных животных, которые комплектовались в группы, именуемые на плане полигона «биоточками».

Всего существовало 12 секторов. Все они в конечном итоге предназначались для измерения физических параметров взрыва и определения реального воздействия на военную технику в условиях, приближенных к боевым действиям.

Основная часть измерительных приборов и оптической аппаратуры размещалась в специальных приборных сооружениях («гусях», или «гусаках»), построенных по северо-восточному и юго-восточному радиусам на разных расстояниях от эпицентра взрыва.

«Гуси» представляли собой прочные бетонные казематы, в подземной части которых должна была располагаться регистрирующая аппаратура (осциллографы), аккумуляторы, кинокамеры. Над казематом возвышался десятиметровый треугольный каркас из бетонного монолита с вмонтированной в него стальной башней. Она заканчивалась сигарообразным контейнером на высоте 20 метров, в котором устанавливались датчики. Своеобразный вид этих бетонных монстров напоминал издалека голову гуся. Для дополнительной защиты приборов от радиационного воздействия стены казематов изнутри были выложены толстыми свинцовыми листами.

Главный командный пункт полигона («сооружение 12П») строился в 10 километрах от центра, на границе Опытного поля.

На берегу Иртыша в 60 километрах от эпицентра располагался жилой и административный центр полигона (площадка «М»). Рядом размещались воинские части со складами и автопарками, опытно-научный центр с лабораторными корпусами, полевой аэродром для базирования транспортной авиации и вертолетов.

Более всего поразило Курчатова и Харитона бесчисленное количество охранных застав, пропускных пунктов, разъездных патрулей. Все тщательно охранялось, но особенно — Опытное поле! Его охранял специальный батальон в составе четырех рот. По периметру поля располагалось двенадцать застав. В дневное время охрана каждого поста осуществлялась с двух наблюдательных вышек, куда была протянута телефонная связь. В ночное время по обе стороны от каждой заставы выходили на дежурство парные патрули. Они обязаны были пройти вдоль проволочного заграждения до границы с соседней заставой и обменяться со встречным патрулем контрольными жетонами. Произнеся условный пароль, молча развернуться и, не вступая в переговоры, двинуться в обратном направлении. Обходы велись всю ночь. Контроль за патрулями осуществляли офицеры рот. Вся установленная охранная процедура неукоснительно выполнялась.

Около каждой заставы была вырыта в полный рост траншея для круговой обороны в случае вероятного нападения неизвестного противника. В ней постоянно находились автоматчики, готовые открыть огонь на поражение движущихся целей по первому же сигналу своего офицера. Офицеры и солдаты, охраняющие Опытное поле, жили при заставах, в вырытых и плохо благоустроенных землянках…

Курчатов и Харитон выехали из жилого городка рано утром в сопровождении своих телохранителей, запасшись пропусками-«вездеходами». Путь держали к центру Опытного поля.

Из воспоминаний участника испытаний В.С.Комелькова:

«На всем протяжении пути — ни домов, ни деревца. Кругом каменисто-песчаная степь, покрытая ковылем и полынью. Небольшая стайка черных скворцов, да иногда ястребов в небе. Уже утром начинал чувствоваться зной. В середине дня и позже над дорогами стояло марево и миражи неведомых гор и озер».

В мае картина выглядела не столь печальной. Вся степь была покрыта мелкими голубыми цветочками, отчего казалась мирной и ласковой. Переезжали из сектора в сектор — из исследовательского в пехотный, из жилого в бронетанковый. Быстрая смена наблюдаемых картинок производила жуткое впечатление… Кирпичные четырехэтажные здания имитировали кусочек городской улицы. Тут же рядом — мосты, туннели метро, водокачка. Бетонные, двадцатиметровой высоты «гуси» с приборами на вершине. Железнодорожные вагоны и паровоз. Артиллерийские орудия и танки с длинными стволами, устремленными в разные стороны, на фоне голубого неба с мелкими облачками. Блиндажи с воинской одеждой. Самолеты, готовые взлететь в воздух без летчиков и штурманов. Какая-то фантасмагория. Как будто они проезжали по павильонам грандиозной кинофабрики, производящей фильмы ужасов и грез сумасшедшего режиссера. Живые сюрреалистические картины Сальвадора Дали. Ни души кругом. Мертвая тишина.

Ученые остановили «газик» в ста метрах от стальной башни. Вышли поболтать в одиночестве без телохранителей. Харитон посматривал на небо, вглядывался в пухлые белые пятна. Курчатов уселся на теплый бугорок, вытянув ноги. Оба молчали, но думали об одном и том же: как получится?

Игорь Васильевич механически ковырял сухой палочкой рыхлый холмик. Копнул глубже и страшно поразился открывшейся картине. Из машины степь казалась абсолютно мертвой. А в глубине взрыхленного бугорка земли кипела какая-то судорожная, бессмысленная жизнь. Сотни жучков, букашек, многоножек спешили куда-то, натыкались друг на друга, обходили и снова продолжали заведенный кем-то вечный бег. «А во время взрыва, — подумал Курчатов, — все это сплавится в одну общую стекловидную массу».

— Уверен, что взорвется? — нарушил он молчание.

— Если не произойдет какой-либо дикой случайности, — отозвался нехотя Харитон.

— Мы не можем допустить такой случайности. Вторую попытку будут делать другие в этом случае. Нам надо с тобой все это описать. А то ведь потом тысячи писак всяких возьмутся за это дело… Все переврут, запутают и растащат — себя не узнаешь.

И вернулся к практическим делам.

— Все не успеют доделать к испытанию. Надо будет сконцентрировать строителей и военных только на пусковых объектах, необходимых для первого действия.

Курчатов поднялся кряхтя, как будто выполнял тяжелейшую работу. Пошли рядышком к машине… Охранники на заднем сидении азартно резались в подкидного дурака. Шофер при их приближении сразу встряхнулся от сморившей его дремоты, механически повернул ключ зажигания.

— Куда теперь, Игорь Васильевич?

— Давай, Сережа, домой. А точнее — прямо в столовую.

Дважды по дороге в жилой поселок их останавливали патрульные наряды. В первый раз придирчиво проверили документы, подозрительно оглядывая с ног до головы. Во второй раз офицер узнал Курчатова по бороде. Молча взял под козырек.