Атомный аврал - Михаил Грабовский

— За двое суток, наверное, справимся…

— Хорошо, — резюмировал Ванников, — двое суток! И от меня лично ещё дополнительно два часа. На сон.

Вместе с конструкторами Мыськовым и Пойдо уложились в сорок часов. Но при детальном рассмотрении чертежей всем стало понятно, что изготовить подобную пресс-форму на месте, подручными средствами, не удастся. На помощь пришел Музруков. Он позвонил в Горький старому другу, одному из директоров оборонных заводов.

Не дав ответить ему до конца на чуткий вопрос о здоровье, Борис Глебович перешел к делу:

— Слушай, Василий! Тут, понимаешь, нужно сделать за пару дней небольшую металлическую хреновину…

— Чертежи у неё есть? — поинтересовался «Василий».

— Привезет мужик с собой.

— Ну, валяй, вези.

Потом вспомнил о начале разговора:

— О здоровье-то сказать? Или уже не нужно?

— Да, конечно. Как дела со здоровьем?

— Подыхаю совсем. А ты как?

— Я тоже ничего себя чувствую.

— Ну, пока. Вези.

— Пока.

Через три дня из Горького спецрейсом привезли все необходимые детали для новой пресс-формы. Заодно прихватили из Москвы, из Института вакуумной техники им. Векшинского, двух специалистов для улучшения системы вакуумирования установки.

Куда и зачем их везли, они не знали. Глядя на двух молчаливых охранников, сопровождавших их, ученые мысленно прощались с вольной жизнью. Поэтому, когда в зоне их препроводили в цех, показали на пресс и объяснили, что желательно добиться самого что ни на есть глубокого вакуума, они долго смеялись и хлопали друг друга по плечам: «А мы-то думали…»

Через день вокруг пресса с заложенными в него кусочками плутония собралась вся атомная братва. Все начальники наперебой объясняли Самойлову, что процедура прессования абсолютно безопасна, поскольку один умный еврей точно рассчитал, что общая масса кусочков плутония будет, по всей вероятности, ниже критической массы, и поэтому взрыв исключен. Но сами на всякий случай отошли подальше от пресса. Ванников ещё раз пообещал медаль или орден, если, конечно, Самойлов останется невредимым.

Из воспоминаний А.Г. Самойлова, 1993 г.:

«Прессование было поручено произвести мне. Народу в цехе было мало, физики у пресса поставили свои приборы, а сами удалились… Я взялся за рычаг гидравлического пресса. У всех в это время было гнетущее состояние, каждый обдумывал свое бытие: будет ли он жив или разложится на атомы? Всё думали, не ошиблись ли физики, учли ли они все факторы, влияющие на увеличение критмассы, не произойдет ли взрыв во время горячего прессования металла? Все замолкли, наступила тишина. Пуансон медленно стал опускаться в аппарат, давление на манометре постепенно стало возрастать и дошло до требуемого показателя. Прессование благополучно закончено, нагревательная система отключена. Все радостно зашевелились, засуетились, громко заговорили. Собралось начальство».

И неспроста собралось: заготовка никак не извлекалась из разъемной пресс-формы. Как сказал Музруков, «все сплавилось воедино». Пресс-форму крутили, переворачивали, но отделить от заготовки не могли. И тут на сцену выступил главный инженер комбината, Ефим Павлович Славский. Он взял риск и всю ответственность на себя. Вставил зубило по линии разъема матрицы и тяжелым молотком сильно, с мужским размахом ударил по зубилу. Матрица разошлась. Все склонили головы к столу. Заготовка осталась цела. Вздохнули с облегчением. Славский отбросил молоток и зубило в угол комнаты и отряхнул ладони, как будто они были в мелкой пыли.

Тут же, около стола, была проведена оперативка «по затронутому вопросу». Во избежание подобного случая со второй заготовкой решили: наносить на рабочие поверхности матрицы и пуансона медное покрытие.

После того, как начальство обтрогало заготовку в резиновых перчатках, её осторожно отнесли в лабораторию гамма-дефектоскопии. Необходимо было убедиться в том, что «фокус удался» и что в полученной заготовке нет ни включений, ни малейших пустот. Любое вкрапление, даже самое маленькое, снизило бы КПД взрыва. Да Харитон бы и не принял подобное изделие. Недаром он уже две недели бегал здесь со своим представителем Кузнецовым и совался во все дырки, которые были меньше его горбатого носа. Заготовку просвечивали рентгеном ночью, когда все начальство разъехалось по своим коттеджам отдыхать.

Ночью Ванникова и Курчатова снова поставили на ноги. При просмотре ещё не вполне просохших пленок на одной из них увидели темный крупный треугольник. Раковина?! Сделали повторное просвечивание. Результат — тот же. Курчатов предложил заменить свинцовый компенсатор, в который помещалась плутониевая заготовка при просвечивании. Просвечивание повторили. Пленка была на этот раз идеально чистой. Дефект, как оказалось, был в толще самого свинцового компенсатора, а не в заготовке.

Поздним утром Ванников доложил Берия: «Заготовка детали № 1 закончена успешно».

Прессование второй заготовки прошло без замечаний, и обе заготовки были направлены в отделение обработки резанием, которое представляло собой большую комнату в левом крыле барака с двумя токарными станками и тремя токарями высшей квалификации. Для получения из заготовки готовой детали заданных размеров токарную обработку необходимо было провести с ювелирной точностью. Эта честь была предоставлена ветерану, Александру Ивановичу Антонову. Он был очень горд. Перед первой операцией руки у него нагрелись изнутри и как бы припухли.

Кто-то из начальников, психолог по совместительству, предложил ему в полушутку:

— Может, сто грамм, для равновесия психики?

Но Александр Иванович заверил, что он даже абсолютно трезвым справится с важным заданием партии и правительства.

Из воспоминаний Н.И.Иванова, 1996 г.

«Несмотря на высокую квалификацию токаря, учитывая сложность и ответственность работы, для обточки заготовки был установлен порядок, по которому после каждого прохода резца научный руководитель работы Михаил Степанович Пойдо рассчитывал размеры заготовки и только после этого делали следующий проход резца. Пока шла обточка заготовки, у станка все время стоял А.П.Завенягин…»

Антонов расставил ноги для устойчивости и начал обработку. Рядом наблюдал Пойдо. И вдруг раздался визгливый крик:

— Ты что, сука, делаешь?

Из воспоминаний А.Г.Самойлова:

«…Все мы тогда дошли до высшей критической точки нервного напряжения, когда все казалось не таким, как было в действительности. Вдруг А.П.Завенягин решил, что изделие по сферичности запорото, и весь гнев он обрушил на М.С.Пойдо, который выслушал эти обвинения молча, не сказав в свою защиту ни единого слова».

Авраамий Павлович страшно матерился. Угрожал расстрелом. Он был взвинчен до невменяемости. Заверения Пойдо, что «все идет нормально», только подогревали его гнев. Тогда Михаил Степанович молча снял деталь со станка и в присутствии комиссии обмерил её. Все размеры точно соответствовали расчетам. После этого Антонов продолжил работу на станке, запоздало пожалев, что зря не согласился выпить сто грамм перед её началом. Тем не менее, деталь была выполнена идеально точно.

Завенягин вышел из цеха на свежий воздух и закурил. К нему подошел Бочвар с вежливыми намеками. Несмотря на просьбу академика, Завенягин не извинился ни за свой неуместный мат, ни за жуткие угрозы в адрес Пойдо.[10]

После изготовления второй полусферы плутониевые сердечники надлежало испытать на прочность, поскольку внутри бомбы они должны были выдерживать определенные механические нагрузки. Но никому не хотелось испытывать с таким трудом полученные сердечники, снова рисковать и ставить их под пресс для «технического экзамена». Харитон настоял…

Через специальное приспособление дали требуемое давление. Размеры сердечников не изменились. Юлий Борисович был удовлетворен результатами испытания и всем пояснял, что поступить по-другому было просто невозможно.

Далее обе половины в соответствии с Техническими требованиями необходимо было покрыть тончайшим слоем никеля для коррозийной стойкости и предотвращения выхода мощного альфа-излучения.

Проектного оборудования для проведения операции никелирования ещё не было. Специалистов тоже. Что делать? Ждать?..

Сейчас, когда сердечники были почти готовы, Ванникову очень не хотелось терять даром несколько месяцев. Выход из создавшегося тупика предложил Харитон.

Юлий Борисович вспомнил, что десять или более лет назад, ещё во время работы в ЛФТИ, у него был хороший друг — специалист по металлическим покрытиям Александр Иосифович Шальников. Если его быстро отыскать в Ленинграде (или в Москве?) по неизвестному адресу, то дело, он уверен, сдвинется немедленно с мертвой точки. Если, конечно, Шальников жив. Харитон уверял Ванникова, что Александр Иосифович являлся ещё в довоенные годы прекрасным специалистом своего дела.