Я люблю Капри - Белинда Джонс

Так вот почему я едва не разрываюсь на части от противоречивых чувств каждый раз, как оказываюсь рядом с Люка.

— Бывает, что сердце жаждет чего-нибудь и одновременно страшится этого. — Люка как будто читает мои мысли.

— Страшится, что это принесет боль? — уточняю я.

— Да.

— И какая часть твоего сердца испытывает боль? — спрашиваю я. обуреваемая нездоровым любопытством.

— Все целиком. Поэтому боль так невыносима.

Я смотрю на Люка и пытаюсь угадать, что он скрывает. Возможно, он таит в себе какую-то печаль, возможно, в его жизни есть какой-то конфликт, но у меня создается впечатление, что он с ним справился. Кажется, он живет в согласии со своим сердцем. Мое же сердце неумолимо влечет меня к погибели, и я никак не могу его образумить.

— Не забудь посетить Вилла Чимброне. раз уж ты туда едешь, — говорит Люка, садясь на свой мотороллер. — Она недалеко от дома Розы. — Люка заводит мотор. — Знаешь Грету Гарбо?

— Не слишком близко, но… — Ну почему я не могу удержаться от подобных шуточек?

— У нее там было тайное любовное гнездышко. Думаю, тебе понравится.

Услышать слова «тайное любовное гнездышко» из уст Люка — для меня это уже слишком. Мне вдруг совершенно расхотелось садиться на паром. Мне хочется весь день сидеть в магазине и грезить, не спуская с него глаз. Нельзя позволить ему уехать. Я протягиваю руку и нечаянно задеваю зеркальце заднего вида. Люка смотрит на меня выжидательно, но чувство самосохранения просыпается во мне как раз вовремя. Я жизнерадостно говорю:

— Пока, увидимся! — машу рукой и устремляюсь в самую гущу толпы школьниц, которые отталкивают друг друга локтями, стараясь подобраться поближе к разложенным на лотке блестящим клипсам.

На пароходике я пересчитываю шапки, чтобы как-то отвлечься от мыслей о Люка: одиннадцать бейсболок, три козырька, два матерчатых «колокольчика», одно невероятное создание из соломки и одна ковбойская шляпа с синей лентой, расшитой бирюзовыми бусинами. Ну, по крайней мере, пару минут я на это убила.

На протяжении большей части блаженно неторопливого путешествия земли не видно, и я с удовольствием ощущаю себя отрезанной от мира. Однако когда вдали показывается материк, я тут же начинаю нервничать. Амальфи под завязку набит туристами. Пока я пробираюсь по пристани, меня чуть не уносит вместе с толпой желающих посетить Гротто Смеральда — Изумрудный Грот. Я вспоминаю волшебство Лазурного Грота и на мгновение едва не поддаюсь искушению, но — нет, я не за этим сюда приехала.

Я перехожу дорогу к открытой автобусной станции. Вот бы и дома у нас можно было ждать автобусы в прекрасной гостиной с видом на море, коротая время за мороженым. Я поднимаю взгляд вверх и рассматриваю зеленые горы, спирально поднимающиеся вверх, в небо. Вот это, должно быть, Монте Латтари, думаю я. Где-то там, на небольшом уступе, и расположилось Равелло. А в Равелло, вниз по боковой улочке, живет искусительница Роза, погубившая моего деда.

Я чувствую прилив отваги и оглядываюсь в поисках подходящего автобуса. Марио сказал — синий. Но ведь не этот же синий автобус, правда? На нем написано SITA, но… И тут на табло за лобовым стеклом загораются два оранжевых слова — Равелло и Скала. Это он. Черт побери! Я не ожидала, конечно, что поеду рядом с женщиной, которая будет держать на голове корзину лимонов, но и к этому щеголеватому салону с кондиционером (да еще с занавесками и с шикарными ковровыми сиденьями) я тоже не была готова. Автобус соглашается везти меня почти вертикально вверх в течение двадцати минут всего за шестьдесят пенсов!

Я захожу внутрь, чувствуя, что заключила самую удачную сделку в этом году. Но юная светловолосая девушка, которая сидит впереди меня, уверена, что семикилометровое путешествие будет стоить ей жизни. Она не может вынести даже вида пышной Драконовой долины, которая так и манит нырнуть с отвесной скалы в ее смертельные объятия, и начинает внимательно разглядывать нежные желтые цветы, примостившиеся на отвесной каменной стене с другой стороны дороги. После десяти минут равномерного подъема девушка почти успокаивается, но потом замечает, что водитель, отчаянно зевая, крутит руль только одной рукой, и снова впадает в истерику. Учитывая, что дорога вьется петлями и зигзагами, как шоколадный соус на подтаявшем мороженом, ее озабоченность вполне можно понять. Разумеется, ей не становится легче, когда, пролетая над особенно ужасающей пропастью, водитель отвечает на звонок своего мобильного телефона:

— Pronto![72]

Здесь бедная девушка окончательно теряет надежду, заворачивает голову в занавеску и сидит так уже до конца поездки.

Что касается меня, я не жалею о проделанном пути. Отсюда, с горы, открывается удивительный вид на виноградники, которые тянутся до самых пляжей Майори и пролива Салерно — именно для тиражирования таких видов и придумали открытки.

Ялюбуюсь, открыв рот и восхищаясь от всего сердца матерью-природой, но потом вспоминаю о своей миссии и достаю карту, которую нацарапал мне на барной салфетке Марио. В данный момент я стою на главной piazza [73]. справа от меня церковь — я сворачиваю налево, на Виадеи Руфоло. Вот как! На мгновение я задумываюсь, почему я борюсь с демонами, преследовавшими мою бабушку, когда у меня полно своих?

Не успеваю я сделать и пары шагов по направлению к Розе, как уже сворачиваю в посудную лавку. Может быть, я бессознательно откладываю момент встречи, а возможно, мне действительно очень хочется купить в подарок Клео эти две раскрашенные вручную бутылочки для масла и уксуса, но в любом случае я еще минут десять мучаюсь сомнениями по поводу блюда для пармизана. Потом я замечаю фотографию Рея Лиотта, на которой он приобнимает хозяина лавки. Это становится решающим аргументом, и я покупаю все три вещи, хотя немедленно жалею о том, что настолько утяжелила свою сумку. Когда я начинаю подниматься вверх по пологим, но утомительным ступеням, моя ошибка становится особенно очевидна. Я продвигаюсь довольно успешно (если не считать, что у меня ужасно болят колени и вспотела верхняя губа), но тут слышу впереди мужское кряхтение. Молодое кряхтение, кряхтение среднего возраста и тяжелую одышку старого курильщика.

Завернув за угол, я обнаруживаю и источник шума — пятеро мужчин, выбиваясь из сил, тащат по узкой улочке пианино. Некогда оно, несомненно, было величественным, но сейчас его повернули на бок, и у него такой вид, будто оно старательно пытается втянуть живот, чтобы его не били обо все углы. И все-таки оно движется еле-еле: локти грузчиков трутся о шершавые каменные стены, ноги проскальзывают по неровной мостовой. Я вжимаюсь в дверной проем, чтобы дать им дорогу, но они сворачивают под арку, не доходя до меня. Грузчики опускают пианино с громовым аккордом и хоровым «Cretino!»,[74] адресованным юноше, который слишком рано отпустил инструмент. Я ловлю его взгляд и спешу дальше, а мне вслед несется:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});