Я люблю Капри - Белинда Джонс

— Ну, в «Пьяном драконе» по понедельникам никого, и у них есть персиковый «Баккарди Бриз», если это тебя устроит!

Действительность неприглядна.

— Я думаю, тебе следует завтра рискнуть.

— Правда? — Клео мечтательно вздыхает.

— Определенно. Что ты теряешь?

— Как жаль, что тебя здесь нет!

Я хочу сказать: «Мне тоже жаль», но язык не поворачивается.

— Как прошел третий день в аду? — интересуется Клео.

Я вспоминаю пикантное и богатое событиями путешествие на лодке вокруг острова, прелести и опасности Лазурного Грота, вспоминаю, как Люка ерошил мне волосы, а Ринго спал у меня на руках, вспоминаю неспешную прогулку обратно в «Луну» с Софией и мамой, где нас на террасе ждали коктейли. Закат был неописуемый — вихри и кляксы розового с золотым, как будто художник на небе, как на палитре, смешивал краски.

— Тоска зеленая. После ужина мама заставила меня сходить с ней к покойному дедушке домой, чтобы разобрать его личные вещи, — говорю я.

— Ночью? Жуть! — Клео ежится. — Нашли что-нибудь интересное?

— Ну, была одна вещица…

Мы провели в его доме уже час, и я нарадоваться не могла, что София отправилась вместе с нами — благодаря ей мне не надо было изображать интерес всякий раз, как мама заводила речи вроде «Именно здесь я когда-то…» или «Это был папин самый любимый…».

Перед тем как протянуть ноги в шитых на заказ ботинках, Винченцо довольно скрупулезно навел у себя порядок. Маме предстояло решить, какую именно посуду, какие украшения, комплекты запонок и тому подобное она хочет оставить, а что она считает ненужным. В какое-то мгновение я ей позавидовала — мне осталось от отца куда меньше осязаемых воспоминаний. Собственно, их было два — доска для «Скрибл» и старый галстук.

Мама чуть не расплакалась, когда открыла сундук и обнаружила в целости и сохранности все свои детские игрушки, которые ей пришлось здесь оставить. Достав мятого плюшевого мишку, она уже собиралась закрыть сундук, но тут я заметила коричневый бумажный сверток, на котором было написано «Роза Мареска, 8, ВиаТринита, Равелло».

Я протянула руку и достала его. Мама посерьезнела. Наверное, она опасалась, что в меня сейчас вселится бабушка Кармела и я голыми руками порву на мелкие куски и сверток, и его содержимое. Но у меня была идея получше.

— По-моему, мы должны проследить, чтобы Роза это получила, — спокойно сказала я.

— Да, — согласилась мама и попыталась забрать у меня сверток. — Отправим его по почте.

Однако сверток я не отпустила. — Мы не знаем, что там внутри — может, что- нибудь ценное. Не стоит отправлять его по почте. Давай отнесем его сами — Равелло ведь недалеко, правда?

Мама почувствовала себя неуютно.

— Ну, надо на пароме доплыть до Амальфи, потом сесть на автобус…

— Я отправляюсь туда завтра.

Мама посмотрела на Софию, потом снова на меня.

— Зачем тебе это нужно, Ким?

— Ну, во-первых, я узнаю, что в этом свертке. — Несмотря на легкомысленный ответ, мама поняла мои истинные мотивы. — Я хочу узнать, понимает ли Роза, что она наделала, закрутив роман с моим дедом. Я хочу узнать, сожалеет ли она об этом.

Мама закрыла глаза и глубоко вздохнула:

— Ты не можешь мстить за разбитое сердце моей мамы, солнышко. Так не делается.

— Но стоит попробовать! — сказала я с притворной горячностью.

Разумеется, я умолчала, что в действительности хочу узнать, стоил ли этот роман тех лишений, которые выпали на долю бабушки и мамы.

— Так ты, правда, туда поедешь? — Клео заинтригована.

— Да! — говорю я. рассматривая пакет — он лежит на стуле у кровати.

— Ух, ты! А где сейчас твоя мама?

— Ушла на Пьяццетту выпить кофе с Платиновым Блондином.

— В полночь? Поздновато для недоступной скромницы. Почему бы ей просто у него не заночевать?

— Завтра с утра она хочет отправиться в магазин.

— Ты будешь ее ждать или ляжешь?

— Как раз собиралась выключить свет, когда ты позвонила. А ты?

— А я сейчас съем мисочку овсяных хлопьев, чтобы заморить червячка на сон грядущий, и. пожалуй, завалюсь спать.

Я улыбаюсь. Это будет далеко не первый «червячок», которого она заморит на ночь.

— Тогда — приятных снов. — Я зеваю и улыбаюсь.

— Позвони мне из Равелло.

— Обязательно!

Я кладу трубку, взбиваю подушку и выключаю свет. Голова моя полна забот о том, что мне готовит завтрашний день, но стоит мне устроиться в постели поудобнее, как я начинаю хохотать, потому что вспоминаю свою любимую историю про Клео и шоколад.

Год назад Клео ездила от «Фотофиниш» в Бристоль на ежегодную конференцию и допоздна пила с красотками из местного отделения, так что до отеля она добрела уже в половине шестого утра. Пока она свершала омовение и переодевалась в ночнушку, стукнуло шесть. В результате она проспала, и с утра ей пришлось быстро натягивать одежду и мчаться на конференцию — ни душа, ничего. Когда она уселась на свое место, девушка, которая сидела сзади, потрогала ее за плечо и сказала, что у Клео что-то застряло в волосах. Это была шоколадная конфета, которую горничная вечером положила Клео на подушку — шоколад растаял, но конфета была еще наполовину в фольге…

Второй раз такое уже вряд ли случится, потому что теперь Клео съедает перед сном все, что находится в радиусе двух миль от ее кровати, — так, на всякий случай.

Я натягиваю одеяло до подбородка. Боже, я ее обожаю!

19

Спала я ужасно. Наутро голова у меня раскалывается, все тело будто налито свинцом — глаза бы мои ни на кого не глядели. Даже вчерашние десерты на утреннем шведском столе не поднимают мне настроение.

Мама, конечно же, выпрыгнула из кровати с Jole de vivre, достойным Джули Эндрюс, — ее «бойкий», как выразился Люка, вид вызывает у меня тошноту Я отодвигаю в сторону смесь из кукурузных хлопьев и крем-карамели и смотрю, как мама выгребает ложечкой остатки мякоти из своего печеного яблока. Все у нее сегодня «Объедение!» и «Глоток молодости!». Она подставляет лицо солнцу и улыбается ему в ответ. Мне же хочется заползти в самый темный угол.

Когда я устала, мне на все плевать. И моя терпимость к маме опасно падает к нижнему пределу. Я говорю, что глаз не сомкнула за всю ночь, а она радостно щебечет:

— Но ты хоть полежала-отдохнула!

В ответ я мощным ударом разбиваю скорлупу вареного яйца. Какой тут отдых, когда ты с полными слез глазами в ужасе понимаешь, что уже четыре часа ночи и все обитатели этой половины планеты, кроме тебя, спят.

Да, я довольно мило дремала, пока мама не вернулась с Пьяццетты, но потом моя подушка словно превратилась в бетонную плиту. Сколько бы я ее ни колотила и ни встряхивала, удобно улечься уже не удавалось. Чем усерднее я убеждала себя расслабиться, тем больше я напрягалась и впадала в панику. Мне, как маленькой, хотелось побушевать, потопать ногами. Я даже изобразила под одеялом несколько па из «Ривердэнс», пытаясь отделаться от этого ощущения, но тщетно. Я то переворачивалась на живот, то на спину — вертелась так, будто боролась с аллигатором на речном дне. Наконец я вылетела в ванную, уставилась в покрасневшие глаза своего отражения в зеркале и в ярости спросила: — ПОЧЕМУ? Почему я не могу уснуть? Наверное, слишком много мыслей крутилось у меня в голове после похода в дом Винченцо, — одна из самых назойливых касалась того, каким окажется мое наследство после моей смерти. В моей жизни вдруг оказалось очень много вещей, которые мне хотелось бы изменить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});