Озеро шумит. Рассказы карело-финских писателей - Константин Еремеев

Все то, что тревожило его до знакомства с Марией Степановной, вернулось снова, только теперь это было уже не просто удивление, а страх перед тем, что же будет дальше, и как будет жить он, Трофимов.

Появилось солнце. Трофимов немного согрелся и пошел вниз, в город.

Ближе к центральным улицам он вспомнил о своих брюках и растер рукой места, выпачканные землей. Было воскресенье. Повсюду толклось много людей. Среди их приятных забот и торопливого суматошного отдыха он чувствовал себя нелепым и ненужным, хотелось себя куда-нибудь деть, что-то делать…

Ему всегда не хватало людей. Они вообще как-то кособоко проходили через его жизнь, не задерживаясь в ней надолго, и за это приходилось расплачиваться сейчас одиночеством на переполненных народом улицах.

И его жене… А ей за что?

Трофимов вдруг подумал, что не знал, какая она, его жена? Молчалива… Послушна…

«Нет, надо ехать к ней, — решил он, устало садясь на скамейку. — Надо, зачем обижать?»

Трофимов сидел долго, а люди все шли и шли куда-то по серому асфальту.

Ортьё Степанов

Родился в 1920 году в д. Хайколя Калевальского района Карельской АССР, в семье крестьянина. Работал учителем, начальником ОРСа, юристом-экономистом, журналистом. Сейчас — сотрудник редакции журнала «Пуналиплу». Во время Великой Отечественной войны О. М. Степанов командовал разведвзводом и ротой. Награжден орденом Красной Звезды и медалями.

Печататься начал в 1951 году. Первая повесть «Вспуганный журавль» была опубликована в журнале «Пуналиппу» в 1956 году. Затем вышли книги на финском языке: повесть «На широких просторах» (1961 г.), сборник рассказов «Борозда за бороздой» (1963 г.), повесть «Поединок в таежной деревне» (1967 г.), роман «Родичи» (1969 г.).

Член Союза писателей СССР с 1970 года.

В дороге

Мы с Теппо Терентьевым и Вейкко Васильевым принадлежим к высокому сословию шоферов «Кареллеса». Мы не то, что мой покойный папаша, который знал только две скорости: «Но-о!» и «Тпру-у!». Мы с Вейкко газуем на бензовозах, а Теппо крутит баранку обычного грузовика.

Взяли груз. На этот раз путь лежит в лесопункт Перяярви. С современными моторами расстояние в каких-то пять десятков километров — сущий пустяк. Но пока доберешься до Перяярви, пуп надорвешь, это как пить дать. Одно название, что дорога. Летом доставлять грузы на лесопункт проще пареной репы: нагрузил катер и — айда! Потому-то и забыли наземные пути-дороги, не чинят. У дорожников креста на шее нет — все на лесовозные пути нажимают: мол, по зимникам кубометры тянут. А вы кто? Обозники. И нет на них управы. Им, чертям, не дать бы ни грамма горючего, — запели бы лазаря!

Но наши разговоры как об стенку горох.

Ну так вот, ползем мы, и в ушах не свистит, и лес не бежит. Еле-еле тянем на первой и второй скоростях, на этой дороге крутых подъемов, поворотов и ухабов больше, чем хвойных иголок в целой ели.

Теппо на этот раз шел ведущим. Он то и дело останавливался. Заберется на грузовик и давай затягивать ослабевшие веревки. У него, кроме прочего груза, был десяток бидонов с молоком и еще, кажется, бидон сметаны не то сливок. О них-то особо и заботился Теппо.

— Какого черта ты пеленаешь посудину, как новорожденного? — нетерпеливо кричал Вейкко.

Теппо и раньше не раз толковал о большом вреде замерзшего молока для желудка, особенно для желудочков грудных детей.

Тут он огрызнулся:

— Растяпа, продукт этот не для стальных желудков.

Это был явный намек на наш груз, а для Вейкко еще и на его старые делишки. Прошлым летом ему поручали возить скоропортящиеся продукты — и молочные, и фрукты, и свежее мясо, и прочее. В те времена он подтрунивал: «Мой груз — это не ваша вонючая жижа для стальных желудков».

Однажды его бахвальству пришел конец. Он получил на борт свеженькую нежненькую ряпушку. А накануне до поздней ночи обмывал отпускные своего приятеля. Утром в голове стоял шум, как в растревоженном улье. И, погрузив товар, решил он завернуть к приятелю опохмелиться, а там и в путь-дорогу. Но не тут-то было. Рюмка за рюмкой и — коротким оказался летний день. Известное дело, на солнцепеке рыбка не улучшила своих питательных свойств. К вечеру путная хозяйка не стала бы пачкать ею и сковородку. А о засолке нечего было и думать… Ясно, за такие дела не гладят по головке. И все же он ухитрился пересесть за баранку бензовоза.

Так вот, значит, ползли мы дальше. Хлопьями повалил снег. Дорога, особенно на подъемах, стала скользкая, как смазанная мылом. После первой же попытки подняться на Поросюрья Теппо взял лопату и, засыпая колею песком, крикнул:

— Хей! Здесь для разминки есть песчаный карьер!

Вейкко вышел из кабины своего бензовоза и давай материться. Если бы в словах его была бы хоть капелька той силы, что в песнях Вяйнямейнена, то управление леспромхоза от уборщицы и до директора провалилось бы сквозь землю и гранитные скалы. Своими лучшими союзниками Вейкко считал набор словечек, которых не найти в многотомных словарях.

— Перестань ты молиться своему богу! Он нам не помощник. Лучше орудуй лопатой, — мимоходом бросил Теппо.

Вейкко завелся пуще прежнего:

— Проклятье, вот черти! Покуривают там толстые папироски, а ты тут надрывайся. Шевелили бы мозгами и поближе этот поселок построили, раз не подумали о дороге.

— Лесоруб ищет лес, а не автостраду. Дай время, и сюда еще проложат дорогу, как к другим лесопунктам.

Немало мы выжали из себя пота, покуда добрались до берега широкого Ялкимясуо. Уже и мороз покрепчал, а снег валил как прежде, густой. На болоте завьюжило так, что еле заметны были очертания ближайшего островка. Дорогу на открытом месте запорошило валами.

Грузовик Теппо захлебнулся.

— Ну, ребята, дорога в небо полезла, — объявил он, хотя было понятно все и без того.

— Да неужели?! — злорадно выкрикнул Вейкко. — Теперь и в твоей башке искорка блеснула.

Он почувствовал себя хозяином положения, ухмылялся и наслаждался огорчением своих попутчиков. Как-никак — своего рода победа! Когда погода стала ухудшаться и двигались совсем уж по-черепашьи, он не раз предлагал вернуться.

Теппо стоял удрученный и вглядывался в мглу. Вейкко же пошел искать место, где бы развернуть машину и задать деру обратно.

— Сколько еще километров? — спросил Теппо. На обочине дороги не было километровых столбов и вообще никаких знаков. У Теппо были свои вешки. Обгорелый пень, каменная глыба, с корнями вывернутая сосна-великан… Но если уж он спросил, надо было ответить.

— Вроде около восьми.

Вейкко вернулся из разведки. Сказал, что за поворотом, в полукилометре отсюда, можно развернуться. Только добираться туда задним ходом.

— Не дело говоришь, — сказал Теппо и пнул ногой покрышку колеса.

— Ты что, хочешь дальше ехать? — спросил Вейкко.

— А ты как думал?

— Что за магнит тебя туда тянет?

— Там с полсотни детишек, им надо молоко.

— Пусть для разнообразия попьют из проруби чистой водицы. К тому же она бесплатная, — сказал Вейкко и засмеялся.

— Заткнешь ты свою пасть?! — рявкнул Теппо.

Васильев замер. Теппо был мужик крепкий, и дразнить его было опасно. Сильный в драку не полезет, но если уж она завязалась бы, Вейкко несдобровать. Вейкко счел за благо промолчать. Сел в кабину своей машины и крикнул мне:

— Поехали! Или дай дорогу мне.

Я был в затруднении. Теппо вряд ли повернет обратно. Но тут все прояснилось.

— Надо сходить в Перяярви за трактором.

Это решило мои колебания. Я дал Вейкко дорогу и сообщил ему о намерении Теппо. Посоветовал ему остаться. Вейкко ни в какую — не позволило самолюбие.

Мы с Теппо разожгли костер в густом ельнике у обочины. Он приволок к костру и установил полукругом бидоны с молоком. Поставил не близко, но и не так, чтобы далеко.

— Слушай, друг, последи, чтобы не замерзло молоко в бидонах, — наказал он мне и пошел навстречу ветру, наклонясь и словно головой пробивая себе дорогу сквозь лавину снега. Я остался один.

Зимний день короток. Вокруг шумела бескрайняя тайга. Ветер бушевал и свистел до хрипоты, кружил и швырял снег, дым и горящие искры костра.

Я сидел укутавшись в две овчинные шубы и думал о своих спутниках.

Все мы: я, Теппо и Вейкко родились накануне той, зимней войны. А потом началась и другая, после которой не пришел отец, а мы вернулись из эвакуации. Мы все трое учились потом в одной школе и карабкались к вершинам знаний в классах с буквой «б». В ту пору и огорчения и радости наши были похожи, как две капли воды. Поди узнай, отчего мы стали такими разными? Что и говорить, Теппо Терентьев обскакал нас. Он и уравновешенный, и решительный, и добряк великий. Вот и сейчас он карабкается, по шею утопая в снегу, ради. тех детишек.