Костер Монсегюра. История альбигойских крестовых походов - Зоя Ольденбург

Легат имел все основания разозлиться на старого солдата: того, кто столько раз побеждал, признавая свои победы Божьим промыслом, теперь стали подозревать в каких-то грехах, из-за которых Господь отвернулся от него. Храбрый католик, уважаемый Церковью настолько, что она доверила ему земли, превышающие размерами домены французского короля, много лет пользовавшийся помощью посланных ею солдат, оказался не в силах взять скверно укрепленный город, который защищали люди, им же самим неоднократно битые!

В июне, на девятый месяц злополучной осады, Монфор решил сконструировать огромную катапульту на колесах и подкатить ее поближе к неприятельским фортификациям, чтобы солдаты могли сверху разрушать кварталы осажденного города прицельными выстрелами. Тулузцы ударами своих катапульт вывели ее из строя, а когда ее починили и она снова была готова к бою, на рассвете с двух сторон атаковали лагерь французов. Симон слушал мессу, когда ему сообщили, что тулузцы уже в лагере, а французы отступают. Окончив мессу, он ринулся в бой и оттеснил неприятеля ко рву.

Ги де Монфор, охранявший технику, был ранен пущенной из города стрелой. Симон бросился к нему и тут же получил в голову камень из катапульты, которую сделали тулузские женщины (так повествует «Песнь...»). «Камень был пущен точно и угодил графу Симону прямо в железный шлем, снеся половину черепа, так что глаза, зубы, лоб и челюсть разлетелись в разные стороны, и он упал на землю замертво, окровавленный и почерневший»[124].

Эта мгновенная жуткая смерть в разгар боя, на глазах обоих лагерей, была в стане тулузцев встречена взрывом ликования: «Рожки, трубы, бубенцы, колокола, барабаны, литавры мгновенно наполнили город звуками»[125]. Этому крику облегчения ответил вопль отчаяния из лагеря французов. Смерть полководца окончательно деморализовала армию, и без того потерявшую боевой дух из-за сплошных поражений. Сын Монфора, принявший от легата прежние титулы отца, попытался поджечь город, однако был вынужден отступить и укрыться в Нарбоннском замке. Спустя месяц после смерти отца он снял осаду.

Тулуза торжествовала. Амори де Монфор, отступив в Каркассон и похоронив там отца со всеми почестями, позволил Раймону-младшему шаг за шагом отвоевать все свои домены. Не помогли ни призывы папы, ни вмешательство французского короля в лице принца Людовика. На это ушло семь лет войны, но смертельный удар захватчику уже был нанесен. Амори один за другим сдавал города и замки, теряя боеспособность армии, пока не оказался в один прекрасный день без солдат и без денег на обратную дорогу. С исчезновением Симона де Монфора крестовый поход был обезглавлен. Да и в конечном итоге, несмотря на усилия папы и легатов, эта война давно уже перестала быть крестовым походом. Амори сражался за наследство и, как и все сыновья диктаторов, не возбуждал ни страха у врагов, ни доверия у тех, кто его поддерживал. Лишая графа Тулузского имущества решением Собора, Церковь, казалось, позабыла, что Симон де Монфор не бессмертен, и что он был единственным, кто мог удерживать Лангедок. После его смерти Церковь оказалась в ложном положении: она нагрузила непосильную ношу на человека, который заведомо не мог с ней справиться. И она тут же отвернулась от злосчастного Амори, планируя передать его права союзнику более мощному и пользующемуся авторитетом во всех странах Запада. Дело Симона де Монфора должен был продолжить король Франции.

«По прибытии в Каркассон тело Монфора повезли в монастырь Сен-Назер для отпевания. И тот, кто умел читать, мог прочесть в эпитафии, что он был святым мучеником, что он должен воскреснуть, получить часть наследства, процветать в несравненном благополучии, короноваться и править королевством. А я вот что скажу: если, убивая людей, проливая кровь, душегубствуя, потворствуя убийствам, прислушиваясь к напраслине, устаивая пожары, разоряя баронов, позоря честь родов, захватывая чужие земли, позволяя гордыне торжествовать, разжигая зло и давя добро, убивая женщин и детей, можно завоевать Иисуса Христа в этом мире, то Монфор должен обрести корону и сиять в небесах!»[126].

Какой бы ни была судьба, уготованная в вечности душе Симона де Монфора, те, кто восхищены Наполеоном, Цезарем и Александром, не могут отказать в восхищении и этому солдату. Остальные вольны констатировать, что он был, в сущности, посредственностью, волею жестоких обстоятельств призванной действовать превыше своих сил и разумения. И моральная ответственность за его деяния лежит на нем в гораздо меньшей мере, чем на тех, кто их благословлял или оправдывал именем Иисуса Христа.

ГЛАВА VII

КОРОЛЬ ФРАНЦИИ

1. Победа Раймона VII

Смерть Симона де Монфора восприняли в Лангедоке с огромной радостью. Быстро разнеслась эта радость по стране, придавая новые силы тем, кто так долго с отчаянием наблюдал за победами безжалостного полководца. Эта смерть казалась концом длинного кошмара, долгожданным чудом.

MontfortEs mortEs mortEs mort!Viva TolosaCiotat gloriosaEt poderosa!Tornan lo paratge et l'onor!MontfortEs mort!Es mort!Es mort!

Поется в народной песне того времени. Вернулись родовая честь и достоинство. Тиран – а народы юга очень хотели надеяться, что все зло шло от Монфора, – уже не более чем труп, покоящийся в Каркассоне в роскошной усыпальнице. Друзья именуют его мучеником и сравнивают с Иудой Маккавеем и святым Себастьяном. С его смертью крестовый поход распался. В этих краях осталось много его родственников и соратников, храбрых и вполне боеспособных. Потеряв его, они потеряли веру в себя.

Амори де Монфор призвал на помощь французского короля. Папа начал агитировать за новый крестовый поход и принуждать Филиппа Августа двинуть в Лангедок армию. Тем временем Раймон VII отбил Ажене и Руэрг и одержал победу над французскими отрядами под Базьежем.

На юге Франции снова появился принц Людовик: на этот раз отец не возражал, чтобы он принял крест. С ним шли 20 епископов, 30 графов, 600 шевалье и 10000 лучников – боеспособная армия, которая должна, казалось бы, привести в ужас население, обессиленное десятью годами войны. Принц соединился с отрядами Амори де Монфора под Мармандой и взял город, учинив там жестокую резню. Пощадив гарнизон вместе с командиром Сантюлем, графом Астаракским (поскольку их рассчитывали поменять на пленных французов), победители набросились на мирное население: «...оружие ворвавшихся в город было остро заточено, и началась ужасающая бойня. Людей всех сословий, мужчин, женщин и детей, раздетых донага, закалывали мечами; мясо, кровь, мозги, изрубленные тела, вспоротые животы, внутренности, сердца валялись повсюду, будто жуткий дождь прошел над городом. Не осталось ни молодых, ни стариков: никому не удалось спрятаться. Город был разрушен и охвачен пламенем»[127].

Автор «Песни...» утверждает, что большинство населения города было перебито. Гильом Бретонец, в свою очередь, признает, что в Марманде убили «всех горожан с женами и детьми, всего около 5000 человек»[128].

Эту хладнокровную резню можно расценить (поскольку ей предшествовали долгие размышления по поводу участи гарнизона) как следствие гнева Амори, жаждущего отомстить за отца. Однако более вероятно, что это было повторение бойни в Безье, которая принесла хорошие плоды, повергнув население в ужас. Очень показательно, что бароны и епископы, дискутируя о «бесчестье», которому они подвергают себя, посылая на смерть солдат, тут же натравили вооруженные отряды на беззащитных женщин и детей. Похоже, что для рыцарей (причем для северных в большей мере, чем для южных) мирное население было низшей расой, и его уничтожали запросто. Благочестивый принц Людовик не предпринял ничего, чтобы предотвратить акцию устрашения. Однако жители Лангедока, наученные десятью годам» войны, не спешили сплошь капитулировать, как после падения Безье. За много лет люди привыкли к террору.

Когда после кровавого штурма королевская армия двинулась на Тулузу, перед ней оказался укрепленный, готовый к защите город. При Раймоне VII состояла тысяча всадников. Перед лицом опасности он бросил призыв населению и велел выставить в кафедральном соборе мощи святого Экзюпера[129]. В третий раз Тулуза с энтузиазмом готовилась к осаде.

Осада, начавшаяся 16 июня 1219 г., была снята 1 августа. Многочисленная армия принца Людовика, полностью изолировав город и предприняв несколько штурмов, обнаружила, что осажденные и не думают сдаваться. Явившись, чтобы посеять страх перед мощью королевской власти, принц уразумел, что имеет дело с сильным противником, и предпочел, как и отряды крестоносцев в первые годы похода, оставить Амори де Монфора в одиночестве решать на свой страх и риск проблемы мятежной страны. Как только кончился его карантен, Людовик снял осаду, бросив всю осадную артиллерию.