Причуды природы - Игорь Акимушкин

Если нападут шестиногие разбойники на плодовый сад — дело плохо. Всю листву обстригут, одни голые ветки оставят. Местные жители их за это здорово недолюбливают.

Но не листвой кормятся листорезы, нет. В муравейнике огрызки проходят через челюсти особых муравьев — "листорубов". Пережеванный фарш смачивается выделениями насекомых и укладывается в особых камерах муравейника. Готовится удобрение!

На этой питательной среде растут… грибы. Чаще всего невзрачный шляпочный гриб Розитес гонгилофора. Ухаживая за ним, муравью важно время не прозевать — не дать грибу спороносить. Листорезы начеку. Время от времени отгрызают они плодовые тела, пуская их на удобрение. Там, где обгрызли они верхушки грибов, выделяется жидкость. Муравьи слизывают её (первое блюдо!), но наплыв растёт, на верхушке обгрызанных грибов плотнеет, накапливает белковые вещества, и только тогда муравьи его поедают (второе блюдо). Кроме гриба, ничего не едят. О диете пекутся с энтузиазмом хронических язвенников.

Приближается пора ухода молодой самки из родительского муравейника. Отправляясь основывать собственное гнездо, она захватывает в подротовую сумку кусочек грибницы. С этих нескольких клеток начинается разведение грибных оранжерей на новом месте.

Но самое любопытное — гриб Розитес гонгилофора обнаружен только внутри муравейников листорезов! Больше нигде! Видно, крепкий за ним уход нужен, если без муравьиной помощи он жить не может.

А вот о вкусах речного южноамериканского сомика кандиру никакого доброго слова не скажешь. Кровью питается этот маленький, но зловредный паразит. Нападает в основном на рыб. Подплывает проворно к жертве, суёт голову в жаберную щель и впивается в нежную ткань. Висит, сосёт кровь.

Обычно прожорливый упырь насыщается быстро. Потом с чувством выполненного долга медленно опускается на дно, следя, чтобы самого не проглотили. Изувеченная рыба погибает (если, конечно, она небольшая).

С содроганием упоминают кандиру жители тропической Америки. После пираньи это самый ненавистный враг. В ассортименте блюд для алчной рыбешки — рептилии, звери, даже человек. Кандиру, к слову сказать, единственное позвоночное, паразитирующее на человеке. Ему, по словам индейцев и некоторых специалистов, ничего не стоит проникнуть вам в мочеполовые органы или прямую кишку, растопырить там острые жаберные шипы, заякориваясь, и присосаться к стенке кишки или уретры. Кровожадный паразит до тех пор не успокоится, пока всю кровь в себя не перекачает. Человек (или зверь) погибает, становясь, правда, саркофагом и для самого кандиру. (Вот прекрасный пример, до чего доводит жадность или, лучше сказать, неспецифичность паразитизма. Глисты, привыкшие паразитировать на человеке, ни за что не допустят его скоропостижного истощения до смерти. Зачем самих себя обрекать?)

Но такие страсти, к счастью, не каждый день случаются. Описано не свыше трех десятков случаев нападения сомика на человека (хотя, разумеется, и этого достаточно!). А вообще все истории с кандиру подтверждают одну давно известную истину: в южноамериканские реки без нужды лучше не соваться…

"Что нам стоит дом построить"

Так вполне могли бы пропеть квакши-кузнецы, обладай они слухом и голосом. Но со слухом у них неважно, а голос такой, будто кто-то скребет гвоздем по консервной банке. Потому их, кстати, и прозвали кузнецами, хотя с тем же успехом могли сравнить с жестянщиками, лудильщиками, медниками и другими рабочими по металлу.

Но это акустические аналоги. А по поведению квакши-кузнецы скорее гончары или каменщики. Настоящие крепости выстраивают для защиты головастиков!

Раньше спорили, кто строит: самец или самка? Теперь установлено точно — самец.

Широкой и плоской, как лопата, головой вскапывает он дно на речных мелководьях и переносит грунт к месту постройки. Набрасывает кольцевой бруствер сантиметров тридцать в диаметре. Края его обязательно возвышаются над водой! Потом прыгает внутрь и утрамбовывает образовавшийся замкнутый бассейн грудью и лапками. На них у квакши-кузнеца широкие присоски — каждая, словно мастерок у каменщика.

Самка мечет икру, когда бассейн уже сдан в эксплуатацию. Он мелкий, вода в нем теплая — типичный "лягушатник". Выходящие из икринок головастики прекрасно чувствуют себя в глинобитной кастрюльке. Впрочем, для кого кастрюлька, а для кого твердыня неприступная. Головастики тут, во всяком случае, в безопасности.

Есть, правда, и минусы у глиняного форта. Мало растворенного кислорода — раз, негусто с пищей — два, быстро испаряется вода в засуху — три… Но кислород головастики поглощают огромными (большими, чем у других квакш) перистыми жабрами, метаморфоз наступает очень скоро, а от засухи в тропиках вообще никто не застрахован…

Глинобитные дома строят и птицы — печники. Живут они южнее, в пампе. Для строительства выбирают обязательно горизонтальные и толстые (не менее 20 сантиметров) ветви деревьев, крыши домов, столбы.

Клювом и лапами скатывают печники шарики из мокрой глины. Для прочности добавляют арматуру — травинки, стебельки. Вес каждого такого "кирпичика" — 3–5 граммов. Две — две с половиной тысячи их требуется изготовить для сооружения одного гнезда. Наиболее крупные постройки потянут 7 килограммов.

Дом, как ему и положено, растёт снизу. Сначала плоский фундамент, затем стены, переходящие в куполообразный потолок. Готовое гнездо напоминает шляпу-котелок, у которой обрезали поля, а остаток сплющили в вертикальной плоскости.

Впрочем, это только на первый взгляд шляпа. В плане сверху стена у дома не замкнутая, а спирально завинченная. Между витками спирали идет ход, через который птицы проникают в центральную гнездовую камеру. Тоннель не велик, по крайней мере не шире 5 сантиметров.

Все строительные работы заканчиваются за две недели плюс-минус два дня в зависимости от вида печников и условий обитания. Можно откладывать яйца и насиживать их под надежным "кирпичным" сводом.

Мама, папа и я

Деликатный вопрос: кто должен заботиться о детёнышах — мать или отец? — не решается природой однозначно. Нет общепринятых канонов в животном мире. Некоторые (противно подумать!) вообще бросают своих детей на милость окружающей среды. Выживут — хорошо, не выживут…

Безъязычная лягушка пипа суринамская, наоборот, подлинная мать-героиня. И именно мать, потому что роль пипы-отца в деле заботы о потомстве минимальная. Но доброе материнское сердце пипы (а вернее — совершенно уникальный родительский инстинкт) с запасом компенсирует вынужденную лягушачью "безотцовщину".

Чудеса начинаются ещё с брачных игр. Самец, лежа на пне, обнимает самку, и, словно от волшебного прикосновения, кожа на её спине вспухает. Это сигнал для старта циклических заплывов, во время которых пипы движутся по кругу в вертикальной плоскости, будто катаются на подводном "колесе обозрения". Ночь напролет могут они так кружиться и ухитряются, не разжимая сладостных объятий, вращаться ещё вдоль оси тела.

Находясь в апогее кружения, самка "изрыгает" клоакой 3–7 икринок, которые скатываются на живот плывущего ниже самца. Он как бы ждет этого момента и крепче прижимается к избраннице, буквально впечатывая яйца в размякшую кожу её спины.

Каждый поворот "колеса" длится 10–15 секунд, а между ними — полуторачасовые интервалы, когда парочка отдыхает от "головокружительных" перемещений.

Репродуктивная карусель остановилась. Тогда самец самоустраняется, а материнская спина все больше пухнет. Кожа нарастает вокруг утонувших в ней икринок, оставляя свободной лишь верхнюю их часть — крышечку.

Яйца развиваются прямо у мамы на спине! Два с половиной месяца живая колыбель плавает, копается в иле, ищет поживу, удирает от врагов, а на спине её потихоньку мужает сравнительно немногочисленное (40–100 детёнышей) потомство.

Метаморфоз проходит там же, в сотах на спине у матери. Вскоре, однако, молодняку надоедает тунеядствовать, и крохотные, но уже сформировавшиеся лягушата открывают крышечки своих ячеек. Но не торопятся покидать их окончательно. Если заметят опасность — мгновенно захлопнут крышечки и сидят, не высовываясь. Ещё через несколько дней прощаются с матерью навсегда.

А она — чадолюбивая лягушка с изуродованной спиной — линяет. И почти не остается следов от импровизированных люлек. Разве что с каждой линькой кожа на спине самки чуть сильнее сморщивается… Материнские морщины!

У сумчатых квакш, эндемичных для Южной Америки, самки более практично распорядились со своей спиной. Кожа там разрастается, формируя своеобразный карман для яиц. Это постоянный резервуар для всех генераций лягушат. Икринок в него влезает разное количество. У карликовой квакши — не более семи, у обыкновенной сумчатой — порядка двухсот.