Маршал Блюхер - Николай Кондратьев

В тот же день командование 51–й дивизии рапортовало своим шефам — Московскому Совету: «…Задача, поставленная дивизии, — пробить дорогу в Крым — выполнена. 11 ноября в 12 часов занята станция Юшунь, впереди Крым, укреплений больше нет, лучшие силы Врангеля разгромлены окончательно…

Полуодетые, голодные, уставшие, участвовавшие беспрерывно во всех боях герои красноармейцы и командиры разгромили не только превосходящую живую силу, но разбили ее за десятками рядов проволочных заграждений и бесчисленным рядом окопов…

Пролетариат Москвы через своего представителя в Каховке вручил нам знамя, на котором было начертано «Уничтожь Врангеля», так мы честно выполняем данную Вами нам задачу: это знамя первое развевается над полями Крыма…»[55]

Трудно было в эти дни усидеть в штабе. Тянуло к бойцам. Хотелось поговорить с ними, поблагодарить от всего сердца. И Блюхер поехал в бригаду Круглова. Еще издали увидел высокие алые костры. Пахло печеной картошкой и жареной бараниной. По–деревенски неторопливо пела гармошка. Оставив лошадей у плетня, Блюхер тихонько подошел к костру. Посредине на чурбане сидел знакомый еще по Тобольскому сражению красноармеец Иннокентий Старчуков и не спеша рассказывал:

— У них броневики и эти самые е–еропланы, а у нас штыки и «Смерть Врангелю». Колючку проклятущую рвали вот этими самыми, — и протянул к пламени темные, густо покрытые коричневатыми корочками царапин крупные ладони. — И ветер, гад, хлещет и хлещет, все нутро пробивает. И губы пересохли. Не поены, не кормлены. А как дадут команду, идем и идем, и глотка сама открывается: «Ура» и «Даешь». И дошли ведь, дошли. Сам себе не верю, что живой. Верите, сам себя ощупываю: все ли на месте.

Бойцы захохотали.

— Ничего на проволоке не оставил?

— А то, смотри, женка не примет.

— Все на месте, братцы, в полном аккурате, — ликовал Старчуков. — Скоро поедем до своих. Радость‑то какая, братцы. Живы!

— А может, еще и придержат. Снова какая‑нибудь пакость вылезет? —усомнился красноармеец в дубленом коричневатом полушубке. — Про то начальство знает.

Блюхер решил, что пришла пора обнаружить себя в роли начальства. Подошел вплотную, сказал громко:

— Мир завоевали, товарищи! Поедете домой!

— Начдив, — подскочил Старчуков. — Василий Константинович.

Бойцы встали.

— Сидите, сидите, товарищи! Грейтесь. Теперь можно запалить костры до самого неба. Ведь не страшно?

— Когда каждый день страшно, так оно и забывается, товарищ начдив, — сказал боец в полушубке. — Не страшного‑то у нас не было, считай, с августа месяца. Н во сне‑то покоя не было, «ура» кричали.

— Все самое страшное позади, —-улыбнулся начдив. — Боряев, Круглов и Житов подходят к Севастополю. Наш Крым, советский.

Иннокентий Старчуков пошевелил головешки, спросил:

— А вы ужинали, Василий Константинович, или так, налегке бегаете? Мы здесь суп сварили — объеденье. Присаживайтесь на чурбан, угостим.

— Раз объедеиье — надо попробовать. — И Блюхер прошел в круг. — А вы все поели?

Старчуков махнул рукой:

— Мы теперь шибко богатые за счет барона Врангеля. На весь полк хватит. Тем более что он теперь оченно редкий…

Возвратившись в штаб, Блюхер сказал Строганову:

— А знаете, чего нам не хватает? — И сразу же ответил: — — Хорошей, подытоживающей доблесть и славу песни. Пусть люди поют. Давно не пели. Теперь можно и концерты организовать. Надо порадовать живых. И мертвых нельзя забывать. Отметить всех героев. Семьям погибших послать письма. И не казенные, а от души, чтобы отцы и матери знали, как воевали и приняли смерть их сыновья.

Начдив круто повернулся к начальнику штаба:

— Николай Селиверстович, надо подвести итоги, как и подобает приличному штабу. Собрать обстоятельные донесения от комбригов, командиров полков, начальников служб. Составить достойную подвига дивизии историческую справку. Показать всех героев!

…19 ноября командующий Южным фронтом М. В. Фрунзе и член Революционного военного совета Бела Кун направили командарму 6 Корку телеграмму:

«Пехота 6–й армии в боях под Перекопским перешейком покрыла себя неувядающей славой, особенно должен отметить боевые заслуги 51–й Московской дивизии и 15–й Инзенской. В обстановке чрезвычайных лишений, невзирая на огромные потери, части дивизий доблестно выполнили свой долг перед родной страной и ворвались в Крым…

Реввоенсовет постановил:

1. Наградить начдива 51 тов. Блюхера повторным орденом Красного Знамени.

2. Наградить этим же орденом начдива 15 тов. Раудмеца.

3. Знамена этих дивизий удостаиваются знака ордена Красного Знамени.

Слава героям Красной Армии»[56].

Великий подвиг героев Южного фронта был отмечен специальным постановлением Совета Труда и Обороны от 24 декабря 1920 года:

«1. От имени Совета Труда и Обороны передать всем бойцам Южного фронта товарищеский привет и благодарность за проявленную ими беззаветную храбрость, исключительную энергию и политическую сознательность в борьбе за осуществление идеалов рабоче–крестьянской революции.

2. Выдать всем военнослужащим, состоявшим налицо 20 ноября с. г. по спискам всех частей, штабов, управлений и учреждений Южного фронта, — месячный оклад жалования.

Председатель Совета Труда и Обороны

В. Ульянов (Ленин)»[57]

VIII. ВОЛОЧАЕВСКИЕ ДНИ

1

Суровые, изнурительные бои свалили Василия Константиновича в постель. Снова открылись раны. Командующий Южным фронтом М. В. Фрунзе предоставил начдиву Блюхеру отпуск на два с половиной месяца.

Три недели Василий Константинович провел в Симферополе, а затем вместе с женой и только что родившейся дочкой Зоей выехал к своим старикам в Барщинку.

Мать встретила, как всегда, приветливо и ласково. Сытно кормила, поила какими‑то целебными травяными настойками и к концу отпуска восстановила сыну здоровье.

Перед отъездом Василий Константинович купил матери теплый шерстяной платок и зимнее пальто, а брату Павлу — хромовые сапоги.

В Одессу, где расквартировался штаб 51–й Московской стрелковой дивизии, Блюхер приехал 13 февраля 1921 года. Рассчитывал заняться мирной учебой, но не пришлось. Революционный военный совет направил В. К. Блюхера в Дальневосточную республику (ДВР) — во временное (буферное) государство, созданное по предложению В. И. Ленина для предотвращения войны с Японией.

С глубокой грустью расставался Блюхер с боевыми товарищами и друзьями. Сколько вместе смертельно опасных дней пережили! Замечательная, редкой боевой славы дивизия — почти все ее полки отмечены Почетными революционными Красными знаменами.

Накануне отъезда неожиданно заболела маленькая Зоя. Галина Павловна попросила мужа:

— Василий, пошли, пожалуйста, телеграмму своему новому начальству, что задерживаешься по непредвиденным обстоятельствам.

Василий Константинович посмотрел на усталое, раздраженное лицо жены, тихо сказал:

— Нельзя, Галя, приказано немедленно выехать. Видно, обстановка осложнилась.

— А ты подумал, у нас какая обстановка? У маленькой высокая температура. Доктор установил—дизентерия. Нужен покой, лекарства…

В разговор вмешалась приехавшая в гости сестра жены Варвара Павловна:

— Василий Константинович, я, как медицинская сестра, советую вам отложить выезд, пока не выздоровеет ребенок. Опасно для жизни.

— И как мы ее кормить будем в поезде? — продолжила прерванную мысль Галина Павловна. — Больной нужна хорошая пища, фруктовые соки. Здесь все это можно достать, а там ничего нет.

Блюхер встал, подошел к кровати дочери. Долго смотрел на широко открытые синие глаза, худенькое красное личико. Сказал, не скрывая тревоги:

— Я вызову хорошего врача–специалиста. Пусть примет все меры. День, ну два мы можем задержаться, но не больше.

— За два дня девочка не поправится, — покачала головой Варвара Павловна. — Может быть, целесообразнее Галине остаться здесь…

— Нет, нет! Поедем все. И вы в том числе. Познакомитесь с Дальним Востоком. А главное, присмотрите за ребенком. Мы должны быть на месте в указанный срок. Я человек военный. Приказ — закон!

Выехали через два дня. Дорога была трудной и продолжительной. Маленькая Зоя умерла в поезде.

Ушел из жизни крошечный человек, а горе родителям оставил огромное. Василий Константинович очень любил своего первого ребенка. Покупал забавные игрушки, принимал самое деятельное участие в купании, радовался первым осмысленным улыбкам и непонятным словам. И не хотелось верить, что этого милого требующего большой заботы и внимания человечка нельзя уже взять и покачать на руках…

И трудно, невозможно успокоить жену, если у самого слезы на глазах.

Это первая размолвка, первая трещина в добрых отношениях. И не покидает мысль — если бы задержались в Одессе, может быть, ребенка удалось спасти. Тяжела военная служба. Вся жизнь в дороге, в походах. И все‑таки надо брать себя в руки и работать.