Женить нельзя помиловать - Вячеслав Шторм

— Что странно! — вновь вякнул Римбольд. — Самое то для лепрехуна!

— В море закину, — будничным голосом пообещал я.

— Лучше не надо, — замахал руками Шлема. — Там пилозубы косяками ходят. Оглянуться не успеешь — до костей обглодают.

Да уж, это верно. Пилозуб — рыбка хоть и небольшая, но жуткая: не плавает — летает со свистом, пасть открывает почти под прямым углом, а в пасти-зубки в шесть рядов. Да еще и плавает, как правильно заметил Шлема, исключительно косяками. В Лоране, куда меня как-то занесла нелегкая, пилозубов во время Божьего суда используют: переплывет подозреваемый в преступлении узкую лагуну — никто ему слова худого не скажет. Но то ли и вправду все испытуемые виноваты были, то ли богам они чем-то сильно не нравились, а я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из них испытание то выдержал…

Видимо, Римбольд, хоть и не был в Лоране, о пилозубах слышал. Или просто понял, что от рыбки с таким многообещающим названием хорошего ждать не приходится. Как бы там ни было, но до конца рассказа лепрехуна он был нем, как покойник.

— О чем бишь я? Ах да, о мече, — продолжал Шлема. — В мечах я ничего не понимал, но этот меч был безумно красив и дорог даже на первый взгляд. В его навершие был вделан крупный рубин, а сама рукоять инкрустирована золотом и костью слонопотама. Ножны тоже были мечу под стать — бархат, золото, самоцветы… Одним словом, меч стоил целое состояние.

«Надо будет завтра же вознести благодарственную молитву духу усопшего родственника, — подумал я. — А меч — продать и…» Но тут я понял, что расстаться с чудесным мечом выше моих сил. Наоборот, сам последние штаны продам, только бы им владеть. «Повешу на ковер у себя в кабинете», — наконец решил я и вскрыл письмо.

«Дорогой Шлема! — писал дядюшка. — Ты, должно быть, удивлен моему подарку? Я и сам, признаться, удивился, когда понял, что из всех моих обожаемых родственничков оставить Меч-Закладенец могу только тебе. Как ты знаешь, мой мальчик, я очень богат, но здоровье за гольд не купишь. Не так давно я узнал, что неизлечимо болен и жить мне осталось, в лучшем случае, пару месяцев. К сожалению, узнал об этом не только я. Ты бы видел их, мой мальчик, этих алчных существ, моих родственников! Как падальщики с горящими алчностью глазами, они наводнили мой дом и принялись делить мое имущество еще до того, как закрылись мои глаза! Ты один, Шлема, не стал отравлять последние минуты старика на этой земле, и за это я решил тебя наградить.

Ты, должно быть, уже видел меч. Красивая штучка, правда? И сама мысль расстаться с ней кажется тебе кощунственней куска свинины на обед? Успокойся, так и должно быть. Меч этот волшебный, и он достался мне… впрочем, какая разница, как он мне достался? Главное, что отныне он твой, и если ты сумеешь превозмочь его чары, то очень скоро сравнишься со мной достатком, а эти паразиты пусть кусают локти!

Итак, повесь ножны от меча где-нибудь в укромном месте, а сам меч отнеси к любому богатому ростовщику и заложи. Не беспокойся, что продешевишь: чары меча столь сильны, что ростовщик обязательно даст тебе, не торгуясь, хорошие деньги. Придя домой, ты обнаружишь, что меч преспокойно висит в ножнах, там, где ты их оставил, а ростовщик и любой другой, кто видел его, навсегда забыли о нем и о тебе. Кстати, не удивляйся, что меч будет выглядеть совершенно по-другому, таково еще одно его свойство. Вряд ли кто-нибудь, кроме мага, который его создал, и первого ростовщика, которому он его заложил, видел истинный облик этого оружия. Ну да это дело десятое!

Итак, запомни четыре правила, которые нельзя нарушать ни при каких обстоятельствах.

1. Не закладывай меч два раза подряд у одного и того же ростовщика, иначе сам факт залога не сотрется из его памяти и расходных книг.

2. Меч можно только заложить. Продай его — и больше ты его не увидишь.

3. Не вздумай заложить меч вместе с ножнами, иначе ему некуда будет возвращаться.

4. Не увлекайся. Меч может оказаться пострашнее любой дурь-травы.

Теперь ты знаешь все. Прощай же и вспоминай хоть иногда в своих молитвах старого дядюшку Самуила».

— И вы тут же побежали в ломбард? — спросила Глори. Лепрехун покачал головой:

— Стыдно сказать, но поначалу я не поверил дяде, который всегда слыл в семье чудаком и выдумщиком. К тому же по своей природе я никогда не был авантюристом, а дела мои в тот момент шли неплохо, и я не испытывал острой потребности в деньгах. Поэтому я повесил меч на стену в своем кабинете и каждый вечер любовался им, сидя в кресле и покуривая трубку.

Идиллия закончилась где-то через пару месяцев: банк, в котором работал мой отец, лопнул, все служащие оказались на улице. Семье нужно было помочь, а моя маленькая цирюльня, разумеется, не могла всех прокормить. Так что я поохал, повздыхал и понес дядин меч в ломбард.

— В ножнах? — уточнил Бон.

— Нет. И вы будете смеяться, но вовсе не из-за предостережения дяди. Просто к тому моменту я так привык к мечу, что решил выкупить его при первой же возможности. А ножны, одиноко висящие на стене, служили бы мне постоянным напоминанием.

Как и предсказывал дядюшка, ростовщик с первого взгляда влюбился в меч и, едва дыша, спросил, сколько я за него хочу. Я понятия не имел, сколько может стоить такое оружие, и брякнул какую-то несусветную по своим меркам сумму. Кажется, двести роблоров. Ростовщик внимательно посмотрел на меня, поинтересовался, не издевается ли над ним молодой господин, а потом заявил, что, при всем уважении ко мне, сейчас никак не может дать больше пяти.

— Роблоров?

— Тысяч.

Ох, ничего себе! Да за такие деньжищи можно снарядить небольшую армию наемников, включая обоз с маркитантками и шлюхами! Вслух я этого, разумеется, не сказал. Из-за жены. Еще поинтересуется, откуда такие сведения…

— Я такой суммы в руках отродясь не держал, — продолжал тем временем Шлема, — поэтому все, что было дальше, помню весьма смутно. Очнулся я уже около дома, мертвой хваткой сжимая вексель на предъявителя. Банковский служащий, у которого я побывал тем же вечером, не иначе как подумал, что я отбирал вексель у владельца силой — такой мятой была бумага. Но это было потом, а пока я вихрем влетел на второй этаж, рывком распахнул дверь в кабинет и едва удержался на ногах от изумления.

— Меч висел на месте? — скорее утвердительно, нежели вопросительно, сказал я.

— И да и нет, — вздохнул лепрехун. — Меч висел, и именно на том самом месте, где я оставил пустые ножны. Но это был другой меч! Абсолютно! Кажется, он относился к тому виду, который называют ятаганами. И вновь — золото, самоцветы. И вновь чувство, что расстаться с этой красотой куда сложнее, чем с собственным пальцем. Или даже двумя. «Тем более что теперь не только родители, но и сам я весьма и весьма обеспечен», — думал я. Как оказалось, я ошибся.

После того как у меня нежданно-негаданно появилось столько дармовых денег, я медленно стал погружаться в пучину лени и мотовства. Нет, поначалу я, как и раньше, ежедневно ходил на работу, обслуживал клиентов и был вполне доволен, но червячок сомнения уже поселился в моей душе. «Чего ради, — все чаще и чаще спрашивал я себя, — я верчусь, как пчелка? Причем за сущие гроши, а ведь дома мертвым грузом лежит такая сумма, что…» Короче говоря, закрыл я лавочку, якобы по состоянию здоровья, и принялся оное здоровье активно поправлять. Сначала просто бездельничал, отсыпался и отъедался, но деньги будто и не думали заканчиваться. И тогда я ударился в загул и стал завсегдатаем в лучших ресторанах, швейных ателье, антикварных лавках и прочих заведениях, приятных для глаз, но губительных для кошелька. Новые знакомства, увлечения, светские приемы, театры, игорные дома, ипподромы — блеск золота и хрусталя, отраженный в блеске меча на стене моего кабинета.

Не скажу точно, как долго это все продолжалось, — может, месяц, может, два… Но в один прекрасный день я полез в мешок под столом и обнаружил, что он пуст. Совсем. А у меня не оплачен новый костюм, вечером нужно идти в оперу на премьеру, хорошая подруга, тамошняя прима, ожидает привычную корзину своих любимых тигропардовых орхидей, да и вообще… Посмотрел я на ятаган, вздохнул и вытащил его из ножен.

Жизнь вновь вернулась в ставшее для меня привычным русло, но на этот раз деньги ушли еще быстрее. Я одалживал такие суммы, которые еще совсем недавно зарабатывал за месяц упорного труда, и тут же забывал об этом. Я мучился от изжоги после экзотических блюд, которые, судя по их стоимости, готовились из чистого золота. Я дарил подарки, достойные владетельного князя, в том числе и самому князю. Но, приобретая за золото новых друзей и знакомых, я терял друзей старых, и в первую очередь свою семью.

— Неужели они не были рады тому, что их сын сумел подняться так высоко, а их старость обеспечена?

— О да, конечно, поначалу они были рады, однако чем дальше, тем больше я чувствовал отчужденность. Эти суммы, которыми я оперировал… Многие знали, что дядя оставил мне какое-то наследство, но что могло уместиться в подобном ящике? Наркотики? Эйлоны? Или ящик был магический, реально куда больший, чем кажется на первый взгляд? К тому же отец и мать были воспитаны в старых правилах и совершенно не одобряли мой новый образ жизни. С их точки зрения — и с точки зрения любого нормального лепрехуна, — в неожиданно свалившемся на голову богатстве нет ничего предосудительного. Другое дело, что деньги должны не разлетаться по ветру, а прирастать, делать новые деньги. Не раз и не два отец и прочие родственники пытались увещевать меня, наставить на путь истинный, но поздно — я уже сполна вкусил сладкой жизни и совсем не хотел становиться ни коммерсантом, ни землевладельцем, ни даже покровителем какого-нибудь перспективного таланта. А главное, я отнюдь не горел желанием в ближайшее время обзаводиться семьей, что и вовсе было странно и возмутительно. Так что постепенно я превратился в негласного изгоя и был вынужден покинуть лепрехунский квартал. Впрочем, я и без того собирался это сделать — уж больно не соответствовало прежнее жилье моему новому положению в обществе.