Прием психологического параллелизма тоже очень древний. Как мы уже говорили, первобытные люди когда-то одушевляли природу, верили, что силы, стихии природы, животные, растения, солнце, луна так же сердятся, радуются, испытывают чувства голода, сытости, страха, как и сами люди.

Прием психологического параллелизма и состоит в сравнении, в уподоблении чувств и действий человека явлениям природы. Прием этот существовал в народной поэзии на протяжении многих веков, стал привычным, традиционным, приобрел особую художественную выразительность.

Зеленый дубочек к земле , приклонился,

Молодой мальчишка о чем-то зажурился.

Иногда сравнение может иметь как бы отрицательный характер. Но смысл его от этого не меняется.

Не сырой дуб к земле клонится,

Не бумажные листочки расстилаются, —

Расстилается сын перед батюшкой,

Он и просит себе благословеньица.

Прием психологического параллелизма широко применяется и в песнях, и в былинах, и в частушках. Он стал одним из основных художественных приемов народной поэзии.

Иногда все произведение состоит из двух развернутых параллельных описаний:

Из-за лесу, лесу темного,

Из-за гор, гор высокиих

Вылетало гусей стадо,

А второе лебединое.

Отставала лебедушка

Прочь от стада лебединого,

Приставала лебедушка

Что ко стаду, ко серым гусям.

Не сумела лебедушка

По-гусиному крйчати,

Начали гуси щипати,

А лебедушка крйчати:

— Не щиплите, гуси серые,

Не сама я к вам залетала,

Занесло меня погодою,

Что погодою несносною,

Что несносным буйным ветром. —

Отставала тут Марьюшка,

Отставала тут Ивановна Что от нас, от красных девушек,

Приставала свет Марьюшка, Приставала свет Ивановна

Ко молодим молодушкам.

Не сумела тут Марьюшка

Буйну голову повязывать.

Начали люди, люди судити,

А свет Марьюшка плакати:

— Не судите, люди добрые,

Не сама я к вам заехала,

Завезли меня добры кони,

Что кони Ванюшки,

Что добры кони Петровича.

Постоянные параллельные пары: молодец — дубочек, голубчик, красная девица — красное солнышко, голубка, лебедушка, яблонька — накрепко соединялись в сознании певцов.

«Голубчик» — мы и сегодня можем услышать такое обращение.

Стало возможным использовать, к примеру, образ дубка без второй части параллельного сравнения, не упоминая человека: каждому русскому певцу и слушателю и так было ясно, что речь идет о молодце. А если упоминается лебедушка, то это обязательно рассказ о девушке, о невесте. Так возникли в фольклоре образы, выражающие и чувства человека: радость — красная спелая ягода, яблочко, виноград; горе, печаль — горькие ягоды, повянувшие цветы, скошенная трава, наклонившееся дерево. Это уже образы-символы.

Вот вариант свадебной песни, с которой мы только что познакомились. Здесь от второй части, где речь должна идти о девушке, осталась лишь одна строка (самая последняя), но все равно— «человеческий» смысл песни, горестные чувства невесты понятны, вызывают ответные чувства в том, кто поет, кто вслушивается в эту песню.

Что с-за лесу, лесу темного,

Эй, из-за садика зеленого,

Эй, улетали там два стадийка:

Эй, одно стадо — гуси серые,

Эй, другое — лебеди белые.

Эй, отлучилася лебедушка,

Эй, прилучилась к серым гусям.

Эй, почали ее щипати-рвать,

Эй, по-гусиному скрикнула:

— Эй, не щиплите гуси серые,

Не щиплите, гуси серые,

Эй, не сама я к вам заехала,

Не сама я к вам заехала,

Эй, занесли меня буйные ветры,

Эй, буйные ветры все холодные,

Эй, добры кони все вороные.

Начали ее щипати-рвать.

Когда писатель хочет создать произведение, близкое по стилю к фольклору, похожее на фольклор, он обязательно применит приемы, о которых мы говорили сейчас.

Вспомним, как начинается первая часть знаменитой «Песни про купца Калашникова» М. Ю. Лермонтова:

Не сияет на небе солнце красное,

Не любуются им тучки синие:

То за трапезой сидит во златом венце,

Сидит грозный царь Иван Васильевич.

Позади его стоят стольники,

Супротив его всё бояре да князья,

По бокам его всё опричники;

И пирует царь во славу божию,

В удовольствие свое и веселие.

Улыбаясь царь повелел тогда

Вина сладкого заморского

Нацедить в свой золоченый ковш

И поднесть его опричникам.

И все пили, царя славили.

Лишь один из них, из опричников,

Удалой боец,' буйный молодец,

В золотом ковше не мочил усов;

Опустил он в землю очи темные,

Опустил головушку на широку грудь —

А в груди его была дума крепкая...

В первых же строчках поэт использовал прием психологического параллелизма (здесь — отрицательное сопоставление). В конце отрывка находим только что упомянутый прием выделения героя («Лишь один из них...»). Лермонтов широко употреблял постоянные эпитеты, свойственные русскому фольклору («солнце красное», «золотой венец», «вино сладкое заморское», «дума крепкая»). Он и сам старается создать эпитеты по типу фольклорных, как бы фольклорные («удалой боец», «буйный молодец», «очи темные», «широка грудь»). Ну а вся сцена разве не напоминает начало былины: пир, князь щедро угощает богатырей, все на пиру веселятся, и только один невесел...

Писателю важно вызвать в читателе особое настроение, состояние — он не старается быть точным, как ученый, и потому обычно не различает приемы песенные, былинные или свойственные только сказке. Ему важно, чтобы читатель почувствовал себя в стихии национальной поэзии.

Фольклор существует многие столетия. Люди приобщаются к нему буквально с первого дня жизни, с колыбельных песен, с потешек, баек. Поэтому фольклорный стиль, особые фольклорные слова, особые, присущие только фольклору конструкции фраз воспринимаются не просто как приметы своеобразного народно-поэтического стиля, а как что-то самое родное, дорогое, как родина, родная земля, родная речь. Это достояние каждого человека и каждого народа в целом. Чувствуете, что стоит за этим: поле чистое... Степь широкая... Мать-сыра земля...