Распущенные знамёна - Александр Антонов

— Понимаешь, Слава, мы, конечно, можем избежать потерь, о которых ты говоришь, если наши фронты просто останутся стоять на месте. Думаю, что к зиме Антанта победит и без нашего наступления. Скорее всего, падут обе монархии: и австро-венгерская, и германская, а Австро-Венгрия к тому же распадётся на отдельные государства. Какими они будут? Уж точно не монархическими! А, может, и социалистическими, такими, какое строим мы. И наше наступление тому только поспособствует. — Да простится мне этот панегирик во славу мировой революции!

— Складно у тебя получается, — хмуро кивнул Александрович.

— А почему тогда не весел? — поинтересовался я.

— Да не о том я, Миша, мечтал, не о том!

— А о чём? Да и про что ты, собственно, говоришь?

— Говорю я, товарищ ты мой дорогой, про нашу с тобой революцию. Какая-то она у нас не совсем марксистская получается. Рабочий класс хоть и у руля, но при действующей буржуазии. Сословия вроде как упразднены, а мы с бывшими угнетателями сюсюкаемся, вместо того, чтобы твёрдой рукой загонять их в ряды трудового народа, а кто не согласен – выжигать калёным железом!

— Огнём и мечом по ним пройтись предлагаешь?

— А хоть бы и так! Сила и правда сейчас на нашей стороне!

— Насчёт силы спорить не буду, а что касается правды… я заглянул Александровичу в глаза. — Не по правде истреблять своих соотечественников, если они не подняли на тебя оружие.

— Какая-то правда у тебя не такая, Миша, — покачал головой Александрович. — Они, значит, нас столетиями угнетали, стреляли, вешали, а мы их так не моги?

— Даже будь они России бесполезны, я бы и тогда ответил: «не моги». Но они, Слава, большую пользу нашему общему Отечеству приносят, хотя бы тем, что являются носителями культуры и знаний, которых нам в массе своей не хватает. Так что угнетать их нам не резон, а вот заставить – да, да, если потребуется и заставить – принести накопленные знания и культуру в народ – это по-хозяйски, не согласен?

— Согласен, — неохотно буркнул Александрович. — Не был бы согласен, не сидел бы теперь в твоём кабинете. Я, Миша, умом тебя почти во всём понимаю, а вот сердцем…

— Крепи сердце, Слава, — посоветовал я. — В твоей должности оно не должно стать уму помехой.

В кабинет заглянул секретарь.

— Гражданин Романов дожидается приёма.

— Убери это, — кивнул я на стол, — и проси!

* * *

Я с удовлетворением нашёл на лице бывшего Великого Князя, а нынче председателя «Русской Консервативной Партии» Михаила Александровича Романова признаки душевного волнения. «Боится – значит, уважает!» От этой пришедшей из прежней жизни глупости отчего-то стало весело, и я улыбнулся, чем немало удивил и Романова и Александровича.

— Михаил Александрович, — произнёс я, сгоняя с лица улыбку, — у нас к вам дело. Собственно, не столько у меня, сколько у наркома внутренних дел. Просто мы решили, что вызов в Совнарком принесёт вам меньшие неудобства, чем приглашение посетить ведомство товарища Александровича. Приступайте, Вячеслав Александрович!

— Гражданин Романов, — проигнорировав мой укоризненный взгляд, довольно сухо произнёс Александрович, — я предлагаю вам пост в Наркомате внутренних дел.

Судя по виду, князь ожидал чего угодно, может, даже расстрела, прямо тут, в моём кабинете, но только не этого.

— Вы предлагаете мне поступить на государственную службу? — выдавил из себя, наконец, Романов.

— Именно это я и хочу вам предложить, — подтвердил Александрович. — Постойте! — решительным жестом остановил он открывшего было рот князя. — Дослушайте предложение до конца. Дело в том, что, по вполне понятным причинам, между новой властью и Русской Православной Церковью, а также бывшим дворянством, существует мало понимания, можно сказать – его нет вообще! В связи с этим при Наркомате внутренних дел решено создать отдел, отвечающий за работу с данной категорией граждан. Вы, как лидер партии, представляющей интересы именно этой прослойки общества, на наш взгляд являетесь наиболее подходящей кандидатурой на должность начальника такого отдела.

Выпалив всё это, Александрович замолк и откинулся на спинку полукресла, на котором сидел. Я тоже молчал, наблюдая за тем, как князь собирает белоснежным платком выступившие на лбу капельки пота. Наконец Романов заговорил, с трудом подбирая слова:

— Ваше предложение столь же лестно, сколь и неожиданно… Но, право, вам лучше подобрать кандидатуру на этот пост из… вашей среды.

Александрович хотел ответить, но я его придержал и ответил сам:

— В этом, Михаил Александрович, вы совершенно правы: у нас нет недостатка в кандидатах на этот очень ответственный пост. И если бы мы хотели оказать на церковь и бывшее дворянство исключительно силовое воздействие, мы бы поступили так, как советуете нам вы: назначили бы начальником отдела одного из наших товарищей. Но мы искренне хотим установления в стране гражданского мира. Поэтому предлагаем пост вам, человеку из враждебного лагеря, — будем называть вещи своими именами! — поскольку надеемся, что вы справитесь с ролью посредника.

— Посредника… — задумчиво повторил Романов. — Я вас понял, господа, простите, товарищи. Я могу подумать?

— Думайте! — ответил Александрович, взял у меня со стола песочные часы и, перевернув, поставил на стол перед князем. — У вас ровно пять минут!

Когда через двадцать минут за Романовым закрылась дверь кабинета, я, полушутя, сказал Александровичу:

— Мечтал ли когда-нибудь о том, что у тебя в подчинении будет целый Великий Князь?

— Пошёл к чёрту! — очень искренне воскликнул Вячеслав, поднимаясь с места. Сунул мне на прощание руку и вышел вон.

Глеб

Ольга стояла с Глебкой на руках и смотрела, как я собираюсь. Я уже наловчился обходиться одной рукой, и не любил, чтобы мне помогали, потому она и не лезла. Отправляясь в действующую армию принимать командование над Северо-Западным фронтом, я забирал с собой Тухачевского, который ждал меня в эту минуту в машине, что стояла у входа в отель «У коменданта». Хватит ему просиживать штаны в Генеральном штабе. Проявил себя, командуя внутренними войсками – пусть теперь докажет своё право носить генеральский мундир, командуя Гвардейской Ударной Армией.

Гвардейская Ударная, которая находилась сейчас в стадии формирования, должна была состоять сплошь из гвардейских частей, включая сводную дивизию морской пехоты, где командиром был контр-адмирал Шишко, а комиссарил дивизионный комиссар Кошкин. Согласно плану осенней кампании, перед Северо-Западным фронтом ставилась ответственная задача, с какой бы позиции её ни рассматривать: ни много ни мало отбить у противника все захваченные в регионе территории, и полностью овладеть Восточной Пруссией. Нет, отказ от аннексий оставался в силе, но, памятуя о скорой революции в Германии и последующем поражении «Спартаковцев» в гражданской междоусобице, мы хотели загодя подготовить им позиции для отступления.

В глазах Ольги не было ни слезинки, лишь печаль разлуки и вера в моё возвращение. Я поцеловал её и сынишку и вышел за дверь.

Николай

— Что скажете хорошего, Владимир Иванович? — спросил я Заславского, после того, как он вошёл в кабинет, на двери которого висела новенькая табличка «Председатель ВОК Ежов Н. И.».

Председатель подкомиссии по бронетехнике Всероссийской Оборонной Комиссии, несмотря на расплывчатость формулировки, прекрасно понял, что я хочу от него услышать. Всю последнюю неделю Заславский провёл на полигоне, где изучал купленный во Франции лёгкий танк Рено FT-17, теперь пришло время отчёта.

— Хорошее в этой машине, Николай Иванович, — Заславский присел на предложенный мной стул, — на мой взгляд, только одно: компоновочная схема с кормовым расположением двигателя и вращающейся башней. Что касается назначения танка FT-17, как боевой машины поддержки пехоты, то наши БМП смотрятся в этом плане куда как интереснее, да и ходовая часть у них лучше, благодаря пружинной подвеске и резиновым бандажам на опорных катках.

Ну положим, с боевыми машинами пехоты покинутого нами времени эти бронетранспортёры на гусеницах связывает только название, но у других стран и этого нет! Идея присобачить к броневику бронированный кузов для транспортировки пехоты принадлежала не мне, как и пружинная подвеска и многие другие технические новинки. Я не ставил задачу прослыть гениальным изобретателем во всех областях военной науки и техники, хватит с меня почётного прозвища «Минёр номер один». Для того, чтобы идея проросла, требуется, как минимум, два компонента: питательная среда и зерно.

Питательной средой стали мозги инженеров и изобретателей-самоучек, собранных в нескольких конструкторских бюро. Зерном служили образцы передовой зарубежной техники, собственная гениальность отдельных конструкторов и мои подсказки, иногда прямые, но чаще косвенные. Например, прихожу я в комнату в общежитии, где собрались на посиделки (читай: мозговой штурм) ребята из КБ по конструированию гусеничных машин, и нарочито шумно плюхаюсь на пружинный диван, сопроводив своё падение словами: «Как мягко!». Через некоторое время КБ выдаёт чертежи пружиной подвески. И не ловите меня за язык! Я не утверждаю, что всё происходило именно так, это всего лишь модель моего поведения в подобных случаях.